Неожиданная вербальная активность Савойского не прошла незамеченной.

– Кстати, об искусстве, – как бы невзначай сказал Сёма. – Мы тут совершенно испортили вкус с этими голландскими ликёрами. Будет ли удобно спросить позволения господ путешественников отдегустировать…

– А то, – мгновенно отреагировал полный благодарных чувств Савойский, – качество гарантирую!

«Зря он так спешит, – думал Карагодин, – конечно, если насчёт сухого закона в Порт-Саиде – правда, почему бы и нет…»

Солнечный луч отразился в бокалах с «Араратом», преломился, распался на тысячу частей, и по белому потолку пробежали янтарные сполохи.

Дегустация, сдобренная экспертными комментариями и просто житейскими обобщениями, оказалась неожиданно масштабной. Снова всплыл вопрос о диковинных табу развивающихся стран на благородные напитки, и когда выяснилось, что запас «Арарата» ополовинен, Короляш процесс остановил, сказал, что таких бравых ребят никакие глупые запреты, возможно, и не коснутся, и было решено взять оставшиеся пол-ящика для переговорных нужд в Российском консульстве.

– Это ведь наша территория, – резонно обосновал он. – И законы там наши, правильные законы.

«Чего ж это я раньше не додумался…» – негодовал на себя Карагодин.

Неожиданно оказалось, что чудное застолье всего-навсего транзитный аэропорт, а реальная жизнь состоится в ресторане «Пекин», где у Короляша всегда зарезервирован стол.

Теряющий ориентиры Карагодин затребовал связь. Натыкал кнопочки радиотелефона с номером Дарьи, сказал, что в Москве, что едет к ней. Махнул очередной коктейль, всё забыл, набрал Алёну Лиепиньш, услышал в трубке знакомое: «Говорите, дорогой мой человек…» – ойкнул, опомнился, дал отбой. Попросил Короляша доставить его к Дарье и был препоручен заботам Петрухи.

– Встречаемся на Войковской в 10.00, в центре платформы, – сказал на прощанье Савойский. – Ты как себя чувствуешь?

– Как может чувствовать себя человек, которого ждёт любимая женщина?

– Ну, понятно, понятно. Береги себя, нас ждут великие дела.

Дарья Алейникова мерила лайковыми сапогами периметр своей гостиной, закусывала губку, думала: «Где он мог застрять? И голос у него был какой-то странный. Вот скотина. Тут ехать от силы полчаса».

С неким изумлением она вдруг поняла, что просто соскучилась по своему такому ненадёжному, но всё-таки такому милому дружку, которого последние годы она называла «поволжский сиделец».

Дарья Алейникова, известная московская красавица, странным образом благоволила Карагодину, порой действительно обаятельному и необычайно креативному в организации любовных сетей, осад и натисков. Щедрому на выдумку красивого времяпрепровождения в разнообразных компаниях, прогрессивно-авангардных, изысканно-декадентских, научно-снобистских, куда он неизбежно привносил элемент некой раскованности, а порой полного, тотального отвяза. С его подачи она познакомилась с каталами профессорского вида, академиками с растерянными провинциальными глазами, с американским профессором Болонкиным, который увлечённо рассказал ей о том, что человечество не останется вечно на Земле…

– Знаю, знаю, – перебивала его просвещённая красавица, – но в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет все околосолнечное пространство. Только там нет воздуха!

– Нет! – хихикал профессор, и на его щёчках выступал старческий румянец, – откуда же ему там взяться!

– И чем же они будут дышать?! – Дарья в притворном ужасе коснулась ланит острыми кончиками накладных ноготков.

– Воздух им будет не нужен! – торжественно говорил Болонкин. – На земле, обретаясь в своей такой нестойкой, но такой э-э… привычной телесной оболочке, они накопят весь… э-э… пакет информационного багажа, интеллектуального, чувственного, социального, этического и конечно же нравственного, а затем этот самый, как его… экспирьянсный пакет с помощью специальных технологий будет перенесён на микрочип, который, будучи помещён в оболочку из чистейшего титана, снабжённую фотонным мотором, сможет обитать при любых температурах и в любой точке мирового пространства, питаясь солнечным светом и реликтовым излучением!

– Царица небесная!.. – округляла глаза Дарья и снова переходила в наступление: – Но позвольте, профессор, зачем же им там, в космосе, ну, положим, нравственность!

– Как зачем? Как зачем? – горячился Болонкин, – это тоже… э-э-э… определённого рода… знание.

– Они что, будут жить семьями, любить друг друга, изменять? – иронический задор Дарьи рос с каждым словом.

– Ну, изменять, хе-хе, они, конечно, не смогут… – лавировал Болонкин.

– Кто бы сомневался – там же абсолютный нуль!

– Ну да, – соглашался Болонкин, понимая, что попадает в силки хитроумной красавицы, и фальшиво изумлялся: – Откуда вы знаете? Читали мою статью про Е-существо в «Сайентифик Америкэн»?

– По ТВ говорили. Показывали космический модуль Эндевер и сказали, что при абсолютном нуле эта железная штука будет дееспособна только 14 лет, так что ваше Е-существо – утопия.

– Beg you pardon, Xan Xanych, – шёл на выручку незадачливому америкосу Карагодин, – wanna have some «Emerald Dry»?

– How come you have it here in Russia?! – радостно удивлялся профессор, – Я вообще считаю калифорнийскую лозу… Э… – он заискивающе улыбнулся Дарье. – А вы? Вы не желаете?

– Не откажусь, – милостиво соглашалась красавица, – кстати, о вине: вчера была на открытии Гленливет Хаус – утром еле встала (господи, о какой нравственности я тут лепечу?!). Так что вся надежда на «Эмеральд Драй».

Раздался звук дверного звонка. Дарья метнулась в двери. Карагодин стоял в дверном проёме с сумкой «такса» в одной руке и походным пайком, который по распоряжению Короляша собрали прыткие стажёрки, в другой и глупо улыбался.

– Ну, здравствуй, странник. Экой ты смешной какой! – прыснула Дарья.

Карагодин сделал шаг в прихожую и выронил «таксу» на пол. Дарья осторожно вынула из его руки пакет с пайком и опустила на половичок рядом с ботинком гостя, после чего расстегнула ему куртку-аляску и, запустив под неё руки, притянула покорного Карагодина к себе и смежила глаза. Волна Дарьиных ароматов пролилась прямо в душу Карагодину, согревая порядком пристывшего «странника» таким желанным, таким домашним теплом. Он нашёл губы красавицы и поцеловал их с неожиданной для себя чувственностью.

В памяти проплыл миниатюрный маринованный осьминожка. «Это афродизиак действует», – подумал он, но мысль эта показалась ему вдруг обидной, отчего естественные мужские реакции проявились более отчётливо. Он перевёл поцелуй в более решительную стадию, Дарья издала слабый стон, наконец, отстранилась от него и довольно сказала:

– То есть я всё-таки вызываю в тебе естественные реакции, негодяй.

– Да, – всё ещё удерживая Дарью за гибкую талию, подтвердил Карагодин: – Ты это делаешь.

Дарья расхохоталась:

– Ни слова в простоте! Ну ладно, показывай, что там у тебя в корзинке, Красная Шапочка.

– Походный паёк, – ответил Карагодин.

В нарядном пакете с клеймом «Camel» действительно помещался паёк: бутылка итальянского «Spumante», флакон голубого «Кюрасао», красивая упаковка ломтиков голландского сыра, шоколадка «Таблерон» и набор разноцветных пластиковых стаканчиков.

«А это зачем? – удивился Карагодин. – Я же сказал, у меня рандеву. Просто рандеву, не в подъезде, не в парке на лавочке. Просто рандеву. Но всё равно молодцы девчонки. Просто у них свои по этому поводу понятия».

Как в некие древние времена, когда случай столкнул их в Нескучном саду в читальном зале, похожем на сказочный теремок, он вышел на балкончик второго этажа, высокая девушка у перилец вдруг обернулась на шум закрывшейся двери, и весь мир превратился в раму для её чудной красоты, Карагодин вдруг почувствовал, как сердце пропустило удар и застыло на миг в невесомости какого-то сладкого восторга.