— Ты чего? — хмурится она непонимающе.

— Хотел сказать, что ты мне тоже нравишься.

— Я знаю, — усмехается Ханни и скрещивает на груди руки. — Так что, давай встречаться?

Сехун думает, что её прямолинейность доведёт его до ручки — и это в лучшем случае. В худшем — он затискает Ханни до смерти, потому что теперь даже эту черту считает в ней очень милой. Особенно, когда она так забавно краснеет и закусывает губу, с опозданием понимая, что только что ляпнула.

— Мы ведь и так встречаемся, — усмехается он.

— По-настоящему, — тихо лепечет Ханни, явно пытаясь слиться с простынью, вжимаясь в неё изо всех сил, едва только Сехун начинает к ней приближаться.

— Я и так встречаюсь с тобой по-настоящему, — замечает он и улыбается, видя, как расширяются её глаза. — Прости, что не оповестил об этом раньше.

Ли Ханни действительно милая — даже несмотря на то, что удар у неё хороший и, судя по всему, кем-то заботливо поставленный. Ли Ханни действительно добрая и отзывчивая — несмотря на то, что прижимает к его пострадавшим от её кулака рёбрам одолженный у консьержа холодный компресс, надавливая на него сильнее, чем следовало бы. Ли Ханни действительно скромная — несмотря на то, что ухмыляется ему прямо в лицо, совершенно бесстрашно смотря в глаза, и краснеет ужасно, когда он прижимает её к стене, едва она даёт ему подзатыльник.

О Сехун уже не думает — он уверен — что сорвал куш, выиграл джек-пот и совершил выгодное вложение одновременно, когда решил вдруг чуть больше месяца назад за Ли Ханни приударить. Потому что Пак Чанёль прав: она — действительно лучшее, что с ним случалось.