мысленно пропел он и, не сбавляя ходу, миновал эмалированное ведро, откуда выглядывали нежно-кремовые головки бутонов роз. И медовые дюшесы не замедлили целенаправленного движения нашего героя, хотя, пролетая мимо душистого бастиончика, он снова подумал: «Эге, а ведь чудесные дюшесы…» У нарядной винной витринки Валдомиро умерил ход, и в его голове сложилась мысль очень решительного содержания: «Превосходное шампанское – «Помпадур»… Самый что ни на есть дамский напиток, как раз ее стиль. Пару бы штук надо… за бабушку, за дедушку… Впрочем, ясное дело – не прокиснет». Ход Валдомиро умерил, однако и тут не остановился. А чего останавливаться, когда в кармане один перезвон да трамвайный билетик со счастливым номером?..

Валдомиро перевел дыхание, оттеснил, славировал, извинился, оттеснил еще раз и оказался у стеклянного барабана.

– Утро доброе, Филипп Григорич, живы-здоровы? Спешу страшно, дел… – Валдомиро чиркнул себя по горлу оттопыренным большим пальцем. – Два билетика, будьте любезны.

Филипп Григорьевич, длинноносый, жердеобразный, суставчатый, собрал щечки в мелкие складки, сверкнул восторженно резцом.

– Ух, шаман! Ух, торопыга!.. – подмигнул заговорщицки: – Минута – терпит?

– Филипп Григорич, – Валдомиро повторил жест и выразительно закатил глаза.

– Айн момент! – Филипп Григорьевич крутнулся на стуле, порхнул и тут же образовался, но уже под руку с солиднейшим Жаном Габеном, пошептал ему что-то в седины, помял белую руку и, обращаясь к Валдомиро, ласково сказал:

– Угощайтесь, пожалуйста.

Валдомиро взял первый попавшийся пакетик лотереи «Спринт», оторвал пропистоненный кончик, скользнул по бумажонке равнодушным взглядом.

– Десять рублей, Филипп Григорич.

Жан Габен повел породистыми брылами и прогудел в малой октаве:

– Порази-и-и…

– Вот такое явление природы, хе-хе, игра тайных сил. Еще раз не рискнете?

– Воздержусь, пожалуй.

– Что ж, дело хозяйское. Осторожный вы человек, Лаврентий Николаевич. Впрочем, может, вы и правы – береженого бог бережет.

Валдомиро рванул второй пакетик.

– Опять двадцать пять! – с торжеством в голосе объявил Филипп Григорьевич. – Итого… не так уж и плохо, сударь мой!

Валдомиро сунул деньги в задний карман и заторопился.

– Ради бога извините, если что не так, наилучших вам благ, Филипп Григорич, лечу, лечу – дел навалилось!..

– Порази-и-и… дал же бог человеку. Вот, пожалуйте получить, – Габен со вздохом протянул лотерейщику две сиреневые бумажки, пожевал большими губами и твердо сказал: – За такой аттракцион и заплатить не жалко. Порази-и-и…

– Ах, деньги, – Филипп Григорьевич махнул рукой, словно отгоняя муху, спрятал четвертные в кожаное портмоне. – Не в них счастье, мне ли вам объяснять.

Жан Габен, большую часть жизни посвятивший оптовой перекупке сельскохозяйственных продуктов и прочей махинаторской деятельности, попыхтел, покачал львиной головой в знак согласия с мыслью Филиппа Григорьевича и поплыл по торговому залу, словно царь Салтан по своему царству.

Тысячу раз был прав хитроумный Филипп Григорьевич, восхищаясь удивительными способностями Валдомиро. Мотылек Валдомиро, легкомысленное и симпатичное существо, был несомненным гением по части лотерейного счастья. Своим талантом мотылек инстинктивно не злоупотреблял, и лишь только случай удовлетворял его скромные запросы, отлетал от вращающихся стеклянных барабанов прочь, прочь, чтобы порхать по цветущим клумбам со скромной петуньи на ароматную ночную фиалку (не с белоснежного ли лайнера «Александр Пушкин»?), оставляя достославному Филиппу Григорьевичу восторгаться, и завидовать, и строить не лишенные трезвого расчета планы наиболее эффективной эксплуатации чудесных Валдомировых дарований.

Так, например, бывшим учителем математики – да-да, школьным учителем, кумиром октябрят и волооких семиклассниц, – была изобретена система пари по договоренности, жертвой которой как раз и стал осторожный Лаврентий Николаевич.

Сквозь вертящиеся лотерейные барабаны Валдомиро виделся ему каким-то фантастическим существом, совсем не мотыльком, но кентавром, с приятным, вполне человеческим лицом и с телом горячего как огонь орловского рысака, летящего по гравию ипподрома и железными подковами высекающего искры, червонцы и сиреневые четвертные билеты. Он ставил на кентавра вот уже почти год, и на каждый рубль, выигранный Валдомиро, оборотистому и инициативному лотерейщику приходилось два.

Валдомиро вышел из стеклянных дверей и на миг зажмурил глаза. Солнце летело в зенит, и день разгорался. Тени заметно укоротились, асфальт стал зыбок, бензиновая гарь вытеснила свежие утренние ароматы с рыночной площади и прилежащих улочек.

Но ничего этого наш герой заметить не успел: обнимая левой рукой длинные стебли королевских бутонов, обернутые хрустящим целлофаном, а правой удерживая на отлете благоухающий дюшесами и порядочно раздутый портфель, он торопился к набережной, где согласно договоренности у фонтана «Девичий хоровод» его должны были ожидать Георгий Валентинович Листопад и мейстерзингер Витюнчик.

Складный молодой человек спешил по срочнейшим делам. Спешил, поспешал, летел – стремительно! – и на полном скаку вдруг осадил. Валдомиро потоптался на месте и, повинуясь наитию, вернулся несколько назад, к витрине крошечного магазинчика, расположившегося под вывеской «Умелые руки». Ощущая непонятное беспокойство, Валдомиро окинул взглядом выставленную для обозрения кучу инструментального хлама – отвертки, отверточки, драчевый напильник, черный как сажа молоток, какую-то ужасную пружину, щипцы, тоже ужасные (быстрая волна мурашек прокатилась между лопатками Валдомиро при взгляде на эти щипцы), крошечные тисочки, уровень с воздушным пузырем под мутным стеклышком… и сердце нашего героя подпрыгнуло в грудной клетке и запело. Пролетели в голове Валдомиро какие-то слова, обрывки фраз, фразы, и среди них одна, сказанная полным всемерного уважения голосом Георгия Валентиновича Листопада: «Большое дело – иметь художественный вкус!..» Сам собой нафантазировался путаный монолог: о срочных правительственных заказах, резных панно из благородного палисандра. Об авторских гонорарах.

«Какие прекрасные вещицы!..» – восхитился Валдомиро, не в силах оторвать взгляда от сверкающих лезвий, снабженных лакированными ручками с овальным клеймом и красиво разложенных в коробке с надписью: «Набор резцов для художественной работы по дереву».

«Эге, вот это я понимаю!.. Интересно, что теперь скажет Листопад?» – подумал Валдомиро и на остатки выигранной суммы немедленно приобрел чудесный инструментарий. И устремился к фонтану «Девичий хоровод».

Напружинив каменные хребты, вывернув икры и растопырив руки, вокруг пустой чаши фонтана в нелепых позах застыли каменные девы в каменных кокошниках. Их слепые глаза упирались прямо в небо, где в полуденном мареве плавал солнечный шар, неистовый и белый. В тени одного из каменных сарафанов тренькала гитарка Витюнчика, и бывший штурман, примостившись у лапы босоногой великанши, крутил головой и в такт зонгу прихлопывал широченными ладонями.

Раиса Андреевна прохаживалась неподалеку от трапа и бросала взгляды: внимательные – на многоярусную нарядную лестницу набережной, рассеянные и косвенные – на серебряные часики, украшавшие ее запястье. Она припоминала события минувшего вечера и досадливо закусывала краешек губы. Ей было неловко. И причины для этой неловкости имелись. Среди них приступ смешливости, такой несолидный, такой несоответствующий… несоответствующий?.. короче, тот самый, вызванный пагубным фужерчиком; танец с «милым мальчиком», «белое» танго, совершенно недопустимое танго, закончившееся в центре танцевального пятачка, в желтом прожекторном пятне, каким-то двусмысленным полуобъятием; приглашение разудалой компании на борт белоснежного красавца; а также игра в прятки… или в жмурки?.. во всяком случае, какая-то совершенно неприемлемая затея в крохотной, прокуренной насквозь мерзким табачищем каютке; а также сомнительный коктейль, смешанный ее собственной рукой из полувыдохшейся теплой водки и закисающего мутного рислинга. И еще: воркование «милого мальчика», его нежные поцелуи, ответные поцелуи ее, Раисы Андреевны, поцелуи, напрочь лишенные какой-либо сдержанности, торопливые и до неприличия жадные…