Она увидела его, да так, что навсегда усвоила урок о том, что некоторым желаниям иногда лучше было бы не сбываться. Медленно проходя около небольшой площадки, откуда вскоре должен был отправиться частный сенаторский корабль на Набу, тогрута, как бы невзначай, взглянула в ту сторону, где её глазам суждено было узреть роковую и судьбоносную картину, пожалуй, уже во второй раз в жизни. И это был словно неустанно повторяющийся ночной кошмар, словно мучительное наваждение, преследовавшее юную наркоманку постоянно, мучая, истязая, издеваясь над ней. Асока опять увидела Энакина, её Энакина, достаточно мило и приятно беседовавшего с бывшей женой.
«Нет, пожалуй, с нынешней и единственной законной женой!» - твёрдо и резко мысленно поправив себя в этом, Тано замерла на месте, словно вкопанная, постепенно чувствуя, как от ощущения относительного спокойствия её эмоции быстро начали изменяться в противоположную сторону, разливаясь по всему телу и всей душе возрастающими в геометрической прогрессии болью, обидой и разочарованием.
Да, Энакин сказал, что улетает на миссию, да, Тано осознавала, что совет мог невольно направить их на совместное задание с сенатором Амидалой, но нет, сейчас здесь, в эту секунду в глазах тогруты всё совершенно не выглядело так официально. Скайуокер абсолютно мило и даже, как показалось наркоманке, слишком уж нежно беседовал со своей супругой, на что та, приятно улыбаясь, отвечала взаимностью. Они стояли не подле военного корабля Республики, а подле личного звездолёта Падме, который, спустя всего несколько минут, должен был увезти их на Набу – в край, где зародилась любовь сенатора и джедая, а рядом и вовсе никого не было, ни клонов, ни военных, ни охраны Амидалы. И нет, по представлению Тано, совершенно не так должна была выглядеть официальная миссия со стороны. От чего в голову Асоки всё больше и больше начинали закрадываться самые худшие, ужаснейшие и страшнейшие тревожные мысли.
А что если Энакин и Падме решили помириться? Что если всё пережитое Скайуокером с ней была лишь лёгкая интрижка на стороне, которую по-настоящему влюблённые друг в друга супруги просто решили забыть? Что если… Ещё тысячи и миллионы, роящихся, словно дикие насекомые, и пронзающих острыми иглами воспалённый от переизбытка фантазии разум Тано «что если», внезапно, заполнили всё её сознания.
Однажды Асока уже чувствовала подобное, однажды тогрута уже видела такую картину, испытывала и переживала эти дикие, бешенные эмоции одновременно и разрывающие на куски, и сжигающие дотла, и полностью уничтожающие её тонкую, ранимую, абсолютно беззащитную душу. Тогда, когда Тано узнала, что её мастер женат, она впервые в жизни почувствовала невероятную боль, искренне где-то в глубине сознания надеясь и понимая, что больнее ей уже не будет никогда. Но тогрута ошиблась. Сейчас, видя и понимая, что Скайуокер не любил её, что он обманывал её, что генерал, нагло наврав ей, собирался вернуться к Падме, очевидно, позиционируя и воспринимая лишь её как единственную законную жену, и единственную любимую женщину в жизни, юная наркоманка буквально сгорала в адском пламени мучений и отчаяния, страданий, обиды, злости ненависти и отвращения. Сейчас ей было так омерзительно, так невероятно невыносимо мучительно больно, что, будто окаменевшая, словно статуя, Асока продолжала неподвижно стоять на месте, боясь и шелохнуться.
В те дни, что она проводила рядом со Скайуокером, любила, и думала, что была любима в ответ, Тано наивно полагала, что подобной страшной картины, как в тот злополучный раз она не увидит больше никогда, она не будет так переживать, так страдать и мучаться больше никогда, но увы, Сила опять сыграла с ней злую шутку. И на этот раз всё было куда хуже, чем в предыдущий. Если тогда Асока могла сбежать, забыться, погрузиться в яркий и насыщенный мир наркотиков, хоть как-то изменив свою неудавшуюся жизнь, то вот теперь девушка отчётливо осознавала, что ничего обратить вспять было уже нельзя. Она ошиблась, горько ошиблась во второй раз так глупо и наивно пойдя на поводу у своих идиотских запретных чувств, и в итоге опустилась, пала так низко, что падать дальше было уже просто некуда. В тот раз Тано была лишь наивной девочкой, глупым юным падаваном, первую детскую любовь которого так бесцеремонно предали, теперь же она была некого рода использованной в качестве любовницы, и вышвырнутой за ненадобностью на помойку «грязной шлюхой», которая была согласна на всё, лишь бы получить хоть малую толику внимания от любимого, которому, по сути, тогрута была не нужна. А ведь Асока стольким пожертвовала ради него, столько терпела и переживала из-за него, ведь, если так подумать, не будь в её жизни Энакина, то Тано никогда бы не стала наркоманкой, не ушла бы из ордена и не стала бы всё дальше и дальше падать в бездонную пропасть бедности, грязи отвращения, она никогда бы не продала дорогие роскошные апартаменты на верхнем уровне Корусанта, променяв их на жалкую грязную халупку на нижних, не отдала бы Головоногу свои мечи за наркотики, не сломала бы ни своё физическое, ни своё духовное здоровье и, наконец, не сражалась бы с зависимостью день ото дня переживая, словно очередные пытки, болезненные, мучительные ломки. Асока бы так не издевалась над собой и не мучала себя столько, чтобы получить то, чего ей никогда в жизни получить было не суждено, и сейчас не стояла бы здесь, среди огромной толпы, но вместе с тем одиноко и униженно глотая собственные боль и обиду. Её жизнь могла бы быть совершенно иной, а сейчас, потеряв последнюю надежду хоть на что-то светлое и хорошее, Тано отчётливо понимала, что у неё больше не было ничего, ничего такого за что бы она могла столь отчаянно сражаться как в последние дни. А раз причин бороться с судьбой уже совсем не осталось, тогда зачем нужно было делать хоть что-то, зачем нужно было стремиться к тому, что никогда нельзя было получить?
Безмолвно, словно на церемонии погребения, провожая взглядом радостно входящих на борт частного сенаторского звездолёта Энакина и Падме – истинно любящих и вновь сошедшихся друг с другом супругов, тогрута как-то отстранённо почувствовала, как по её щекам невольно стали сбегать горькие, обжигающие капли страдания. И юная наркоманка как не была в состоянии остановить их, так не хотела и утирать «кровавые» слёзы, которыми сейчас плакали её израненные сердце и душа. У Асоки в голове «пульсировала» лишь одна мысль о том, что Тано не была счастлива в жизни, и никогда уже не будет. И единственное желание девушки в данный момент было сдаться, сбежать отсюда, скрыться в неком грязном уголке притона на нижнем уровне Корусанта и накачаться КХ-28 до потери пульса, чтобы забыться и умереть. Вот, именно так она и собиралась сделать. И чувства невольно понесли уже почти «справившуюся» с зависимостью Асоку обратно в притон за дозой, нет, сразу за несколькими дозами!
Абсолютно ничего не подозревающие Энакин и Падме прибыли на Набу достаточно быстро, как, к счастью, из-за влияния сенатора Амидалы в определённых кругах и быстро их развели. Потребовалось куда меньше времени, чтобы в небольшом местном суде уладили все необходимые формальности между бывшими супругами, навсегда освободит их от вынужденного союза друг с другом, чему и Энакин, и Падме были несказанно рады.
Подписав несколько последних бумаг, окончательно подтверждающих, что пара была разведена, Скайуокер с Амидалой с облегчением вышли из здания суда. Погода на улице была такой же приятной, как и в тот день, в их первое свидание на лугу, как-то символично, будто издевательски играя красками и тёплыми золотистыми лучами, словно весь мир, кроме Энакина и Падме сейчас был абсолютно счастлив.
Трезво осознавая, что эта была последняя их более чем официальная встреча друг с другом, джедай и сенатор как-то растерянно остановились подле старинного узорного здания, взволнованно бегая глазами из стороны в сторону. Казалось, каждому из них столько всего нужно было сказать друг другу, тысячи чувственных важных, но одновременно уже ненужных фраз, однако. Слов почему-то не находилось. Ведь, как бы там ни было, а прощаться с погибшей любовью было очень трудно, и ещё труднее признать в этом трагическом происшествии свою вину, начав последний, разрывающий оставшиеся тончайшие ниточки такой крепкой связи разговор. И, тем не менее, вечно молчать было просто нельзя.
