Здесь он уже однажды был и сразу же узнал этого размалеванного мелом и сажей придурка, который верховодил людьми, танцующими под ритмичные удары его дубинки.

«Еды просят. Много. Сразу. И почти что даром. За умственные и физические усилия одной-единственной охоты возжелали результатов трех охот. Что ж, этот их, как они называют, Колдун чувствует возможности Баловня и намеренно заставляет своих просить больше, чтобы иметь возможность получить хотя бы то, что крайне необходимо… Талантлив, обормот!»

Подспудным чувством тот улавливает ведущий ритм пульсации огня, то бишь самого Баловня – эти деревянные гуки так сладко ложатся на жизненный ритм! Баловень не мог не выказать Колдуну своего удовольствия – полыхнул в полпещеры. Люди испуганно шарахнулись к стенам, Колдун несколько раз встряхнул пальцами в сторону костра, прошамкал себе под нос звуки, несуразные для людей племени, и уже для всех произнес:

– Будет охота. Будет буйвол. Дух Огня услышал вас!

«Ты смотри-ка, как лихо завирает, – восхитился наглостью Колдуна Баловень. – Ишь ты, «услышал вас»! Вы пляшите себе под его дудочку, а он якобы все устроит вам в лучшем виде. Одно слово – мракосвет…»

Не было еще такого места, в котором побывал Баловень и, чтобы там не оказалось хотя бы одного мракосвета. Любопытные существа… Так и норовят влиться в Баловня, даже не предполагая, что с ними может в таком случае произойти!

…Люди, укрывшись шкурами, приобняв теплыми лапами своих детенышей, постепенно засыпали. Колдун ждал полного сна. Он чуял. Он что-то такое чуял. Один раз он уже это чуял, когда был совсем молодым и резвым. Молния ударила в дерево, и оно вспыхнуло. Соплеменники кинулись врассыпную, а он стоял у дерева и сомневался – так уж ли ужасен огонь? И огонь ослаб, перестал обжигать и лишь приятно грел. Юноша набрал в горсти остывшие угли и окунул в них лицо. Затем подобрал тлеющую ветку и отнес ее в пещеру. Испугать? Похвастаться? Согреть? И то, и другое, и третье…

С той поры огонь навсегда поселился в пещере, а соплеменники признали его избранность. Нет-нет, вожаком был другой, самый быстрый и сильный! А Колдун являл собой непонятность, и это вызывало у всех опаску и повиновение, ведь тот говорил с огнем.

Вот и теперь Колдун навис над малиновыми углями с перебегающими по ним язычками огня и напрягся чем-то таким непонятным внутри груди. «Ага! Изволил захотеть пообщаться, – усмехнулся Баловень. – Ну-ну… И вот так со всеми этими колдунами всегда: пульсируют желанием необъемным и неназываемым. Ну хочется тебе чего-то, ну – подумай, поразмысли, что из этого получится не только сегодня, но и завтра, и еще позже. Назови это свое хотение и, потрудившись, получи его! Нет же, хочется чего-то такого… Вот и этот бедолага!

Уж как ему хочется, а чего именно – и сам не может понять. Если подумать за него, то так и так получается, что желает еще большей власти. Куда уж ему больше? Чуть что, так сразу все люди племени просят его призвать в союзники то духов дождя, то – ветра, то – охоты…»

Не без помощи Баловня Колдун еще тогда, будучи юнцом, кое-что уловил, усвоил. Повелевать духами ему, конечно, не по силам, но приводить их на некоторое время в небольшое замешательство – это получалось, и нередко. А когда те переставали на несколько часов хлопотать о подвластных им явлениях природы, люди племени успевали удачно поохотиться. Они всегда точно знали, чего хотели. Трудились и получали. Да еще и духи в нужное время не очень-то мешали – это было немалым облегчением, так что Колдуна ценили и признавали его власть.

Баловень попытался за Колдуна сформулировать его желания. Мало что вышло. Что-то смутное и с претензией на чудо. «Чудо» – именно это слово венчало все туманные помыслы Колдуна. Для самого Баловня такого понятия не существовало, как не существовало для него ничего необъяснимого там, где запутывались люди. Все, что бы ни сделал Баловень, для них оказалось ничем иным, кроме чуда. И тут важно было не нарушить девственную психику людей, а с другой стороны, поверни он их мыслительный процесс в обратную сторону, от выводов к созерцанию, – никто бы из них ничего странного и не почувствовал, и не заметил.

Чудо чуду – рознь. Тут надо было выбрать что-то впечатляющее, но не слишком, чтобы в результате людям случилась бы какая-то польза.

Вот только Плантаторы относились к его инициативам не очень одобрительно. Они убеждали его всякий раз, чтобы тот, при встрече с людьми, совершенствовал одно-единственное умение: выявлял мракосветов и улавливал то, что называется мотивами того или иного их поведения. Но последнее время все эти выявления и улавливания стали приедаться и из него начинала фонтанировать инициатива.

…Баловень принял решение. В оставшееся до пробуждения людей время он направлял языки пламени на лежащую возле костра каменную глыбу, служившую накопителем тепла, направлял так, что из-за перегрева от нее отваливались некоторые части. Постепенно она превращалась в невиданную для людей фигуру, походившую на жернов, стоящий вертикально. Просыпающиеся люди видели в центре пещеры чудо: рядом с костром возвышался в половину человеческого роста круг, возле которого подпрыгивал Колдун.

Последний штрих – Баловень удалил с основания «колеса» каменный шип, служивший последней подпоркой, и оно покатилось от костра по наклонному полу пещеры в сторону выхода. Колдун – следом. Люди, гонимые любопытством, – за Колдуном.

Выкатившись из пещеры, «колесо» набрало скорость и помчалось вниз по склону, подминая траву, разрывая кусты, расшугивая зверюшек и пташек, ломая на своем пути мелкие деревца. Вприпрыжку рядом бежали люди, подбирая готовые, уже наломанные дрова… За эту шутку Баловень получил от Плантаторов самый большой в своей жизни упрек. Но, что поделаешь, это колесо уже покатилось, а за ним и другие.

Шесть месяцев без двух дней беременные женщины и утробы-капсулы жили едино – взращивали драгоценные плоды.

Капсулы работали в самом интенсивном режиме, ведь надо было из атомов и молекул горных пород синтезировать пищу в гораздо больших количествах, нежели это приходилось делать прежде, до катаклизма: в питании теперь нуждались не только взрослые, но и растущие детские организмы – многократно возросли затраты, непредвиденные создателями капсул.

Но если бы только энергетические затраты на производство питания и на разложение, расщепление отходов жизни детей и будущих матерей – все это было бы не так уж и сложно, капсулы имели программный и энергетический резерв. Возникла новая проблема: каким образом обеспечить безопасность жизни матерей и детей после того, как они окажутся вне капсул?

И еще: все эти дни требовала затрат хоть и не очень-то сложная, но какая-никакая тоже проблема – взрослый организм не мог нормально существовать без информации о соплеменниках. Казалось бы, что уж тут такого, настройся на трансляционную волну Всепланетного Интеллекта и ни о чем не заботься! Так нет! Каждую трансляцию необходимо было фильтровать, чтобы ослабить эмоциональное воздействие всех этих спартакиад, лотерей, переходов из одного сословия в другое всевозможных Победителей. Психика будущего маленького человека должна формироваться в утробе при ровном эмоциональном фоне. И все же, это не так уж и сложно.

Все, почти все усилия электронного мозга капсул были сосредоточены на том, чтобы в толще планетарной коры в скором времени возник мир, не уступающий своими качествами тому, внешнему миру, ведь возврат капсул на поверхность был уже маловероятен. На это действие не хватило бы энергии питающих источников. Спасатели же хотя и находились где-то поблизости и их местонахождение каждая капсула давно определила, никаких самостоятельных действий не предпринимали, и нельзя надеяться на то, что для их действий, если таковые последуют, будет найдено единственно верное решение. А если еще и судить по отрывочным перехватам информационных импульсов с последнего Тайного совета Хранительниц – решения, собственно, никакого не последует…