Задание, которое предстояло выполнить решившим завязать наркоманам на этом собрании было достаточно простым. Вернее, так казалось на первый взгляд. Каждому из них по очереди нужно было представиться, признать свою зависимость и рассказать немного о себе, немного о том, как они пришли ко всему этому и очутились здесь. Вроде бы совсем не сложное и безобидное повествование, но от чего же эти слова давались столь тяжело тому, к кому переходила очередь говорить?
Поначалу, когда психолог, ведущая собрание, попросила кого-то из бывших наркоманов выступить первым, это как-то сбило с толку присутствующих, все значительно занервничали, будто боясь, опасаясь то ли откровенного признания, то ли всеобщего осуждения. И в этот момент Асока впервые в жизни заметила за собой отсутствие былой решительности. Она стыдилась себя, она страшилась признания того, кем она теперь являлась. Девушке было боязно, мерзко, отвратительно, уже не говоря о том, как в дополнение ко всему этому её болезненно кольнул и сам факт того, что она могла быть такой трусихой, чего никогда, ни при каких обстоятельствах не позволяла себе раньше. Да, Асока присутствовала на подобном собрании впервые, да, она не совсем знала и понимала, как ей стоило себя вести в такой ситуации, но ведь и на фронте она когда-то оказалась впервые. Почему же тогда она была такой смелой, такой дерзкой, такой, словно огонь… А теперь… Теперь, словно послушная дрожащая травинка гнулась на ветру… Куда же всё это делось? Или наркотики, а может, осознание собственной вины и ошибок изменили и её характер?
Почти слезящимися глазами Тано окинула Энакина едва заметным, молчаливым взглядом, при этом донельзя виновато сминая дрожащими руками подол своей бордовой юбки. Где-то, словно совсем далеко-далеко, психолог всё ещё спрашивала о том, кто желает выступить первым. Её голос звучал каким-то глухим и совсем тихим, будто некие фоновые посторонние шумы от головизора. Ситуация становилась всё более напряжённой и невыносимой. Тогрута уже почти ненавидела себя и за своё бездействие, и за свою нерешительность…
Бывшая наркоманка мысленно ругалась всеми известными ей грязными галактическими оскорблениями в адрес её же персоны, но ещё несколько мгновений так и не могла шелохнуться. Видя, пожалуй, впервые после того случая, когда по вине Асоки погибло несколько клонов, страх и абсолютную растерянность ученицы, Скайуокер одобрительно кивнул ей головой, как бы подталкивая к более смелым действиям. Мельком уловив этот жест Тано мысленно произнесла: «Будь, что будет!» - и уже было дёрнулась, чтобы предложить себя в качестве первого «рассказчика», как девушку опередили.
Какая-то взрослая и весьма соблазнительная тви`лечка подала голос раньше, столько собиравшейся с силами Асоки, и Тано так и осталась ни с чем, как-то ещё более стыдливо и сконфуженно, вздохнув, опуская виноватые глаза, хотя отчасти девушка и чувствовала некую долю облегчения, тем не менее, осознавая, что, рано или поздно, ей всё равно придётся это сделать, заговорить, рассказать всё. Вот только тогрута не знала, как сможет она детально описать своё «падение» не только при этих незнакомцах, но и при нём, при учителе, который был для Асоки теперь целым миром, как сможет открыться ему в своих истинных чувствах и переживаниях, как сможет ещё сильнее разочаровать его? Хотя, промолчав сейчас, она и так ощущала, что вновь разочаровывает его уже.
Синекожая красотка-гуманоид стала рассказывать группе свою печальную историю, и Тано лишь, ещё раз стыдливо взглянув на бывшего мастера, как бы понимая его, возможное, недовольство ей, быстро переключила внимание на женщину, делая вид, что внимательно слушает её. Судьба тви`лечки действительно оказалась незавидной, бедная семья продала её в рабство потому, что не могла прокормить всех своих детей, потом несчастную привезли на Корусант и заставили работать в стриптиз-клубе, раздеваться за деньги и развлекать разнообразных противных мужиков против её воли, как тут было не сорваться и не скатиться на самое дно наркомании? Причём ни один раз. По словам этой женщины, она уже предпринимала не первую попытку избавиться от зависимости, и подобные собрания были для неё не новы. Зато для Асоки такое откровение стало полнейшим шоком. Она и представить себе не могла, что бы сделала сама, окажись на месте этой несчастной женщины, наверное, покончила бы с собой, если бы её изнасиловал какой-то пьяный алкаш в баре. Да даже если бы и не изнасиловал, она бы всё равно не пережила осознание того, что подобного рода близость была у неё с тем, кого Тано не любила, кого даже толком не знала, кто заплатил за это деньги, причём сутенёру, а не ей самой.
Тогрута мысленно поблагодарила Силу за то, что та подарила ей шанс совсем иначе лишиться девственности, не испытывая такой боли, омерзения и отвращения как синекожая рассказчица, про себя оценивая, сколь глупы и незначительны были её страдания от неразделённой любви по сравнению с судьбой этой несчастной тви`лечки.
Дальше выступал какой-то родианец, из-за войны он потерял сына, пережил смерть единственного ребёнка и самого любимого для себя человека на свете, боль была такой сильной, что он просто не смог справиться и стал глушить её наркотиками. За ним свою историю рассказал некий дурос, который от рождения не знал своей семьи, рос в захудалом приюте самого гиблого криминального района, где после совершеннолетия не было никакой перспективы, кроме как грабить и убивать для того, чтобы выжить, и никаких больше радостей в жизни, кроме как принимать. А после и другие люди и гуманоиды.
История каждого из них, судьба каждого из них, была куда тяжелее и печальнее всего того, что вообще хоть когда-то переживала Асока. Да, она безответно влюбилась, да в ордене ей не доверяли, да её приёмный отец – Пло тут же отвернулся от девушки, как только она его разочаровала… Но такое… На фоне всех этих изломанных и искалеченных жизней её причина для наркомании была просто глупой подростковой шалостью, дурацкой забавой, не оправданной почти ничем, кроме капризности и глупости самой Тано, от чего ей становилось ещё более стыдно и противно из-за самой себя. И это всё сильнее и сильнее вызывало у неё некую растерянность и смущение, омерзение и отвращение к собственной персоне, желание сбежать, спрятаться, забыть…
И, тем не менее, когда очередь представляться дошла до тогруты, девушка превозмогла собственную нерешительность. Если уж все эти люди и гуманоиды смогли покаяться в своих грехах, если они смогли открыться другим, громко подтверждая собственную вину, собственную проблему, собственные неудачи и ошибки, таким образом становясь на некий своеобразный путь искупления, то и она должна была поступить так же. Хоть раз за последний год своей жалкой и никчёмной жизни повести себя правильно, смело и справедливо. И девушка не стала медлить.
Тяжело вздохнув, дабы набраться сил перед «прыжком в омут с головою», тогрута выждала всего одну незначительную секунду, после чего решительно поднялась со стула, чувствуя, как всё трясётся внутри её хрупкого тела, и заговорила, заговорила душевно и искреннее:
- Я - Асока Тано, я – наркоманка…
Голос тогруты дрожал, хотя внешне она всеми силами старалась держаться уверенно, но каждое слово давалось Асоке будто болезненный укол острой иглы в ничем не защищённое чувствительное сердце. Однако Тано не останавливалась. Уставившись стеклянным взглядом в одну точку, девушка продолжала и продолжала говорить, предложения, признания, раскаяния, которые эхом отдавались в её же разуме, словно это всё произносила не она, словно это было не с ней. Асока рассказала о том, как когда-то была весьма успешным джедаем, смышлёным падаваном лучшего мастера в ордене, которого она только знала… Как влюбилась в своего учителя, буквально с первого взгляда, но поняла это лишь тогда, когда едва не потеряла его, находясь в небольшом подбитом кораблике, стремительно падающим на земли Маридуна. Как долгие годы мечтала о такой неправильной, такой запретной взаимности с его стороны до тех пор, пока не узнала, что её возлюбленный был тайно женат. Асока не забыла упомянуть о той страшной аварии, когда она разбилась на спидере, желая умереть, исчезнуть, сгинуть с лица галактики, лишь бы только не чувствовать всю ту боль, что Тано пережила в тот день, когда суровая правда, наконец, открылась перед ней. Как долго и изощрённо падаван старалась скрываться от мастера, что предал все ожидания и чувства влюблённой юной тогруты. А потом был суд, суд, который окончательно подкосил Асоку, навсегда определив её печальную судьбу. Недоверие ордена в совокупности с невыносимыми страданиями от неразделённой любви заставили её принять тяжёлое, очень трудное и сложное решение - уйти из храма, от джедаев и из жизни её учителя, раз и на всегда.