Резко вскочив с пола, чуть отошедшая от полу обморочного состояния тогрута стала бешено метаться по комнате из стороны в сторону, словно хищник в клетке, с силой растирая ладонями предплечья, буквально вдавливая пальцы вместе с ногтями в нежную оранжевую кожу.
Внезапно, Асоке вспомнилось, что во все прошлые, менее тяжёлые «приходы, её успокаивала музыка, музыка, которую играл очень милый, изящный декоративный стеклянный цветок, что они с Энакином прикупили в одну из первых вылазок по магазинам, по её же прихоти. Сейчас это чудо практичности и декоративного замысла стояло в правом от двери углу, подле небольшого пошарпанного письменного стола.
Лишь только мысль об успокаивающей музыке коснулась мозга тогруты, как та молниеносно рванулась к предмету интерьера и трясущимися руками включила его. Светясь и переливаясь разными огоньками, стеклянное деревце начало издавать спокойную мелодию, которая тут же заполнила собой небольшую комнатку. На секунду Асоке даже показалось, что ей стало немного легче, раздражение начало постепенно уходить, но это была лишь иллюзия, длившаяся всего одно незначительное мгновение, пока Тано, возвращаясь от угла к центру спальни, грубо не задела старенький стул на колёсиках. Придя от этого в дикую ярость, потому, что испытала новый болевой дискомфорт, тогрута тут же с такой силой пнула нечастный предмет мебели ногой, что тот пролетев несколько метров, врезался в шкаф, ломая его непрочные дверцы.
Кажется, грубость и жёсткость по отношению к ни в чём не повинным стулу и прочим элементам интерьера, возымела какой-то эффект, то ли чуть помогающий Асоке справиться с невероятно сильным приступом ломки, то ли наоборот, как подлитый в пламя бензин, заставив вспыхнуть её ярость с новой мощью, но Тано дальше уже не соображала, что она вообще делала.
Вслед за стулом, громящим шкаф, на пол полетела и небольшая настольная лампа – ещё одна обновка их «семейства с Энакином», которая, «не прожив» в доме и пары недель, со звоном разбилась в дребезги. Пребывая в некой эйфории от звука крушащегося стекла, далее тогрута с безумным взглядом просто выдрала из письменного стола шуфлядку, зло потроша её содержимое на пол и безжалостно давя его ногами. Всё ещё изнемогая от боли и раздражения, вся переполняемая яростью, Тано с сумасшедшим криком запустила её прямо в окно, вызывая новый лязг и звон посыпавшихся градом осколков стекла.
Покончив со всем этим, тогрута явно решила, что дурацкий играющий цветок был для неё таким же раздражающим фактором, словно человечишка с копьём для разъярённого ранкора, и после одного грубого взмаха руки, пол «окропили» осколки и этой стеклянной скульптуры. Продолжая бешено орать, вся изворачиваясь от боли и негодования, полу обезумевшая Асока двинулась в сторону разломанного шкафа и, круша в щепки его и так пострадавшие дверцы, стала выхватывать и драть на куски собственную одежду, выражая на ней весь свой гнев, всю свою злость.
Ведомая диким раздражением от того, что творилось у неё внутри, разодрав в клочки штук пять собственных бордовых платьев, Тано как-то невольно перекинулась на покрывало, плюхнувшись животом на кровать и всеми конечностями разрывая и эту ткань. Уже вся изнемогая от дикого бешенства, от «судорог», сводивших её тело аж до болевого шока, уже не в состоянии стоять на ногах, Асока небрежно скатилась на пол, избавляясь от последних лоскутков ненавистной ей в данный момент ткани, при этом ничуть не обращая внимания на то, что, качаясь по усыпанному разнообразным мусором ковру, ранилась об обломки и осколки чего попало.
Жажда принять наркотик становилась всё сильнее, «выворачивание» каждой клеточки, каждой мышцы хрупкого тела девушки всё невыносимее, а злоба всё мощнее, к тому моменту, как тогрута, наконец-то покончила с оставшимся у неё в руках мельчайшим обрывком покрывала. Именно тогда, именно в ту секунду, на глаза Тано попались её собственные лекку, отростки, «натирающие» оголённые плечи, чем самым дико раздражающие бывшую наркоманку. Раньше, при прежних приступах ломки, тогрута терпела этот отвратительный эффект, терпела эти бело-синие уродливые для их владелицы куски плоти, но сейчас, сейчас её чувствительность была настолько сильна, что она больше не могла это переносить. Ещё несколько раз скорчившись от боли, девушка быстро ухватила с пола огромный осколок битого стекла, даже не обращая внимания на то, что ранит руки в кровь, и тут же попыталась оттяпать им свои же лекку, при этом зло матерясь, душераздирающе крича и царапая части собственной головы до багровых «нитей».
Буквально силой с истерикой вытолканный Асокой из комнаты Энакин не знал, что ему следовало делать. Да по сути и вообще понимал, что сделать он не мог ничего. Скайуокер не был врачом, не был экспертом в плане лечении наркомании, не был даже разработчиком дурманящих разум веществ или же самим наркоманом. И Тано он не мог помочь абсолютно никак, даже если и хотел, то не мог. А генерал очень хотел, просто жаждал этого. Вот только тогрута не была готова принимать его жалкую помощь и поддержку, его совершенно крохотные, мизерные попытки облегчить её состояние, она лишь приказывала, просила, умоляла джедая убраться прочь, крепко заперев её в комнате, оставить одну, дать пережить ломку самой, и Энакину просто пришлось подчиниться. Если Асока, действительно чувствовала, что в абсолютном одиночестве, без его заботы, любви и ласки ей становилось легче – то Скайуокеру ничего не оставалось, как только сделать, как она просит. Пусть так, но он способствовал тому, чтобы Тано было хоть чуточку хорошо, он делал что-то для неё, когда сделать вообще, практически, ничего было нельзя.
Прочно заперев тогруту в комнате так, как та его просила, генерал тяжело вздохнул, с болью в сердце сквозь дверь слыша её безутешные рыдания, её крики от мук. Крепко зажмурившись и встряхнув головой, чтобы отогнать от себя сей дикий, ужасающий набор звуков, последствий сильнейшей ломки его бывшей ученицы, генерал медленно и абсолютно нехотя двинулся прочь из квартиры, в коридор, сейчас ему нужно было, просто необходимо было, подышать свежим воздухом.
Выйдя из скромного жилища Тано, Энакина в очередной раз передёрнуло от того, как громко завизжала где-то посреди спальни Асока, и мерзкий холодок ужаса прошёлся по всему его телу. Сейчас Скайуокер был настолько погружён в собственные мысли, настолько сильно углублён в переживания за своего падавана, что даже не сразу заметил всё того же толстого зелёного гуманоида-соседа, очевидно на этот раз покинувшего дом дабы выкинуть мусор, пока мужчина вновь с ним не заговорил.
- Что, всё так плохо? – многозначительно кивнув головой в сторону «апартаментов» тогруты, сочувствующе задал вопрос сосед.
Его слова мгновенно вернули Энакина в реальность, вырвав из печальных раздумий, и заставив тут же опомниться.
- Да, у неё сильная ломка, и я ничего не могу с этим поделать, - тяжело вздохнув, виновато развёл руки в стороны Скайуокер с таким видом, будто это он сейчас причинял собственной ученице боль, а точнее его бездействие и беспомощность.
Хотя генерал и знал, что предпринять что-либо в данной ситуации в принципе было невозможно. Асока должна была пройти через всё это, как и любой другой наркоман, ставший на путь лечения. Вот только Энакин в тысячный и миллионный раз мысленно спрашивал Силу, почему расплата за правильный выбор должна была быть именно такой, за что ни в чём ни повинная Тано так страдала и мучалась, причём от части по его же вине.
- На твоём месте я бы не оставлял её одну, джедай. Сейчас твоей ученице как никогда нужна помощь и поддержка, ну, и думаю она как раз в том состоянии, в котором можно и навредить себе, - как-то внезапно для них обоих, толстый гуманоид произнёс то, чего совсем не ожидал услышать от него Скайуокер.
Во-первых, для генерала шоком стал факт, что этот ранее бесчувственный и абсолютно чёрствый сосед сейчас проявлял вместо злости на очередной шум какое-никакое сострадание к Тано, а, во-вторых, прекрасно знал их с Асокой небольшой секрет.
