– Я говорю, точнее думаю, о маниакальной одержимости человека возведением границ, – прорезал мой голос тишину, – хотя первый забор он поставил наверняка из желания себя обезопасить.

– Вот вы, русские, как дом строите? – неожиданно поддержал разговор Артур. – Вы же сначала ставите забор, отгораживаетесь сразу от людей. Мы, армяне, сначала возводим дом, показывая свою открытость всем, кто хочет помочь. Вместе строим, потом вместе празднуем.

– Ага, а потом ставите забор и отгораживаетесь от того, кто помог, – сразу нашёл я, чем ответить.

– А я вот про Украину думаю, – вставил Гена, – взять того же Губенко Анатолия Ильича. Судя по фамилии – украинец, душа человек. И этот гадёныш с «гарным» вином «питьдисять литрив». Один свои границы открывает, чтобы людям помочь, а другой – чтобы нагадить. Как с этим быть?

– А у нас два хохла в экипаже, пусть они и отвечают, – просипел в улыбке Артур, намекая на нас с Костей и, видимо, мстя за мою ремарку с армянским забором.

– Не делайте мне беременную голову, как сказали бы мои родственники в Одессе. Уродов в каждой нации можно найти, – парировал Костя, – есть, конечно, и национальные особенности, передающиеся на генном уровне. Страсть к самостийности у украинцев совсем не случайна. Бежавший от польского угнетения люд образовал Запорожскую Сечь. Люди попросту устали гнуть спины и создали вольное казачье общество со своими законами, казачьим кругом, выборной системой атаманов. То же самое происходило в разное время и на Кубани, и на Дону, и в Сибири, и на Дальнем Востоке. Казачий уклад он особенный.

– Это точно, – довольно хмыкнул Гена, – Украина от казаков пошла. Они ещё при Богдане Хмельницком решили, что нужно быть с Россией, и на этом всем надо стоять. Негоже против воли дедов наших идти.

– Я себе знаю, а вы себе думайте, шо хочите, – сказали бы в Одессе.

– Это ты к чему?

– С одной стороны, казаки всегда с Россией, а с другой – казачья вольница им никогда покоя не давала, головы сносила. Казаки всегда были себе на уме.

– Не без этого, – защищаясь, нападал Гена, – казаку без воли – смерть. Что там по этому поводу история говорит? – и он посмотрел в мою сторону.

– Говорит, что вся беда в национализме. Вон, действия нескольких националистов в Германии привели ко Второй мировой войне. В Украине национализм из ушей полез в конце XVIII века, в конце XIX только усилился. Сначала гнев националистов в основном был направлен на Польшу – вечного врага, затем на коммунистов, то есть на Россию. Националисты тогда активно использовали слабость России. Революция. Переоценка ценностей. В принципе, украинцы должны Владимира Ильича провозгласить своим национальным героем. Он первым из «царей» открепил Украину, сделав её союзной республикой. Следующим закономерным шагом уже было полное отделение. Что и произошло. А Россия в результате просто подарила братскому народу тот же Крым и ту же Одессу.

– А казаки всё вернут обратно. Если Украина не будет с Россией, её опять попилят, помяните моё кубанско-донское казачье слово.

– В истории всегда будут Мазепы, Скоропадские и Бандеры, а вместе с ними – расколы и террор.

– К какой национальной идее может привести человек, это я про Бандеру, если он ради этой идеи в детстве душил одной рукой котят, чем очень гордился. Любой психолог скажет, что у парня конкретный диагноз. Я про него много читал, чтобы понять, чем он руководствовался, – продолжил Костя, – ведь он не только изначально поддержал Гитлера, но и не изменил себе, когда немцы арестовали его через пару недель после начала войны и посадили в лагерь, и когда в 42-м его братья Александр и Василий были убиты в Освенциме, а третий брат погиб от рук всё тех же немцев через год в Херсоне. Гитлер запретил ему всяческую пропаганду украинского национализма и создание независимого украинского государства. И после этого он всё равно кричал «хайль Гитлер», считая своим врагом советскую Россию.

– Ну да, которая создала Днепропетровскую ГЭС, ставшую до строительства нашей Волжской самой крупной в Европе, Харьковский тракторный завод, Запорожский металлургический комбинат, сеть Донбасских заводов, да разве всё перечислишь, – поддержал Гена.

– Национализм одной страны по своей сути отвергает национализм любой другой. Никогда националист-немец не признает националиста-украинца, иначе он изменит своим убеждениям. Победоносность националистов вообще утопична, потому что ни одна национальность в мире не подчинит себе все остальные. А любые союзы националистов носят временный характер, – популяризировал я свои убеждения, – хотя национализм, скорее всего, как и первый забор, поначалу используется для защиты самого себя, а потом уже прёт без разбора и дуром.

– Слушайте, говоруны, на компас кто-то смотрит? Мы хоть в ту сторону идём? – решил обозначиться Артур. Ему явно не нравилась та беседа, в которой он не мог быть лидером.

– Вахта не дремлет, – ответил Витька, – а слушает. Интересно же.

Все погрузились в молчание. Нахлынула вторая волна ностальгии – если раньше пытались по приёмнику искать зарубежье, то теперь он настроен только на одну волну, слушаем наш родной «Маяк». Завтра – Стамбул. Костя берёт уроки у Виктора, они вечерами секстантом «ловят» звёзды и «сажают» их на линию горизонта. Романтика!

Стамбул был не завтра. Завтра был штиль. Ветер стал закисать с раннего утра. Вышел на вахту в четыре, чуть не упал, поскользнувшись спросонья в темноте.

– Блин, кто воду разлил?

За бортом стоял кисляк без всякого запаха дождя.

– Ний окропил, – у Кости, оказывается, отличная память на имена.

– В смысле?

– Да пока ты дрых…

– Не дрых, а ответственно готовился к несению вахты. Ну а при чём здесь Ний?

– Я так полагаю, что роса – это тоже продукт его жизнедеятельности.

Она была такой обильной, что казалось, по лодке разлилась одна сплошная лужа. Выражение «выйти на вахту и сесть в лужу» приобрело буквальный смысл.

Лодка еле тащится. До Босфора остались какие-то 40 миль, а мы всё никак не обгоним наблюдаемую за бортом пачку «Беломорканала» и пустую пластиковую бутылку, бликующую в первых лучах солнца.

– Не хватает ещё бутылки из-под водки, и полный боекомплект, – с нескрываемым осуждением заметил Костя.

– Да, наши и здесь побывали.

– Вот такими пластиковыми бутылками вся Средиземка загажена. Мы, кстати, сейчас в её бассейне. Азовское, Чёрное и Мраморное моря в него входят. Так что все прикладывают руку к загрязнению мирового океана.

– Все прикладывают, а по факту наша пачка от папирос плавает…

– Дальше увидите, что и без нас хватает желающих плюнуть в мировой океан. На побережье Средиземного моря в более чем двадцати государствах проживает более ста миллионов человек. Представляете мусорный беспредел?!

– В смысле, если мусор, то он чужой, и убирать его никто не хочет?

– Так и было. Только в 70-х представители 16 государств встретились за «круглым столом» в Барселоне, где и решили спасти Средиземку. Было решено построить 200 станций, которые фиксировали бы места и источники загрязнения. К тому времени в море попадало около четырёхсот тысяч тонн нефти, более четырёхсот миллиардов тонн неочищенных стоков и огромное количество металлов и пестицидов. Даже Турция и Греция, которые были ранее противниками акции, объединились для спасения Средиземного моря.

– И откуда только штурманы обо всём знают, а особенно наши питерские? – Гена вылез на свою вахту и был, как всегда, настроен по-боевому, особенно в отношении Кости.

– Когда в Средиземке был, один экологический буклетик в руки попался. Запомнил.

– Ну и что там дальше, интернационал победил?

– Последовала куча запретов по выбросам. На Мальте, поскольку она в самом центре моря, соорудили «пункт первой помощи» на случай нефтяной аварии. В Афинах, а именно греческий берег был самым грязным, построили мощные очистные сооружения. Химическим фабрикам на юге Франции удалось снизить количество вредных выбросов на девяносто процентов. В общем, сделано было немало, но в Средиземном море нет сильных течений, поэтому все сбросы скапливаются в основном вдоль побережий и оседают на дне. Водоросли начинают гнить, в результате море не наполняется необходимым количеством кислорода со всеми последствиями. Плюс отбросы туризма…