– Виталик, Виталик! Ты думаешь, купаясь в похвалах людей, тебя превозносящих, ты долго протянешь. Луганцев, похоже, плюнул на тебя, если не поставил крест. При таком отношении к науке ты ему не нужен. Он ученый, понимаешь, ученый! А ты слушатель медных труб. Кудряков скоро доктором наук станет, а ты придворным мастером клизменных дел. Если сейчас не опомнишься, ни я тебе не помогу, ни Господь Бог.

Шинкаренко не спал всю ночь, ему очень не хотелось вновь садиться за диссертацию, но выхода не было. Амбиции перевесили, Виталий через силу заставил себя работать. Шеф с удовлетворением заметил научную активность доцента. «С кем не бывает. Ну, расслабился человек, однако вовремя опомнился и, главное, без тычка, без нравоучений опомнился», – думал профессор. Шеф и представить себе не мог, что Лида и есть главный «тычок» и мотор Шинкаренко, она же исполнитель его теоретических изысканий. Лидия Васильевна, не слишком загруженная на работе в организационно-методическом кабинете больницы, больше уделяла внимания дому и детям, дочери и сыну, однако, главным ее ребенком оставался муж, теперь она жестко ставила перед ним задачи, которые порой сама и решала. Виталий Карпович встрепенулся, приободрился, стал меньше спать, старался везде успевать, но печенье с маслом любить не перестал.

Неугомонный руководитель клиники был не только безудержен в делах, но и в отдыхе. В погожую летнюю субботу в конце рабочего дня он усаживал в «Победу» своих доцентов и сына, за ними на «Москвиче» спешили ассистенты, все мчались за Волгу или на Дон, ставили рыболовные снасти, варили уху и выпивали. А почему бы и нет, всем известно, что суп из рыбы он и есть суп, уха – это когда с рюмочкой русской водочки, потом другой и третей. Вот это уха!

У костра засиживались до утра, сколько было рассказано баек, сколько анекдотов! Бывали и курьезные случаи, да еще какие.

Как-то подъезжали к берегу Ахтубы, по дороге купили в сельском магазине свежего хлеба, колбаски и плитку прессованного чая. Калмыцкий чай был тогда в моде, на природе готовить его было проще простого: бросил в котелок, прокипятил, в чашку добавил молока и порядок. В полночь дело дошло до чая. Саша Птицын отправился заваривать. В темноте долго не мог найти плитку в рюкзаках, а потом нащупал на земле рядом с машиной, посетовал, что заварка вывалилась из мешка, отряхнул, поломал и – в котелок. Чай пили не спеша, со смаком, угомонились в три часа ночи. Проснулись, солнце было уже высоко.

– Эх, чайку бы сейчас свеженького! – промолвил шеф.

– Сейчас исполним! – дружно отозвались орлы. Один набрал в котелок чистой воды, другой раздул костер, Виталий достал из рюкзака нетронутую плитку чая, а Фёдор спросил:

– Мужики, мы вчера одну плитку чая покупали?

– Одну… – процедил Птицын.

– А что же мы ночью пили?

Все дружно расхохотались, обратив внимание на множество высохших коровьих кизяков вокруг машины. Саня Птицын опустил голову:

– Рубите, братцы, виноват!

– Но вы же все вчера пили чай с удовольствием, нахваливали. Вкусно же было, – вмешался профессор. – Ну, с кем не бывает. А если у кого живот подведет, вылечим.

Птицына еще долго подкалывали, зато никогда больше не гоняли чай заваривать.

Профессора Луганцева все время теребило начальство, предлагали избираться депутатом, но он каждый раз отвечал одинаково:

– Я привык относиться к делу серьезно. Депутат должен работать, заботиться о народе. Я и так проявляю заботу о людях и немалую, а раздваиваться не могу, два дела сразу ни у кого не получались и у меня не получатся. Так что буду заниматься тем, что знаю.

Но в делегации, выезжающие в города-побратимы, профессора включали постоянно, побывал он во Франции, в Японии и не без пользы для своей науки, достойно представляя советскую медицину. Луганцев имел много наград обкома и облисполкома, были оформлены документы на награждение его орденом. Вскоре во время одной из совместных прогулок Просвещенцев посетовал:

– Представили вас, Александр Андреевич, к ордену Ленина, но не прошло. В Москве сказали: «Был бы профессор членом партии, вопросов бы не было», потому на днях будем вручать вам орден Красного Знамени. Может, пора уже в партию вступить, друг мой?

– Не имею права, я не атеист. Я ведь иногда в сложные моменты жизни к Господу нашему Иисусу Христу обращаюсь, и представьте себе, он мне помогает.

Секретарь обкома партии ничего не ответил, а что подумал, знает один Бог, которого для коммунистов не существовало.

Александр Андреевич Луганцев торопился жить, он с жадностью глотал этот божий дар – жизнь, будто понимал, что Господь отвел ему не так много лет. Бог всегда рано забирает к себе людей талантливых, неравнодушных к жизни, видимо, они нужны ему больше там, чем на грешной земле. В один из дней ранней осени Бог забрал и Луганцева, забрал мужика, не дожившего до шестидесяти лет, мужика в расцвете сил, забрал в одночасье. Обширный инфаркт и нет человека в образе человеческом, осталось только обездвиженное тело, которое много умело, которое все прекрасно делало. А где душа? Где-то рядом, но никто не знает, где именно. Похороны были многолюдными-печальными. В траурном карауле стояли секретари обкома, первые лица исполнительной власти, ведущие хирурги страны. Прощаться со знаменитым врачом пришло полгорода. Весь город скорбил, облачился в траур. Последнее слово говорили начальники и ученики, которые клялись продолжать дело учителя и заботиться о его семье. Гроб в могилу опускали под залпы салюта, хоронили-то полковника медицинской службы запаса.

Через три дня после похорон профессора Луганцева в обком партии пригласили ректора медицинского института. Секретарь, курирующий здравоохранение, после расспросов о делах в вузе задал вопрос:

– Кого предполагаете назначить на должность заведующего кафедрой вместо безвременно покинувшего нас Александра Андреевича?

– Временно исполняющим обязанности, – уточнил ректор Григорьев. – Заведующих кафедрой выбирает по конкурсу ученый совет института.

– Ну, конечно же, исполняющим обязанности, – исправил свою оговорку секретарь обкома.

– Первым доцентом на кафедре является Шинкаренко Виталий Карпович, его и назначим, а там посмотрим, кто первым из доцентов станет доктором медицинских наук. Доцент Кудряков уже представил диссертацию в ученый совет института имени Вишневского, назначены оппоненты, но срок апробации пока не определен. Шинкаренко тоже активно работает.

– Шинкаренко, это хорошо, это правильно. Я слышал об этом докторе прекрасные отзывы пациентов. Полагаю, он будет достойным продолжателем дела своего учителя.

Григорьев на это ничего не ответил, хотя был прекрасно осведомлен обо всех делах в хирургической клинике, точно знал, кто есть кто не только там, ибо длительное время стоял у руля здравоохранения области.

Шинкаренко как временно исполняющего обязанности руководителя представлял декан лечебного факультета Олег Васильевич Боголюбов, доцент кафедры акушерства и гинекологии. После представления Виталий пригласил друга в свой старый маленький уютный кабинет:

– Ну что, обмоем? – спросил хозяин.

– Я бы с удовольствием, но сегодня на пятом курсе собрание, мне обязательно там нужно быть. Да и обмывать сейчас не стоит, ты же пока врио, раньше чем изберут на ученом совете, обмывать не стоит, плохая примета. Еще совет хочешь?

Шинкаренко кивнул.

– Учти, мой друг-товарищ, хотя ты и без меня это знаешь, тебе на пятки наступает Федя Кудряков, смотри, обойдет, он парень способный и не из ленивых.

– Знаю Олег, знаю. Я уже начал пахать, как негр.

– Давай паши, переезжай в профессорский кабинет и паши.

– Ты же только говорил о плохих приметах. Пахать буду здесь, пока сорок дней со дня смерти шефа не пройдет, и трогать в его кабинете ничего не буду, хотя его научное наследие разобрать бы надо, разложить все по полочкам и продолжить намеченные им исследования.