Узреть Асоку такой было страшнее самой ужасной пытки в мире, страшнее чем тысяча игл, одновременно вонзившихся в тело джедая, страшнее, чем заживо гореть в лаве Мустафара, и даже страшнее самой смерти. После потери матери, после ухода из его жизни Шми, больше всего на свете Скайуокер боялся, что однажды что-то подобное приключится с кем-то ещё, с кем-то не менее дорогим для него, чем она. Казалось, тогда, когда он держал на руках израненную маму в пустынном поселении тускенов, не было ничего мучительнее, чем смотреть на её страдания, и после смерти Шми Энакин неустанно продолжал молить Силу о том, чтобы никогда в жизни, больше никогда-никогда в этой жизни, ему вновь не пришлось пережить подобного. Нет, скорее, не ему, а его близким и безгранично любимым людям. Каждый день после гибели матери, Скайуокер подсознательно фанатично боялся опять увидеть такое, узреть Падме, Асоку, Оби-Вана, в подобном кошмарном состоянии по вине Энакина, по его недосмотру. И тогда, когда Скайуокер почти смирился с мыслью, что такого, возможно, никогда больше и не будет, Сила вновь сыграла с ним злую шутку. Сила, которая будто хотела, требовала, заставляла джедая выйти за грань дозволенного. Сила, которая раз за разом заставляла его всё больше и больше падать во тьму предаваясь самым низменным чувствам: гневу, ярости, ненависти. Сила, которая, благодаря неимоверным страданиям жалкой, беспомощной, хрупкой и беззащитной Асоки в руках этих уродов, сейчас чрезмерно питала генерала.
Грань реальности и грань разрешённого джедаю в один момент стёрлись из сознания Энакина, лишь только он взглянул в молящие о спасении глаза тогруты, лишь только он увидел её боль, её страдания, её муки, её искалеченное тело и её полуживое состояние. И больше для Скайуокера не существовало никаких преград, никаких запретов и никакой силы во вселенной, которая смогла бы остановить его мстительную, его разрушительную, горящую в душе чёрным, а в глазах жёлтым пламенем ярость. И генерал знал, что ничто уже не спасёт от расплаты этих поганых наркоторговцев, посмевших сотворить с любовью всей жизни Энакина такое, и никто уже не уйдёт отсюда живым, просто не успеет и не сможет.
Питаемая непомерной бурей эмоций тёмная сторона Силы в одну долю секунды полностью захватила власть над разумом джедая и абсолютно поглотила его. Яркое лезвие «карающего» светового клинка громко резануло воздух от мгновенной активации «самого прыгнувшего» в пальцы Энакина оружия. И «кровь полилась рекой», литры крови этих грязных, алчных, отвратительных мучителей-убийц, ломающих чужие жизни ради наживы, в замен за каждую бесценную рубиновую каплю крови Асоки. Больше никогда и никому, они не смогут причинить вреда. Энакин, раз и на всегда прикроет этот мерзкий притон, прикроет самым жестоким, самым зверским и самым садистским способом.
Острейшее синее лезвие безжалостно кромсало и рубило всех, кто попадался Скайуокеру на пути, сейчас он больше не был джедаем он был неконтролируемой, неуправляемой, всё уничтожающей силой, силой тьмы, при встрече с которой люди и гуманоиды падали за мертво, молили о пощаде у его ног и умирали в сильнейших муках. Много боли, много ненависти, много страданий и много смерти. Генерал не щадил никого, ни тех, кто отважно пытался сражаться с ним, ни тех, кто трусливо пробовал сбежать, спасая собственную шкуру. Сейчас он был силой «высшего правосудия», силой, которая «очистит» этот мир от наркотического зла. И трупы один за одним устилали путь Энакина к «великой» цели, становились ступенями на дороге к «справедливому отмщению» за всех тех, кто пал по вине наркоторговцев этого притона, подобно Асоке, а может, даже и больше, за каждую кристальную слезинку, пролитую его «великой любовью». А их крики боли и страдания лишь упоительной, сладостной, невероятно приятной мелодией ласкали его слух. Ради Асоки и за Асоку, Скайуокер готов был мстить бесконечно.
Прошло много времени, и ушло в Силу множество жалких «жизней» самых низменных людей и гуманоидов этой планеты, прежде, чем Энакин осознал, что натворил. С огромным усилием воли он, вновь, смог подавить в себе тёмную сторону, как тогда, в тот раз на Татуине, и почти вернулся к прежнему обыденному и нормальному состоянию, но ему не было жалко… Не было жалко никого из этих притонных мразей и тварей, посмевших посягнуть на неприкосновенное, на его «светлую и чистую любовь», на его девочку, девушку, женщину, на его избранницу всей жизни. Скайуокер понимал, что поступил как подонок, мерзавец, абсолютный сумасшедший маньяк, вообще без каких-либо норм и рамок человечности, но ему было всё равно. Он нёс «великое справедливое отмщение», он «спас» тысячи и тысячи жизней таких вот как Асока невинных жертв наркомании, и он совершенно ни о чём не сожалел. Да, пусть он совершил сегодня грех, множество, бессчётное количество страшнейших грехов, пусть его никогда и ни за что не простит ни общество, ни орден, ни Сила – наплевать, на всё было уже наплевать, главное, чтобы Сила смогла даровать своё прощение ей. И только лишь мысли о ней заставили его вернуться в реальность.
Безразлично по отношению к убитым переступая сквозь трупы отвратных наркоторговцев, работорговцев и их жалких шестёрок, Энакин быстро подошёл к Асоке. Сейчас его не волновало ни что в мире, кроме неё. Только она занимала все его чувства, эмоции и мысли, и только ей в данный момент требовалась его безграничная «целительная» любовь. Едва ли не со слезами взяв на руки всю израненную, изуродованную, измученную и, слабо улыбнувшись, ощутив себя в безопасности в его объятьях, тут же опять потерявшую сознание Тано, Скайуокер, крепко прижал её к себе, настолько крепко, чтобы одновременно и не уронить самое дорогое, что было у него в жизни, и не причинять ей же ещё больше вреда. А затем, с отвращением отбрасывая в сторону останки убитых врагов носкими сапог, бережно понёс юную наркоманку, несчастную жертву, его едва не погибшую любовь домой. Сейчас она, как никогда, нуждалась в его защите, помощи и заботе. И Энакин защитит, спасёт её, во что бы то ни стало, любой ценой, даже если для этого ему придётся «погубить» себя самого – такой была и всегда будет, настоящая искренняя и самоотверженная любовь.
Прошло ещё несколько часов до того момента, когда задорный Головоног, радостно напевая какой-то глупый раз весёленький мотивчик, медленно подошёл к притону. Совершенно не думая ни о чём серьёзном, как и обычно, позитивный наутолан медленно свернул за угол, и от увиденной картины его огромные глаза чуть не полезли на лоб. Вместо привычного шумного и всегда оживлённого пристанища наркоманов Головонога встретило несколько заплаканных, видно выбравшихся, в связи с обстоятельствами, из своих камер тви`лечек, в страхе и ужасе прячущихся и жмущихся по разным углам, благо Энакин так и не убил ни одну из рабынь, и гора трупов, трупов всех тех, кого пронырливый наркоторговец хорошо знал, в том числе и обезглавленного, покромсанного на куски Хатта.
От неимоверного шока и изумления Головоног лишь безмолвно замер на месте, громко присвистнув.
- Какого … Хатта, мать вашу, здесь вообще произошло? – тут же невольно сорвался с его уст вполне логичный вопрос.
Впрочем, обладая достаточным умом, чтобы сразу же понять, что находиться в сией локации долго было крайне небезопасно, порой не к месту весёлый, Головоног лишь поднял обе руки вверх, как-то задумчиво произнеся:
- Эээ… Ладно, пойду-ка я отсюда, - ещё раз внимательно пробежав взглядом по всем убитым «товарищам», наутолан быстро указал пальцами обеих рук в неизвестном направлении, а затем добавил, - Пожалуй, поищу новую работку, наверное…
После чего стремительно поспешил скрыться в багряном закате неизвестности будущего. Так как здесь Головоногу «ловить» уже было нечего.
========== Глава 12. Клятва, Часть 1 ==========
Комментарий к Глава 12. Клятва, Часть 1
Ещё раз извиняюсь за долгое отсутствие продолжения перед всеми читателями.
И спасибо всем тем, кто до сих пор читает, ждёт и любит этот фик!
Добраться до ближайшей частной клиники на спидере в очень короткий срок не составило Энакину большого труда. Хотя, сейчас для него вообще ничто не играло роли и не было важно, кроме весьма и весьма плачевного состояния Асоки. Наверное, потому Скайуокер ни на что вокруг и не обращал особого внимания, думая только о ней, заботясь только о ней, переживая только за неё.
