— Ирина, я не могу знать того, что с вами произошло и по какой причине вы хотите сделать аборт – я не психолог и не духовник. Моя работа – лечить женщин, помогать им и их детям быть здоровыми. Скажу вам честно – я против абортов, чем бы желание их сделать не было вызвано. Но, повторюсь, у нас свободная страна и каждая женщина сама должна решать – делать его или нет, убивать зародившуюся внутри нее жизнь или нет. Одно могу сказать точно – в вашем случае возможность прерывания беременности без причинения непоправимого вреда вашему здоровью исключена. Во-первых, у вас отрицательный резус и при прерывании такой беременности шанс забеременеть и выносить здорового ребенка в будущем практически равна нулю. Я понимаю, что этот ребенок вам не нужен, но что со следующими? Их-то вы, возможно, захотите. Вижу, что и это не способно остановить вас на пути к своей цели, – я утвердительно кивнула. — Но что вы скажете о вашей проблеме? У вас до такой степени плохая свертываемость, что еще немного и это практически гемофилия. Да вы просто кровью истечете! Вы думаете, что кто-то из врачей, профессионалов согласится взять на себя такую ответственность? Медикаментозный аборт был бы выходом – при нем риски намного меньше, чем при хирургическом, но...

— Что «но»? — непонимающе спросила.

— Но, понимаете, помимо всех причин, которые я уже озвучил, у вас нашли ряд инфекций, которые сначала нужно полностью устранить, а уже потом приниматься за прерывание беременности. Я не знаю, кто отец этого ребенка – меня этот вопрос не очень волнует, я женский врач, но могу с уверенностью сказать, что вашему организму с ним не повезло – таким букетом не каждый способен наградить. Поэтому вероятность того, что аборт удастся сделать нулевая — пока мы пролечим инфекции, все сроки пройдут, а хирургический аборт вам сделают разве что те, кто совсем ничего в медицине не понимает. Я вижу, как вы расстроены, но не нужно так печалиться — дети несут счастье в любом случае, даже если изначально их и не хотели.

От позора, который я испытала в тот момент, земля ушла из-под ног. Мало того, что я беременна, так еще и венерический букет заполучила. Мне хотелось раствориться, умереть, перестать существовать или не родиться в принципе, но только не быть здесь, не сидеть, краснея, под взглядом этого врача. Я не могла понять, что выражали его глаза – осуждение или сочувствие, меня это не волновало. По сравнению с тем, как ненавидела в тот момент себя я, все остальное не имело значение.

— И что мне делать? – тихо спросила, вытирая выступившие слезы. – Я не могу родить этого ребенка, просто не могу, понимаете?

— Понимаю, — вздохнул доктор. – Но, может быть, не так страшен черт, как его малюют? Может, вы сможете полюбить его, принять? Он же все-таки часть вас, кто бы ни был его отцом.

— Понимаю, доктор, — ответила, хотя совсем ничего в тот момент не понимала.

— Вот и хорошо, — улыбнулся доктор. – Сейчас я выпишу вам таблетки, которые помогут справиться с частью ваших проблем. Будете выполнять все мои предписания, и о благоприятном исходе можно будет говорить со стопроцентной вероятностью. Препараты самые современные и плоду они повредят в гораздо меньшей степени, чем можно было бы предположить. После пройденного курса лечения через две недели жду вас на прием.

Я поблагодарила доктора и, попрощавшись, вышла из кабинета.

Ни на какие приемы я больше идти не собиралась.

Из памяти абсолютно стерлось, как я добралась в тот день домой. Помню, как вышла из кабинета, забрала в гардеробе пальто, а потом вспышка и я умываюсь на кухне холодной водой, размазывая косметику. Вода, по идее должна была немного освежить, помочь привести мысли в порядок, но мое тело горело таким адским огнем, что никакая вода мне помочь была не в силах. Тут нужны были средства надежнее, только какие? Петля? Пуля в лоб? Шея на рельсах? Криминальный аборт? Я лила воду на лицо, ледяную и прозрачную, потом и вовсе засунула голову под струю, но легче никак не становилось.

Посмотрела в зеркало и не узнала себя — на меня смотрела какая-то несчастная, забитая жизнью баба — косметика размазалась, мокрые волосы облепили лицо, а пальто, которое я так и не сняла, было чем-то вымазано на плече. Я понятия не имела, во что умудрилась вляпаться. Хотя, какая к черту разница? Какое мне дело до чистоты моей одежды, когда рухнула жизнь? Пусть хоть вся испортится — наплевать. После минутного созерцания стало окончательно противно, и я отошла от зеркала.

Нужно срочно что-то решать. Отчаянно захотелось напиться, но вероятность того, что проблемы рассосутся утром сами собой, равнялась нулю. Я пошла в зал, села на диван, поджав ноги, и стала бесцельно щелкать пультом. По телевизору в это время суток, несмотря на выходной, смотреть было абсолютно нечего — миллион каких-то глупых шоу, новости, концерты, еще какая-то ерунда. На одном из каналов показывали программу о грудных детях, которых нерадивые мамаши оставляют, в лучшем случае, в роддомах. Рассказывали и о вовсе тяжелых случаях, когда находили тельца новорожденных на помойках, в камерах хранения на вокзалах... и так далее и тому подобное. Общество порицает кукушек, считая, что раз уж не сделала аборт вовремя, то теперь люби и воспитывай всю оставшуюся жизнь. Ну, а если кто-то не хочет мучиться, полагая, что у чужих людей ребенку будет гораздо лучше? Если полюбить не получится — что делать? Обрекать ребёнка на несчастливую жизнь в доме, где его ненавидят? Разве так лучше? Кому только? В общем, ясно одно: я зря смотрела эту передачу.

Из раздумий вывел телефонный звонок, от которого я подпрыгнула на месте, словно рядом в колокол ударили.

— Ирина? — приятный мужской голос на том конце провода навёл на мысль, что кто-то явно ошибся номером. Но было в нём что-то знакомое, что не позволило безмолвно повесить трубку.

— Да, а вы собственно, кто? — ответила я, пытаясь сообразить, кому могло понадобиться звонить мне в выходной день. Да и факт, что это именно мужчина не давал покоя.

— А я, собственно, ваш сотрудник Роман Александрович. Ну, или просто Рома. Узнали?

Ну, склерозом-то я точно не страдала, поэтому ответила:

— О, какая честь! Чем обязана?

Возможно, это было сказано довольно грубо, но в тот момент мало задумывалась над культурой ведения диалога. Слишком плохо себя чувствовала, слишком сильно хотела умереть, чтобы волноваться о том, ранили мои слова кого-то или нет.

Да ещё и удивлению моему не было предела. Зачем он звонит? Что ему от меня нужно? На долю секунды меня сковал страх, и вернулось то гадливое чувство, что завладело мной в ту ночь. Это ведь не просто сотрудник — это мужчина, а от этих товарищей я старалась держаться подальше, ничего хорошего от них не ожидая.

Роман, тем временем, продолжал, словно не обращая внимания на неловкую паузу.

— Дело в том, что в нашем городе проходит очень интересная фотовыставка, посвященная истории и культуре романских народов. У меня совершенно случайно нашлись два билета, а идти со мной никто не может. Вот я и подумал, может, вы составите компанию? Мне почему-то показалось, что вам, как географу, выставка должна будет понравиться.

Словно, высказав всё единым залпом, Роман замолчал, ожидая, наверное, моего ответа. Наступившая пауза дала мне возможность все обдумать.

Положа руку на сердце, я не могла не признать, что мне льстит его внимание. С недавних пор стала замечать, что Роман выделяет меня среди прочих. Само собой, мне было наплевать не только на его чувства, но и на чувства всех мужчин планеты Земля и прилегающих к ней территорий. Но где-то в глубине души меня грела мысль, что я еще могу кому-то нравиться.

Но зачем он мне? У нас все равно ничего не получится. Просто пойти на выставку? Постараться отвлечься? Забыться? И разве это возможно?

И я совершила отчаянный и самый глупый поступок — согласилась. Наверное, у меня и правда в голове все перемешалось, но я сказала "да".