Ждать больше не было и никакого смысла, и никакой возможности. Лишь только «хозяин мира» увидел свою новую игрушку, лишь только его огромные жёлтые глаза изучили всю её красоту, Хатт был навсегда заворожен и пленён ей. Теперь он должен был, просто обязан был получить эту тогруту, обладать ей, подчинить её себе. Мощный рывок грубой толстой цепи на себя, и «местный красавец» заставил абсолютно униженную Асоку, буквально на четвереньках ползти к нему, валяться в его «ногах», оказаться в полной его власти. Всё так же дерзко и похотливо таща за «поводок», Хатт силой вынудил Тано подняться на ноги и, едва ли не теряя сознания от ужаса, взглянуть в его ненасытные глаза. Мгновение, ещё мгновение, и огромный, скользкий язык, прошелся от плоского оранжевого живота тогруты через её грудь, едва не срывая почти не держащийся рабский лифчик, к лицу, а дальше примерзко скользнул по щеке, одновременно с тем, как его огромный хвост юрко скользнул юной наркоманке под юбку, умело забираясь под её нижнее бельё. Асока едва справилась с несколькими поочерёдными рвотными позывами, просто трясясь от отвращения из-за хаттской слизи на её коже, и громко взвизгнула от ужаса, чем можно плотнее сжав обе свои тощие ноги вместе, когда кончик хвоста «щекотящим» движением прошелся под тканью её трусов. Казалось, ещё мгновение, и этот огромный отросток буквально разорвёт тогруту, со всей силы вонзившись туда, куда ему не следовало. И этот момент, абсолютного ужаса, совершенной незащищённости, дикого безумного страха, заставил Тано опомниться.
Ещё никогда в жизни юная наркоманка ничего так сильно не боялась, как этого, ещё никогда в жизни она так безвольно не трепетала, как лист на осеннем ветру, ещё никогда в жизни её не поглощало столько мощных и одновременно доводящих до безумия эмоций. Ужасных, страшных, омерзительных, непередаваемых. И это, даже в таком, полу накачанном состоянии, казалось, сводило тогруту с ума.
Её взгляд, внезапно стал ещё более диким и безумным, её тело ещё сильнее затряслось то ли от ужаса, то ли от отвращения, то ли от постепенно нарастающей животной ярости, и Асока сорвалась. Она так сильно боялась какого-то извращённого изнасилования этим салатово-зелёным чудищем, что ей, вдруг, стало всё равно, всё все равно.
Едва подавив очередной рвотный позыв, Асока словно окончательно двинувшаяся, затрепыхалась на её «поводке», шипя и демонстрируя всему миру свои, в данный момент абсолютно бесполезные клыки, и с такой силы вонзила её острые ноготки в огромный хаттский хвост, всеми своими физическими возможностями, выдёргивая его у себя из-под юбки, что теперь очередь визжать настала уже для «хозяина мира».
Тяжело дыша и издавая какие-то жалкие, жалобные звуки на непонятном почти никому языке, несчастный Хатт невольно выпустил из рук огромную металлическую цепь, спешно выдёргивая из болезненного захвата «капкана» пальцев Тано наиболее чувствительный хвост. Тогрута почти победила, тогрута почти спасла себя, вот только ей было уже как-то всё равно. Буквально обезумев от ужаса, освобождённая Асока настолько воспылала ненавистью к своему не состоявшемуся насильнику, что единственным её желанием в данную секунду было отомстить, навредить ему, сделать противно, больно, уничтожить. Не найдя под руками оружия лучше, чем та самая цепь, которая болталась на её шее, сумасшедшая наркоманка, до побеления пальцев вцепилась в грубые металлические звенья, и что есть мочи стала дубасить ей своего обидчика.
Сложившаяся «экстремальная» ситуация в один момент заставила музыку остановиться, а всех присутствующих приспешников «хозяина мира» броситься к нему на выручку. И хотя Тано лупила несчастного Хатта цепью с особым ожесточением, слишком сильных ран слизкому извращенцу она нанести так и не смогла, ей просто не позволили ударить его более двух раз.
Прошло всего ничего времени, считанные секунды бешенства до смерти напуганной тогруты, как к огромному везению «хозяина мира» присутствующие здесь же в зале, наученные обращаться с разного рода рабами зайгеррианцы, крепко ухватили Асоку за руки и, до синяков вдавливая в её кожу грубые серо-коричневые пальцы, оттащили брыкающуюся, тяжело дышащую, орущую, вырывающуюся и пытающуюся вдогонку пинать ногами стол с разнообразными яствами в сторону Хатта Тано. Ещё через мгновение девушка была брошена на пол, словно грязная, никому не нужная тряпка. В следующую секунду в руках зайгеррианцев сверкнули активирующиеся светящиеся хлысты для наказания рабов и, со свистом рассекая воздух, эти орудия стали болезненно рассекать нежную кожу Асоки.
Громкий, оглушительный душераздирающий крик Тано эхом отдавался по всему просторному помещению «клуба», пока зайгеррианцы избивали тогруту. Удары приходились по спине, рукам, ногам, бёдрам, плечам, предплечьям – везде, куда попадали золотые сверкающие «шнуры», окропляя ярко-алой жидкостью тело юной наркоманки, рабско-проститутскую одежду и пол. А один из них, самый сильный, самый унизительный и болезненный, даже пришёлся по лицу, до этого идеально красивому лицу тогруты, оставляя на нём глубокую, длинную, кровоточащую рану наискось, от правой стороны лба, через переносицу и до левой стороны подбородка.
Вопль Асоки в сей момент, казалось, был слышен и на улице, но это не остановило кровожадных работорговцев, желая, как можно сильнее наказать, как можно больше проучить непокорную «проститутку», зайгеррианцы по приказу «ущемлённого и обиженного» Хатта продолжили хлыстать несчастную, брыкающуюся, сопротивляющуюся, дёргающую и орущую Тано. Новые и новые глубокие багровые полосы оставались на её мягкой и нежной коже, с каждым разом всё болезненнее и болезненнее врезались в неё «золотые нити» кнутов. «Помощники» хозяина притона не щадили тогруту, само-собой стало понятно, что больше её нигде нельзя будет использовать, а значит, и товарный вид они повредить абсолютно не боялись, наверное, потому, со временем к этим ударом добавились ещё и грубые, совершенно неуважительные, пинки ногами. Юной наркоманке было так плохо, юной наркоманке было так больно, она уже не помнила и не соображала, что делает, она могла лишь чисто интуитивно вскрикивать с каждой новой обжигающей кожу огнём «полосой», закрываться от твёрдых рельефных подошв сапог жалко согнутыми тощими и трясущимися руками и ногами и безвольно вдавливать, измазанные её же кровью пальцы в чистейший пол, до тех пор, пока совсем ослабев просто не потеряла сознание от боли.
Зайгеррианцы, сам Хатт и все явно впечатлённые присутствующие не сразу заметили, что непокорная рабыня, «сломанная окровавленная игрушка», больше не сопротивлялась наказанию, но как только до них дошла сея простая истина, то избивать Асоку и дальше стало просто не интересно. К тому же, убивать Тано было сейчас не выгодно никому. Слишком поздно об этом спохватилась дилерская братия, ведь такими темпами они могли действительно ненароком прикончить провинившуюся рабыню-наркоманку, однако… Однако им повезло. Один из тви`леков-служителей хозяину притона спешно кинулся к ней и проверил пульс, когда отошедшие прочь садисты-зайгеррианцы и все остальные в недоумении уставились на изуродованное, бессознательное тело девушки. К счастью для Хатта, и, пожалуй, несчастью для самой Асоки, Тано была ещё жива. А значит, получить с неё долг представлялось возможным, и если не она сама - натурой, то за юную дерзкую наркоманку - деньгами заплатят её родственники, втридорога, нет даже в десять или двадцать раз больше, чем полагалось. Асока и её семейка должны были расплатиться за всё, тем более, за ущемлённое самолюбие «хозяина мира». А потому, едва живую, до полусмерти избитую наркоманку, измазывая её кровью пол, поволокли к одному из двух входов около ложа Хатта, которые вели в помещения с грязными, холодными камерами внизу. Сам же «местный красавец» незамедлительно приказал через дроида-переводчика принести ему коммуникатор Тано, когда ту, ничуть не заботясь о её здоровье, с открытыми «ссадинами» бросили на грязный, пыльный пол своеобразной тюрьмы.
Возвращение Энакина с Набу далось ему на редкость легко, ещё никогда за последнее время он не был так относительно спокоен и счастлив и, тем не менее, Скайуокеру не терпелось поскорее вернуться домой, увидеться с Асокой, рассказать ей всё. К тому же, и освободить Оби-Вана от непосильной ноши тоже нужно было как можно быстрее, ведь генерал не понаслышке знал, что приходилось переживать Кеноби в эти самые дни. Тем более, если удержать Тано от очередного срыва так и не удалось. Хотя, чтобы Оби-Ван не справился… Нет, такого просто не могло быть. Да и сама Асока, перед отлётом Энакина на Набу, вела себя почти идеально примерно. Ничто не могло пойти не так. Хотя связаться с Кеноби ещё из космопорта следовало бы. Тем более, что отключив коммуникатор на время дней бракоразводного процесса, Энакин так и не смог ответить на вызовы Оби-Вана, а их, на странность, оказалось достаточно много, и это как-то настораживало и даже пугало.
