– У вас что отпусков не бывает? – спросил Вишневский.

– Как так не бывает! Они сейчас почти все отдыхают, но наука на месте стоять не должна, вот ребята и занимаются анализом летальных случаев. Да и на вас, Сан Саныч, пришли посмотреть, профессора такого ранга нас нечасто посещают, – ответил за всех Луганцев. – Мы сейчас сложных плановых операций не делаем. Жара! Сами-то мы вытерпеть можем, а больным тяжело. Вот молодцы мои и решили свои научные работы подтянуть, самое время.

За обедом два больших хирурга, выпив по паре рюмок водки и закусив черной икрой, перешли на холодное пиво с чудесным осетровым балыком домашнего посола, следом шли рыбные блюда, мастерски приготовленные Галиной Викторовной. Говорили об обезболивании при сложных торакальных операциях. Александр Андреевич клонил разговор к использованию во врачебной практике общего обезболивания, то есть к наркозу, подводил к теме не торопясь, потому как отец гостя, покойный Александр Васильевич, был приверженцем местной анестезии и пропагандировал только ее. А как сын? Он ведь продолжатель дела отца. А вдруг да обидится. Но Вишневский-младший, умный и тактичный человек, быстро сообразил, куда поворачивает беседу хозяин, и понял, что по данной теме можно дискутировать не один час и не один день, ему и самому хотелось поспорить, услышать мнение уважаемого в стране хирурга, а потому Александр Александрович предложил:

– Мой дорогой коллега, ты затронул очень интересную тему. Я готов поговорить по этому вопросу основательно, посему предлагаю вам с женой сейчас же собраться, на теплоходе есть свободная каюта – и с нами до Астрахани и обратно. Жены наши между собой пообщаются, а мы с тобой поспорим от души.

– Так ты с женой путешествуешь?! А где же она?

– Поехала на экскурсию.

– Ну, знаешь ли, друг любезный, ты нас с Галей в какое положение поставил!?

– Так давайте, друзья мои, менять положение. Вперед на теплоход.

Луганцевы на подъем были скоры, харчи перекочевали в корзины, вещи в чемодан, бумаги в портфель. Каюта на теплоходе оказалась просторной и уютной, а жена профессора Вишневского приятной собеседницей.

Хорошо на Волге летом, особенно в июле-августе, дождей почти не бывает, раннее солнце разогревает слегка остывшую за ночь волжскую воду. Солнце палит, солнце ярится, и многочисленные обитатели водных просторов прячутся в прохладные ямы, хищники охотятся в глубинных течениях и лишь только после полуночи поднимаются в верхние слои воды, покупаться в лунной дорожке, получить энергию лунного света, потому в предрассветные часы вода бурлит, закипает от игр резвящейся рыбы.

Рассвет едва забрезжил, как две ранние птахи, два известных советских хирурга, не сговариваясь, вышли на палубу теплохода полюбоваться рассветом и красующейся в первых лучах солнца природой. Мимо проплывали берега, крутой глинистый со скудной, полупустынной растительностью правый и поросший лесом, пересеченный ериками и многочисленными озерами левый. По правую руку в селениях стояли пристани и небольшие причалы для многочисленных лодок. Волга кормила и поила людей, рыбы в реке было столько, что зимой сушеной воблой топили печи, в степи-то с дровами было плохо. Левый берег был почти безлюден, иногда виднелись единичные постройки, не селились здесь, потому что полая весенняя вода, соединяя озера и протоки, отрезала людей от внешнего мира на два-три месяца. Путь был один – по воде на лодке.

Великая русская река работала без устали днем и ночью. Теплоход с отдыхающими шел быстрее тяжелогруженых углем и стройматериалами барж, а навстречу спешили караваны транспортов с рыбой, овощами, хлебом, бакинской нефтью. Страна залечивала раны тяжелой войны, поднималась, строилась, работала, рожала новых детей, а Волга ей помогала.

Хирурги, любуясь этими прелестями нижнего течения реки, не забывали про дело. Луганцев постепенно убеждал коллегу и убеждался сам, что выбором метода обезболивания при операциях на грудной клетке будет наркоз. Вишневский слегка оппонировал другу, хотя сам давно уже склонялся к этой же мысли, Александр Андреевич был прав. Они приходили к выводу, что дыханием больного нужно управлять, а для этого наркоз должен быть интубационным, то есть в трахее должна стоять трубка.

В Астрахани профессоров встречали коллеги. Для них была отдельная программа, для жен своя. Ну не возить же дам по хирургическим отделениям. Семьи объединились ближе к вечеру в уютном рыбацком домике на острове. Хозяева устроили пир на весь мир, а купание в теплой волжской воде унесло в никуда все перегрузки застолья. Двое суток в устье Волги пролетели как один день. Маститые хирурги и на обратном пути почти не уходили с палубы, выстраивая направления развития отечественной хирургии. Луганцев всегда имел свое мнение и отчаянно отстаивал его, но умел и отступать, если его убеждали, что он не прав. Вспомнили виртуоза желудочной хирургии С. С. Юдина, человека неординарного.

– Как ты относишься к тому, что Сергей Сергеевич считает хирургию ремеслом? – спросил Вишневский.

– Плохо отношусь! – отрезал Луганцев. – Хотя самого Юдина ремесленником не назовешь, однако он этого не понимает. Можно сделать бочку по лекалам, сшить обувь по колодке, а хирург, идя на операцию, имеет в мыслях несколько способов избавления больного от недуга и нередко встречается с тем, что ни тот, ни другой, ни третий метод не подходит, вот тогда он творит, изобретает, придумывает, для этого нужно быть прекрасно подготовленным, обладать большими знаниями, чтобы не навредить пациенту. Причем все это необходимо делать быстро – соображать, и действовать. Да что я тебе рассказываю, Сан Саныч, ты сам это знаешь лучше меня. Возьми в пример своего отца, Царство ему Небесное, он сколько всего наизобретал, сколько операций модифицировал, у нас с тобой вместе пальцев сосчитать не хватит. А что батюшка твой Александр Васильевич ремесленником был?

– Да не кипятись ты, друг мой! Я ведь тоже так считал и считаю. Придется нам с тобой старых авторитетов немного пощекотать.

Пять суток вместе прошли незаметно, как в сказке, и обстановку сменили, и новые научные направления наметили. На прощание Вишневский предложил:

– Присылай, Александр Андреевич, своего парня учиться. Я с Борисом Петровским переговорю, он в Будапеште сам научился новым методам обезболивания и сотрудников своих учит. Наш друг начал активно внедрять интубационный наркоз, так что посылай человека. С аппаратурой я тебе помогу, будет у тебя новый хороший наркозный аппарат.

Друзья распрощались довольные встречей. Вишневский еще отдыхал, поднимаясь к Москве вверх по течению, а Луганцев тут же приступил к бурной деятельности.

Шеф работал, и вокруг него крутились все, не дремал и Шинкаренко. При относительном спокойствии в клинике он занимался диссертацией. Работа у него была морфологическая, он изучал изменения в тканях органов при определенных заболеваниях. Это было важно для производства операций в будущем, хирургу не на глазок, а точно нужно было знать, в каких границах удалять больную часть органа. Виталий делал срезы с удаленных при операциях тканей, окрашивал препараты, а потом изучал изменения в них под микроскопом. Работа занудно-утомительная. Шинкаренко бы действовать у операционного стола, а он смотрел в микроскоп и иногда ничего не мог понять. Но у Виталия была жена – палочка-выручалочка.

Лида в то время находилась в послеродовом отпуске, нянчила новорожденную дочь. Шинкаренко принес домой микроскоп и каждый день доставлял новые препараты, не давая жене скучать. А та и не скучала, крутилась целыми днями одна. Отца больше года назад перевели работать в другую область, мама, естественно, поехала с ним, а у Лидии Васильевны было, можно сказать, новорожденная девочка и вполне взрослый, пытающийся найти себя в науке муж. Любящая жена очень хотела, чтобы Виталий стал профессором и, прекрасно разбираясь в гистологии и патологической анатомии, описывала препараты, находя в них изменения. Научная работа постепенно вырисовывалась. А муж приходил из клиники уставший, плотно ужинал, попивал чаек со своим любимым десертом – печеньем с маслом, беседовал с женой и потом отправлялся спать. Жена же, постирав пеленки, все всматривалась в микроскоп и готовила первые публикации по теме диссертации мужа.