Почему генерал остановил свой выбор именно на частной клинике, было абсолютно ясно и очевидно… Только там Тано могла одновременно и получить самую лучшую помощь, и сохранить конфиденциальность её нынешнего ужасного состояния за отдельную плату (ибо в наркологическом центре тогруту лечили анонимно). А ведь о зависимости Асоки официально не должен был знать никто. А значит, и зафиксировано это документально не должно было быть нигде, иначе, на жизни юной тогруты смело можно было ставить крест, по крайней мере, на нормальной жизни в приличном обществе.
Буквально ворвавшись, словно ураган, с светлое и чистое помещение холла очень дорогой клиники с Асокой на руках, Скайуокер тут же передал её под опеку заботливых и крайне умных механических докторов-дроидов, будто в тумане, не совсем ясно осознавая, что происходило вокруг. Джедай не помнил, как и о чём он договаривался с администратором, не соображал, сколько денег было снято с его безлимитной джедайской карты, то бишь со счёта ордена, предназначенного лишь для затрат, необходимых на миссиях, впрочем, Энакину было абсолютно плевать. Ибо в данный момент самым важным и необходимым для него являлось вылечить Асоку, попытаться спасти то, что ещё можно было спасти от её здоровья и прежней красоты её внешнего вида. А потом было ожидание, долгое и мучительное ожидание секунд, минут, часов, казалось, бесконечного времени, пока медики совершали с его бесценной ученицей все необходимые операции: мыли, обрабатывали раны, погружали в резервуар с бактой и, наконец-то, просто ставили Тано капельницу для выведения наркотиков из организма.
Прошло всего ничего, но Энакин как будто провёл в этом ставшем ненавистным для него «стерильном» коридоре целую неделю, прежде, чем более-менее стабилизировав состояние тогруты, доктора отпустили парочку домой. А дальше… Дальше заботиться о бывшей ученице Скайуокеру предстояло самому. Каждую минуту, секунду, каждое жалкое мгновение их «новой» совместной жизни наблюдать за тем, что сотворила с Асокой её безграничная, всепоглощающая любовь к нему, и это было невыносимо тяжело.
Ещё несколько дней Скайуокеру приходилось заботиться об очень медленно и плохо выздоравливающей Тано, готовить ей еду, кормить, ухаживать, а что самое страшное – лично обрабатывать всё то огромное количество заживающих ран-шрамов, которое осталось на теле юной тогруты после побоев. И смотреть на них было просто немыслимо, нестерпимо трудно, смотреть и осознавать, что все эти ужасные, уродливые напоминания об унижениях, боли и страданиях его безгранично любимой избранницы теперь останутся с ней навсегда. На спине Тано, практически, не было живого места, чуть меньше повреждений присутствовало на груди, животе, бёдрах, ягодицах, руках и ногах, но больше всего Энакина беспокоил шрам на лице. И если для генерала самого подобные пожизненные отметины были не столь критичны, он даже почти не замечал шрама у себя на глазу, то вот как воспримет это Асока, всегда славившаяся своей безупречной красотой, когда окончательно придёт в себя, Скайуокер не хотел даже и думать. Да, Энакин любил её и такой, вообще любой, какой бы она ни была, но не знал наверняка, смогла бы и сможет ли полюбить себя такой сама Тано. А ведь шрам на её лице был невероятно огромен, крайне сильно заметен и, что самое важное, хуже всего поддавался лечению. Хотя Скайуокер и прикладывал все возможные и невозможные усилия, чтобы наиболее тщательно помогать исцеляться своей возлюбленной от последствий её же не обдуманных решений, очень ласково, очень нежно и заботливо ухаживая за ней и при этом, крайне осторожно, не давая тогруте ни единой возможности внимательно рассмотреть себя в зеркале.
Прошло несколько дней после того, как Энакин безжалостно уничтожил притон, и Асока постепенно начинала приходить в себя, возвращаясь в норму. По логике Скайуокер должен был хорошенько отчитать Оби-Вана за такую непростительную ошибку, но ему сейчас было не до того, к тому же, донельзя виноватый Кеноби, очень кстати прикрыл своего бывшего ученика перед советом, буквально вымолив для него несколько так необходимых дней отпуска.
Генерал, как всегда, сидел на кровати Тано и, слегка приспустив тонкие лямки её ночной сорочки с плеч девушки, аккуратно, очень легко и мягко наносил лекарство на уже почти затянувшиеся раны на её теле. Его пальцы едва ощутимо касались неровной оранжевой кожи, плавно передвигаясь по ней, будто ощупывая каждый изгиб изящного тела бывшей ученицы, при том мастерски стараясь не причинять ей боль. Асока молчала, лишь податливо подставляя нужные участки под заботливые пальцы её возлюбленного. Тано было нечего сказать, да и говорить о глупейшей ошибке в своей жизни как-то не хотелось.
И как она только могла поверить, как могла вообще подумать, что Энакин когда-нибудь бросит её теперь? Возможно на такие мысли и сомнения в тот день перед последним срывом Тано натолкнули болезненные воспоминания прошлого, не вовремя увиденная сцена в космопорту и не правильно понятый разговор. Вот только сейчас всё это казалось таким далёким и глупым, как будто было во сне, в другой реальности, вообще не с ней.
Впрочем, в данный момент Тано вообще всё воспринимала словно в неком затуманенном видении, всё, кроме собственных начавших почти сразу, как она пришла в себя окончательно, возвращаться мучительных, болезненных, донельзя отвратительных ощущений наступления ломки. Руки Энакина медленно и нежно скользили по спине и плечам тогруты, мягко втирая в них лечебное средство, и, казалось бы, юной по самые монтралы влюблённой наркоманке это должно было быть, как минимум, приятно, но нет… Асока, практически, ничего не чувствовала, ничего кроме безразличия, раздражения, желания, чтобы этот «эротический» массаж поскорее закончился, и её бывший учитель убрался куда-нибудь хоть на время, оставив Тано одну, в абсолютном одиночестве с её неуёмным желанием принять наркотик, и с заветной дозой, припрятанной девушкой где-то там, в гостиной.
К счастью, Сила сегодня была явно на стороне тогруты, ещё несколько лёгких движений мягких подушечек пальцев по её спине, и лямки тонкой шёлковой ночной сорочки были бережно натянуты обратно на её тощие плечи Скайуокером. Ещё через мгновение, он быстро поднялся с кровати и пробормотал что-то о том, что ему следует вымыть руки, ещё секунда… И Асока уже и вовсе не слышала ничего, и не соображала, что она творила…
Как только Энакин спешно покинул, теперь их общую спальню, Тано незамедлительно вскочила с кровати. Неизвестно, откуда у девушки, внезапно, появилось столько сил, но в данный момент она была бодрее бодрого, и энергичнее даже, чем в самом своём здоровом и отдохнувшем состоянии. А все её мысли были лишь об одном – сейчас слишком заядлую, слишком закоренелую, слишком глубоко опустившуюся на дно жизни наркоманку вело лишь одно желание – найти наркотик, взять в руки наркотик, принять…
Ноги как-то сами собой понесли Асоку в гостиную, в которой, со дня её возвращения, девушка была лишь мельком, на долго не задерживаясь. А сознание просило, ныло, требовало очередную дозу. Сейчас желание принять КХ-28 было настолько сильно, что Тано даже не остановило встретившееся ей по пути к заветной цели зеркало, мирно висевшее на стене, и в полной мере отразившее всё ужасное и жестокое лицо нынешней реальности тогруты. По хорошему Асока должна была ужаснуться, когда там, по ту сторону «волшебного» стекла её глазам предстал образ страшной, почти больной, изуродованной девушки, весь в синяках, ссадинах, начинавших заживать ранах и кое-где уже образовывающихся шрамах, но… Тано всего лишь на пару секунд задержалась напротив зеркала, как-то полу пьяно и абсолютно безразлично взглянув на собственное отражение, будто оценивая некую совершенно незначительную мелочь и, быстро пробежавшись взглядом по своей новой внешности, лишь, слегка нахмурившись, отвернулась и продолжила путь. Тогруте понадобилось всего несколько минут, чтобы вспомнить, где она успела припрятать в очередном бреду заветную дозу, и вот уже чёрные подушки старого зашитого дивана дождём летели в разные стороны, так яростно срывала и швыряла их прочь юная окончательно сломленная и опустившаяся наркоманка. Её руки безжалостно внедрялись в щели потрёпанного предмета мебели, совершенно не чувствуя дискомфорта и боли от ударов и копошения внутри, в поисках того, что должно было спасти их владелицу, избавить от боли, страданий, от всех проблем мира.
