То, что её, бывшего великого джедая и командора армии Республики почти силой заставили проглотить такую дрянь, крайне взволновало Асоку. Тано отлично понимала, что у этой «волшебной таблеточки» могли быть очень и очень плачевные последствия, начиная от простого вреда здоровью и заканчивая неизвестным воздействием на её сознание и поведение, в которое, ох, как могло входить и добровольное согласие на любого рода сексуальные контакты, причём, с кем попало. Но с другой стороны юную тогруту радовало одно, пока что, вопреки «обещания» Головонога, никто ничего подобного ей не предлагал, а ещё, ужасная, отвратительная, мучительная, доводящая до исступления ломка, внезапно поутихла. Почти исчезла из её постепенно становящегося всё более мутным и затуманенным сознания. И наркоманка уже практически не сопротивлялась, она как будто просто приняла свою судьбу, молча прислонившись спиной и головой к шероховатой грязной стене, витая где-то далеко-далеко в каких-то обрывочных мыслях и мечтах и лишь благодаря Силу, что девушку-таки оставили в покое.
Впрочем, «покой» Асоки продлился не долго. Судя по её личному восприятию времени, не успело пройти и десяти минут, как в камере Тано, вновь, появились грязные и противные гаморреанцы. Как-то очень хитро и недобро переговариваясь о чём-то между собой на их «свинячем» языке, пятеро стражников быстро отстегнули цепь от стены и, совершенно не заботясь о том, что думала, чувствовала, а, тем более, хотела тогрута, словно животное, поволокли её на «поводке» куда-то наверх. Естественно, идти с ними девушка совершенно не желала, тем более сейчас, когда ей стало почти хорошо, когда она почти смогла хоть на пару мгновений забыть о своих бедах и проблемах, тем более, когда её принуждали к этому, абсолютно унизительным и не достойным её образом, тем более, что крайне смутно вспоминая «шутливые» слова Головонога о неком Хатте, Асоку как-то слишком навязчиво пугали подобные мысли. Неверное от того, не успела Тано отойти от её временного «жилища» и на пару шагов, как дерзкая тогрута тут же стала вырываться и сопротивляться. Что, кстати, было крайне сложно делать под влиянием нового наркотика, ибо изящное, стройное тело Асоки, практически не желало её слушаться, а не слишком-то умный, вечно ищущий приключений мозг и думать, о том, что происходит вокруг всерьёз.
Да, Тано пыталась брыкаться, вырываться, ругаться и кусаться, но все её «порывы свободолюбия», казались лишь жалкими и смешными даже для столь слабых охранников, коих когда-то она смогла бы растолкать одной рукой, естественно при помощи Силы. Однако сейчас, когда Сила во всех смыслах покинула тогруту, и пробовать прибегнуть к ней не было никакого смысла. Впрочем, в нынешнем неадекватном состоянии, в голове тогруты даже идеи такой не возникало. И юная наркоманка вопреки её желанию и статусу, просто шла на встречу со своей неприятной и, возможно, крайне унизительной судьбой.
Миновало ещё какое-то время, минуты, секунды страшного, почти беспомощного сопротивления, и Тано, наконец-то, оказалась в просторном, нет, даже огромном прямоугольном зале, занимавшем по площади весь второй этаж здания, в котором находилась основная часть притона. Это помещение с виду напоминало обычный бар или, скорее, стриптиз-клуб, причём, вопреки убогости сего места снаружи, достаточно дорогой и красивый.
В центре одной из более длинных стен была расположена широкая дверь с улицы, которая, по всей видимости, должна была служить главным входом в этот скрытый уголок развлечения. Слева от неё находилась огромная сцена, на которой крайне комфортно разместились несколько достаточно хороших музыкантов разных рас, справа была длинная сияющая многоцветными огнями и идеальным блеском стаканов в руках умелого бармена барная стойка с маленькими, оригинальной формы стульчиками подле неё. В центре сего помещения находился огромный танцпол с тремя шестами, установленными в форме вершин треугольника относительно друг друга, шестами на которых плавно, измученно, но соблазнительно извивались полуголые тви`лечки-рабыни. Ну, а прямо напротив парадного входа размещалось то, что в одно мгновение и отрезвило, и заставило дрожать от страха и отвращения полу обезумевшую тогруту – огромное, просто «царское» ложе Хатта на масштабном возвышении, со множеством разноцветных мягких подушек, и широким столиком, уставленным разнообразными редкими яствами.
Как и полагалось, сам «хозяин мира и сего места» лениво возлегал на своём отдалённом подобии трона, жадно пожирая угощения, расположенные перед ним, и, при этом похотливо облизываясь, очень мерзко поглядывая то на одну, то на другую рабыню. И хотя с виду Хатт был и чуть меньше, и даже, относительно привлекательнее Джаббы по своей салатовой с зелёными узорами расцветке, от этого он ни на мгновение не казался Асоке менее устрашающим и противным. И если всего пару минут назад Тано было почти всё равно, что с ней происходят, и куда её ведут, вернее всё равно в плане опасений, то вот сейчас девушка действительно испугалась, и про себя отчаянно молила Силу, чтобы с ней сделали что угодно, лишь бы не отдали на «растерзание» этому «местному красавцу». Ни что в мире не могло быть противнее, развлечения Хатта, ни что в мире не могло быть отвратительнее его ласк и объятий, ни что в мире не могло быть унизительнее публичного изнасилования им, если, конечно представители данной расы были на такое способны. А судя по тому, что главаря притона слишком сильно интересовали «стриптизёрши», Асока уже начинала сомневаться в «бесполости» Хаттов. В любом случае, даже если у него и не было каких-то способных на «подобное» с людьми и гуманоидами органов, никто не отменял возможности, что хозяин притона не мог сделать того же самого руками, языком, хвостом, и это точно не было бы так приятно, как в постели с любимым и желанным Энакином. А точнее, не было бы приятным и вообще.
От одной только мысли, что этот отвратительный слизкий огромный Хатт трогает её нежную кожу, облизывает её самые чувствительные зоны, забирается невероятно гигантским хвостом ей под почти ничего не скрывающую юбку, а дальше… Асока даже не смогла продолжить сие омерзительные фантазии, её всю аж передёрнуло и едва не стошнило. Благо, один из гаморреанцев вовремя заткнул Тано грубой тёмной лапищей рот, и тогруте просто пришлось сдержаться. Хотя это и не убавило ни отвращения, ни ставшего почти абсолютным страха. В голове юной наркоманки обрекающим эхом ещё раз отдались последние слова Головонога, и Асока, понимая, что такую цену ни за что в жизни не готова была заплатить за наркотики, невольно ощущая, как по щекам полились, обжигающие горькие слёзы, ещё пуще стала сопротивляться.
- Нет, пожалуйста, умоляю, только не это! – словно маленький ребёнок перед наказанием, жалобным голосом заныла Тано, отчаянно, но тщетно, что было силы упираясь в пол ногами, - Я за всё заплачу, в двое, нет в трое больше, сколько пожелаете дам, только не это! - озираясь по сторонам обезумевшим взглядом, продолжала и продолжала орать она.
Тогрута не знала, что пугало её в данный момент больше, то, как отвратительно ей самой будет всего через пару секунд, или то, как отвратительно будет Энакину даже смотреть на неё всю оставшуюся жизнь после такого-то, хотя… О каком Энакине могла идти речь, он же бросил, предал её, вновь сошёлся со своей женой? И если Скайуокера где-то там сейчас ожидали её нежные, заботливые и приятные объятья, то юную наркоманку впереди ждали лишь дикая боль, и абсолютное унижение в руках этого грязного Хатта, и если бы могла, Асока, непременно, предпочла бы смерть.
Совершенно не обращая внимания на все её крики, метания, трепыхания, тупое «стадо» глупо ржущих гаморреанцев силой поволокли несчастную рабыню к своему господину. Грубо толкнув Асоку в спину, охранники буквально заставили её распластаться на полу перед Хаттом в омерзительно-унизительном поклоне с колен, церемониально вручая «царю мира» плотную, толстую цепь. Огромные звенья громко звякнули об пол, когда крепко сжав в своих противных салатовых лапах «поводок» тогруты, Хатт наглым взглядом окинул чуть оголившиеся бёдра, едва заметно вздрогнувшую маленькую, но идеально округлую грудь, так соблазнительно скользнувшие по обнажённым оранжевым плечам ещё не слишком длинные лекку, и облизнулся.
