— Давай поспорим, — предлагает он, сильнее её обнимая. — На желание.
— По поводу чего?
— Если мы завтра проиграем — я исполню твоё, если выиграем — ты исполнишь моё.
Ханни прыскает, и у Сехуна мурашки по всему телу бегут от её дыхания, что врезается в его шею.
— Но я тоже уверена в вашей победе.
— Давай предположим, что нет.
— И что это за желание? — смеётся она. — Приличное?
— Конечно, — врёт Сехун, не замечая, что сильнее стискивает девушку в объятиях
— Тогда не хочу, — усмехается Ханни и поднимает голову. Сехун даже в полутьме видит, как блестят её глаза, и каким румянцем сияют её щеки. — Придумай что-нибудь неприличное.
Он удивляется настолько, что даже раскрывает рот. Но сказать ничего не успевает, потому что девушка вновь опускает голову и, удобнее устроившись на его руке, бросает короткое:
— А теперь спи.
Сехун усмехается, приходя, наконец, в себя от услышанного, но не имеет ни малейшего представления, как сможет заснуть теперь, после таких вот слов.
Однако, оказывается, уснуть с Ханни в объятиях много проще, чем без неё.
***
Сехун бросает взгляд на турнирное табло и сглатывает, тяжело дыша.
Всё на самом деле идёт не так гладко, как хотелось бы. Во время второй четверти команда соперников совершенно неожиданно меняет тактику, почти полностью наплевав на оборону, и уходит в весьма агрессивную атаку. А счёт в итоге почти выравнивается.
Тренер Хан, воспользовавшись пятнадцатиминутным перерывом, рвёт и мечет, капитан пытается привести всех в чувства и поддержать, Урим активно ему в этом содействует, Чанёль злится, ожидая своего звёздного часа на скамейке, Ханни маленьким вихрем носится по раздевалке, действительно взяв на себя роль помощника менеджера, а Сехун психует, разминая пострадавшее плечо.
Когда до выхода на площадку остаётся три минуты, тренер прекращает вдалбливать в их головы новую установку, а капитан заканчивает с вдохновляющими речами, Ханни подходит к нему с протянутой бутылкой воды.
— Бесполезно просить тебя быть осторожнее, да? — кивает она на его плечо.
— Заметила?
— Удивлена, что судьи предпочли этого не заметить, — фыркает Ханни недовольно. — Хотя, если учитывать, что мы у них в гостях, нечто подобное стоило ожидать.
— Я в порядке, — слабо усмехается Сехун, едва касаясь её подбородка указательным пальцем. — Но мне нравится, что ты беспокоишься обо мне.
— Конечно, я беспокоюсь, — хмурится девушка, пряча руки в карманы укороченной куртки. — Этот парень… Двадцать четвёртый номер… Разве он не перебарщивает?
Сехун считает так же. Ровно как и тренер Хан, и капитан, и вся команда. Да только вот вес здесь имеют вовсе не их мысли и не их слова. Судьи знают лучше, и если они считают, что все действия команды соперника в пределах нормы, то так оно и есть. Сехун и сам никогда мягкой игрой не отличался, но даже он думает, что подобное — явный перебор.
— Эй, — мягко касается Ханни его предплечья, вырывая из неприятных мыслей, — я не буду тебя учить и не буду уговаривать сдерживаться. Приложи все силы, Сехун, — поджимает она губы в улыбке, — и покажи всё, на что способен. Как тогда — в начале первого курса, в своей первой игре.
Он смотрит на девушку перед собой, и не может понять, почему столько времени — почти целый год — лишь скользил по ней равнодушным взглядом, не замечая как следует. У Ханни глаза горят так, будто это ей сейчас предстоит выйти на площадку — не ему. А ещё в них плещется столько уверенности и такая жажда победы, что её наверняка с лихвой хватит на них обоих.
— Ты была на той игре? — понимает вдруг Сехун.
— Говорила ведь, — улыбается Ханни. — Я не пропустила ни одной.
Сехун хватает её за плечо, притягивая ближе к себе, и судорожно вглядывается в глаза, только сейчас до конца понимая смысл всех сказанных девушкой слов.
— Ты заметила тогда меня?
— Честно говоря, — тянет она смущённо, с каждой секундой пунцовея всё больше, — я пришла поддержать Чанёля. Но ты был так хорош, что в итоге я всю игру смотрела только на тебя. Глупо, да?
Сехуну кажется, что пол под ним ходит ходуном и вот-вот обвалится
И даже раздевалка кружится вокруг него. Потому что это — одновременно то, чего он услышать не ожидал, и то, что услышать жаждал. Сехун беглым взглядом окидывает всех тех, кто ещё остался в раздевалке, и мысленно благодарит удачный случай за то, что все заняты своими делами и внимания никакого не обращают на парочку, что стоит в дальнем углу.
— Так мне приложить все силы? — уточняет Сехун, снова переводя взгляд на Ханни.
— Выложись по полной, — улыбается она в ответ.
Сехун ни секунды больше не сомневается, перехватывая девушку за талию, и, наклонившись, целует её.
Нормально. Правильно. По-настоящему.
И, едва только Ханни вцепляется в его плечи пальцами, сильно изогнувшись в спине, он убеждается, что она всё-таки знает, что такое поцелуй. И знания эти применяет на практике весьма успешно.
У неё губы по-настоящему сладкие — без всяких эпитетов и метафор, а на языке — стойкий привкус мяты. Потому что Ханни без мятных конфет, коих полны все её карманы, — не Ханни. И Сехуну, к сладкому относящемуся весьма равнодушно, это нравится.
У него времени очень мало, а взять ему хочется как можно больше. Поэтому-то он и целует сильно и быстро, обещая себе, что обязательно исправится в их следующий раз. Но радуется ужасно, что Ханни за ним поспевает, всё сильнее стискивая в пальцах майку на его плечах и дыша всё быстрее и громче.
Сехун понимает, что действительно увлёкся, когда слышит своё имя будто откуда-то издалека, и понимает, что зовут его не в первый раз.
— Эй, эй, — дёргают его за плечо, в прямом смысле отрывая от Ханни, губы которой сияют красным цветом слишком интимно, чтобы можно было спокойно выпускать её в зал. — Не увлекайтесь.
Сехуну приходится приложить немало сил, чтобы заставить себя перевести взгляд с огромных блестящих глаз Ханни на придурковато улыбающегося Чанёля, и убрать руку с талии девушки, позволяя ей, наконец, опуститься на пятки.
— Нам пора, — усмехается тот, хлопая его по плечу, и Сехун сам удивляется тому, насколько быстро настраивается на игровой лад.
— Раскатайте их подчистую, — заговорщески щурит глаза Ханни, заправляя за ухо прядь волос. — Они это заслужили.
Чанёль хмыкает, направляясь в сторону выхода, и бросает весело:
— Вот увидишь, четырнадцатый номер сейчас будет творить чудеса.
— Седьмой ему поможет, — усмехается Сехун, задерживаясь лишь на пару лишних секунд, чтобы, наклонившись, прошептать Ханни в самое ухо: — Я придумал отличное желание.
Он краем глаза замечает ещё, как краснеет и, одновременно с этим, будто бы бледнеет лицо девушки, и довольной улыбки сдержать не может, решая для себя, что именно сегодняшнюю победу будет вырывать зубами и когтями, если потребуется.
Потому и сидит три часа спустя в небольшой забегаловке в минуте ходьбы от гостиницы и весело смеётся вместе с остальными, празднуя победу, раз за разом поднимая всё новые тосты. Ханни сидит напротив, и на этот раз по обе стороны от неё — Урим и Чанёль, поэтому он почти спокоен.
Ему кажется, что, едва заканчивается время овертайма, Ханни кричит и радуется громче всех, кидаясь на менеджера с объятиями, и потому Сехун радуется тоже, смотря на неё с центра площадки и чувствуя рукопожатия и хлопки по плечам от всей команды.
— За отличный дебют нашего помощника менеджера! — громко предлагает капитан, поднимая стакан, и все шумно соглашаются с ним, вгоняя девушку в краску. — Ханни, тебе и правда надо подумать над тем, чтобы стать настоящим помощником менеджера. Что думаешь, Урим?
— Мне нравится идея, — весело отвечает та и толкает Ханни в плечо. — Научу тебя всему, а потом, когда выпущусь, передам бразды правления в твои руки.
Но вот Сехуну эта идея не нравится совсем. Ханни умеет заботиться, умеет поддерживать, умеет разговаривать и договариваться, хорошо справляется с организацией, отлично ориентируется в баскетболе и бесконечно его любит. У неё и правда есть все задатки для того, чтобы стать замечательным менеджером, но ещё — она пока не знает — у неё есть О Сехун, который делится ею не хочет ни с кем.
