…Так я присматриваться начал

К оттенкам споров и обид.

И выглядел уже иначе

Актерский закулисный быт.

Он показался в новом свете.

Мне это причиняло боль.

Артисты ссорились, как дети,

Как лакомство, делили роль.

…Мы с братом через щель забора

Высматривали, как идут

Походкой гордою актеры

На праздничный, но тяжкий труд.

Вот проплывают балерины

С привычной живостью невест.

Их жизнь, как вечные смотрины,

Им никогда не надоест.

А вот знакомые фигуры.

Мне их немудрено узнать.

То мой отец,

                усталый, хмурый,

К театру провожает мать.

Мне голос слышится тревожный,

В нем нотки нежности, тоски:

– Не простудись,

                     будь осторожней.

У вас там вечно сквозняки!

Он вслед посмотрит ей печально

И, будто для нее одной,

Вдруг улыбнется нелегально,

В душе гордясь своей женой.

Да, жизнь в семье прошла не пусто.

И ту семью я назову

Союзом жизни и искусства,

Кончая первую главу.

Вновь вспоминаю детства дни я:

Мелькали в тишине двора

Учителя, врачи зубные

И оперные тенора.

Здесь жил педолог-лжеученый

И скромный чистильщик сапог.

Прав избирательных лишенный,

Здесь нэпман свил свой уголок.

Над сонмом дней, страстей, занятий,

Общественных и личных сфер,

Над всем царила тетя Катя —

Надменный милиционер.

Гроза мужчин и недотрога,

В ней все заметно: статность, рост.

Красавица в наряде строгом

Походкой твердой шла на пост.

Она считала лишней просто

Кокетства женского игру.

И соответственную росту

Носила гордо кобуру.

Кто из мужчин не отупеет,

Замри и лучше не гляди.

Казалось, лопнет портупея,

Сдавив карманы на груди.

Она сильна была в науке,

В той, что велит без лишних слов

Скрутить у хулигана руки.

Как свяжет, скажет:

                          – Будь здоров!

Подмоги ближних не просила,

Не шла на штурм мужских сердец.

– Вот это да! Вот это сила! —

Все восхищался мой отец. —

Что хватка, что осанка! Любо!

Артистке хрупкой не под стать!.. —

И молча поджимала губы

Моя обидчивая мать.

Но странно, вдруг совсем некстати,

Нежданно и исподтишка

Влюбилась насмерть тетя Катя

В соседа ростом в три вершка.

Он был тщедушным, беззащитным,

Терпел насмешки от жильцов.

И в одиночестве обидном

Замечен был в конце концов.

В оркестре при кино «Прожектор»

Слыл незаметным скрипачом,

Но, став желаемым объектом,

В игру страстей был вовлечен.

Она в душе подозревала:

Он нерешительный, немой.

Она его «арестовала»

И привела к себе домой.

Перед любовью исполинской

Капитулировал он вмиг.

К ее заботе материнской

Он сразу навсегда привык.

Он счастлив был и был спокоен.

С кем эту пару мы сравним?

Он шел, как будто под конвоем:

Он впереди, она за ним…

Но я увлекся им и ею,

Мне осветить уже пора

Иные – те, что поважнее, —

Событья нашего двора.

Имел привычку каждый день я

Брать все событья на прицел,

Я, как на личное владенье,

На двор придирчиво смотрел.

Вот как-то утром долетели

Неясные обрывки фраз:

– Родную дочку проглядели…

А где родительский был глаз?..

У адвоката дочка Тоня.

Тиха, смущенный, робкий взгляд…

И эта скромница, тихоня

Сбежала ночью в Сталинград.

«Преступница, но все же дочь ведь!» —

Шептались.

              Адвокат молчал.

– Обычно на любовной почве

Сбегают люди по ночам!..

Узнала Тоня, что пророчат

России тысячи невзгод,

Что не построить им – рабочим —

Свой первый тракторный завод.

Краюху в узелок запрятав,

Решив быть твердой до конца,

Она покинула Саратов,

Наш двор, и детство, и отца…

Но судьи чести не уронят.

Все мненья взвешивает двор.

Взгляни, отчаянная Тоня,

Тебе выносят приговор!

Повсюду споры, ахи, вздохи…

– Нет, наша Тонька молодец.

– Ее дела не так уж плохи, —

Замолвил слово мой отец.

А тетя Катя: – Вы, «стратеги»,

Что спорить? Истина проста:

Порядка нет в таком побеге,

Но сила есть и красота!..

. . . . . . . . . .

С утра встречались мы с Кондратом.

Так дворник звался. И причем

Вполне доволен был и рад он,

Что так по-русски наречен;

Он отмечал не без печали,

Что в именах забыли толк —

То новые изобретали,

То за границей брали в долг.

Ворчал наш дворник: слушать стыдно,

Такой пошел в умах уклон;

Дочь у Настюхи – Розалинда,

Иванов сын – Наполеон!

Но тут Кондрату бывший нэпман

Нанес решительный удар, —

Внук назван им великолепно

И интригующе: Вомар!

Сказал Кондрат: – Мудрёно слишком,

Я за границей воевал,

Там Вольдемар – я имя слышал,

А вот Вомара не слыхал.

Вомар – воинственным марксистом

Вдруг оказался. И Кондрат

С насмешкой, с горькой укоризной

Твердил о том три дня подряд:

– Ну и старик. Удумал штуку.

Делишки очень уж плохи.

Вот и решил прикрыться внуком,

Коль не пускают в рай грехи.

Кондрат имел свои понятья,

Пофилософствовать любил,

Он и с отцом и с тетей Катей

Единомышленником был.

Кто с дворником сравниться может

В трактовке слабостей жильцов?

Кого тоска какая гложет,

Он мигом объяснить готов.

И вот, глаза чуть-чуть прищуря,

Посмотрит, скажет: – Ну, дела.

В душе у тенора-то буря.

Поклонница-то не пришла!

Взглянул, как бы завесу поднял,

Как будто тайну приоткрыл:

– Они не в голосе сегодня, —