– Да ты бы отдохнул, сынку, отлежался. Твоя дурацка учеба как бы не навредила тебе.

– Батьки, ридны мои, учеба никогда дурацкой не бывает и чем раньше я к ней приступлю, тем легче учиться будет. Гляньте, уже сентябрь заканчивается, если тянуть дальше, догонять упущенное труднее будет.

Двадцатого сентября Виталий Шинкаренко был в Бекетовке, в одном из южных районов Сталинграда, там, в только что восстановленном трехэтажном здании недалеко от СталГРЭС расположился учебный корпус медицинского института. Новоявленный студент остановился перед кабинетом ректора, постучал, никто не ответил. Проходящая мимо женщина, по виду преподаватель, сообщила:

– Товарищ старший лейтенант, нет ректора, и сегодня не будет. А вы по какому вопросу?

– Да вот демобилизовался, восстановиться в институте хочу, на второй курс.

– Так вы к декану зайдите, он в шестом кабинете.

Декан доцент Попов внимательно читал документы Виталия.

– Ну что ж, я рад, что наши студенты возвращаются в родные пенаты. Позвольте вас спросить, товарищ Шинкаренко, вы заговорили неделю назад, не так ли?

Студент удивленно посмотрел на декана:

– А вы откуда знаете?

– Видите ли, доктор, – улыбнулся Попов, – вы только начинаете свой врачебный путь, а я уже практикую более двадцати пяти лет и научился не только медицинские справки читать, но и мыслить логически, что в нашей профессии имеет большое значение. Если бы у вас речь восстановилась летом, мы с вами беседовали бы в августе, а так встретились в конце сентября. Возвращение всех функций головного мозга это еще не есть его полное выздоровление, он пока «чихает и кашляет», как выздоравливающий после гриппа больной, его поберечь нужно.

У Виталия внутри все похолодело, и ослабли ноги.

«Ну, все, – подумал он – не восстановят!»

Доцент Попов заметил волнение собеседника.

– Нет-нет, не переживайте, я вам не отказываю, но у меня есть предложение, которое, полагаю, пойдет вам на пользу. Я, думаю, вам нужно начать учебу вновь с первого курса. Во-первых, вспомните, что забылось за два года, во-вторых, закрепите знания, экзамены будете сдавать только при желании улучшить свои прошлые оценки. Вам, мой дорогой, не придется перенапрягать свой мозг, догоняя пропущенное за сентябрь. А за год много воды утечет. Вы у нас еще отличником будете.

– Я согласен! – выпалил Шинкаренко. – Вы правы. Спасибо вам, огромное спасибо!

– Тогда поступим так, – декан открыл журнал, – определим вас, товарищ старший лейтенант, в группу номер семь. Там у нас в основном молодежь со школьной скамьи, староста только фронтовик, Олег Боголюбов. Согласны?

– Согласен. Вам виднее.

– Вероника Петровна, – обратился Попов к сотруднице, сидящей за соседним столом, – выпишите студенту первого курса Шинкаренко направление в общежитие. А вам, Виталий Карпович, желаю успехов в учебе. До скорой встречи.

В разнесенном войной в пух и прах Сталинграде были сотни проблем, но самая острая – жилье. В северных заводских районах и центральной части город был полностью разрушен, люди, возвращавшиеся к родным пепелищам, селились в подвалах, рыли землянки, ставили хлипкие временные домишки, а сами восстанавливали заводы, чтобы производить оружие.

Работали под лозунгом «Все для фронта! Все для Победы!» Административная и культурная жизнь почти полностью переместились в Бекетовку и Сарепту, где частично сохранились здания, больницы, дома культуры и школы. Рядом с уцелевшими зданиями строились бараки без всяких удобств, но даже такое жилье в Сталинграде считалось хорошим.

Для общежития мединститута было отведено четыре барака, в которых жили преподаватели и студенты. Шинкаренко прибыл к коменданту общежития, доложил по полной форме, отдал направление. Сухопарый небольшого росточка старичок крякнул, почесал затылок:

– Койку с матрацем я тебе найду, а вот куда ее поставить, ума не приложу. Ты, соколик, в какую группу определен?

– В седьмую, – отрапортовал старлей.

– Ну, вот теперь понятно. Будешь жить в одной комнате со своим старостой Олегом Боголюбовым. Это на втором этаже, угловая справа.

В комнате площадью двадцать квадратных метров стояло пять коек, по две у боковых стен, одна у окна. Кровать для Шинкаренко поставили тоже у окна впритык к пятой, так, чтобы справа и слева остались узкие проходы, круглый стол и табуретки подвинули ближе к двери, свободное пространство резко сузилось.

– Ничего, в тесноте да не в обиде. Вот отстроим город, вы врачами станете, тогда и заживете в хоромах, а пока так. – И увидев, что Виталий оглядывается, ищет куда повесить шинель, которая была по-армейски в скатке, добавил: – Платяные шкафы на стенах. Гвозди видишь?

Вечером собрались однокурсники, обитатели комнаты – трое хилых, слабых здоровьем, которых не призывали в армию, двое фронтовиков, демобилизованных по ранению. Из всех выделялся Олег Боголюбов, капитан артиллерии, командир дивизиона, бравый на вид, лицом писаный красавец высокого роста, но прихрамывал на левую ногу, потому ходил с тростью.

– Наш брат фронтовик? – спросил Боголюбов.

– Так точно, товарищ капитан. Командир роты, старлей пехоты. Демобилизован после тяжелой контузии.

– Ты что-то припозднился, друг любезный, мы уже все позвонки и кости выучили, сегодня к мышцам перешли, догонять не просто будет.

– Это смотря кому кого догонять. Я ведь первый курс в сорок втором году закончил.

– А что не на второй курс пошел?

– Repetitio est mater studiorum[1]. Так говорили древние и декан Попов. Я, ребята, после январской контузии только десять дней назад разговаривать начал.

– Вот и слава богу, что начал. А ну, товарищи инвалиды, к столу, попьем чаю и за уроки.

– Ты что, Олег, всех ребят инвалидами кличешь? Ну ладно мы с тобой.

– Все, Виталий, здесь инвалиды, все. Я хромаю, у Саши Юрова в легком пуля сидит, у Володи Быстрова одна рука короче другой с рождения, у Пети Лютого порок сердца. К Сергею вон присмотрись, без глаза парень. Так что все и есть инвалиды. Здоровые ребята фашистов бьют и добьют скоро, а наше дело стать хорошими докторами, чтобы здоровье им поправлять потом.

Сели за стол, Шинкаренко достал из рюкзака домашние припасы, плюшки и ватрушки, через пять минут от них и крошки не осталось. Здесь было все, как на фронте, хоть хлеба горбушку и ту пополам, а если вдруг кому-то что-то перепадало от родных, делили на всех. Правда, перепадало крайне редко, вся страна продукты приобретала по карточкам и все по минимуму, ибо главное было – накормить тех, кто воевал. И никто не роптал, даже самые отпетые пессимисты понимали, что нашу Красную Армию уже никто не остановит, победа близка, и каждый старался внести свой посильный вклад в главное дело Родины – разгром фашизма.

На следующий день началась учеба и для Шинкаренко все было во многом не так, как в период его обучения до призыва в армию: помещения для занятий тесные, студентов намного меньше и в основном девушки и женщины, преподаватели тоже были другие, однако профессор Касаткин был, как всегда, королем аудитории. Сергей Николаевич, известный в ученом мире анатом, был прекрасным лектором, сухая наука о строении человека в его устах сдабривалась многочисленными примерами о необычном расположении органов у некоторых людей. Студенты с открытым ртом слушали рассказы о том, как у одной старушки врачи долго искали сердце, а оно оказалось справа, как почки сливаются в один орган, образуя в забрюшинном пространстве подкову, всех поразил случай о мужчине с двумя половыми членами. Лекции профессора никто не пропускал, их запоминали сразу и на всю жизнь. Не менее интересными были и практические занятия. Виталий начал понимать, что кое-что забыл, а может, плохо усвоил до службы в армии, но ему все-таки было легче, чем его однокашникам, они зубрили днем и вечером, а иногда по ночам. Быстрее всех схватывал Олег Боголюбов.