То, что он меня в любом случае изнасилует, а возможно даже и покалечит, для меня стало очевидным. Но я еще надеялась остаться в живых. Не знаю, зачем мне была нужна такая жизнь, но выжить хотелось отчаянно.

Все тело болело немилосердно — он меня сначала тащил метров двести на животе, а потом бил и издевался. Я перестала сопротивляться, потому что четко осознала, что с таким озлобленным, озверевшим персонажем сама, без посторонней помощи никогда не справлюсь.

Зажав рот рукой, чтобы истерические рыдание не нарушали тишину, я закрыла глаза.

Кровь из носа текла, не переставая, и с каждой минутой мне становилось все хуже и хуже — голова кружилась, и в ней не осталось ни одной мало-мальски связной мысли. Плакать я тем временем перестала. Ощутила, как это животное расстегивает на мне пальто, отрывая в истерической спешке пуговицы. Я постаралась сфокусировать взгляд на своем мучителе, но вокруг было слишком темно и глаза не сразу привыкли. Мне правда особенно не хотелось его лицезреть, но я заметила, каким похотливым огнем горели его глаза, как кривился в плотоядной усмешке рот маньяка, в котором виднелся неплотный ряд кривых зубов. И еще это зловонное дыхание, словно это не человек, а бешеный пес. Ну, классика какая-то. Подробнее я рассматривать не стала — в милицию все равно идти не следовало — забросают вопросами, станут гадко ухмыляться, начнут таскать на «место преступления», но так все равно никого не найдут. Еще и меня виноватой сделают — нечего, мол, в короткой юбке шастать. И будешь им с пеной у рта доказывать, что учителя с работы в принципе в коротких юбках не возвращаются — для кого это будет аргументом?

Тем временем насильник уже полностью расстегнул на мне верхнюю одежду и стал лихорадочно рвать блузку и юбку. Вскоре доступ к телу был свободен, и он с яростью принялся бить меня каким-то прутом или хлыстом, как будто я сбесившаяся лошадь, а он опытный жокей. Было невыносимо больно, и в скором времени я ощутила, как тело покрывается мелкими саднящими ранами, из которых тонкими струйками начала течь кровь. Моих сил хватило только на то, чтобы закрыть лицо руками, а все остальные части тела отдать этому уроду на растерзание. Другого выхода в тот момент все равно не было. 7

Прошло совсем немного времени и, к своему счастью, то ли от потери крови, то ли от болевого шока я отключилась. Когда сознание ко мне вернулось, я лежала совершенно голая на сырой земле. Боли я не чувствовала, зато меня знобило, словно в лихорадке. Никого рядом не было, и сколько я лежала без сознания сказать трудно — рядом валялись изодранные вещи, однако пальто было относительно целым (хоть на этом ему спасибо — не пришлось голой домой идти) и сапоги, как ни странно, неплохо сохранились — в них даже можно было ходить. На правом, правда, была небольшая проблема с каблуком, но это почти не имело значения.

Между ног саднило. Я не знаю, сколько времени он со мной совокуплялся (часы разбились при падении), но ощущения были не самые приятные. Я совсем потеряла ощущение реальности, перестала чувствовать свое тело, но одно я знала точно: нужно скорее идти домой — в этом месте мне не хотелось провести ни одной лишней минуты. «Хватит, срезала путь — больше ноги моей здесь не будет!» — думала я, еле волоча ноги и утирая кровь из разбитого носа. Слезы текли из глаз, не переставая, как будто где-то в моей душе прорвало кран. Всю дорогу я плакала и не могла успокоиться. Да и не хотела — мне казалось, что слезы помогут вымыть из сознания воспоминания об этой страшной ночи. Во всяком случае, мне очень хотелось в это верить.

Мне приснился сон. Тягучий, липкий кошмар, из которого, казалось, никогда не удастся выбраться — сотни раз, словно по кругу я переживала одно и то же. Снова эта мерзкая рожа, смрадное дыхание, потные руки и невообразимая, невозможная боль. Боль, которая отравляла мою душу. Переживая во сне один и тот же момент, я сходила с ума — медленно, но уверенно. Наверное, ещё немного и я с большой вероятностью настолько глубоко ушла бы в свой внутренний мир, что рисковала никогда из пучины отчаяния не вынырнуть. Но я всё-таки каким-то чудом вернулась в реальность.

Я открыла глаза, лихорадочно вглядываясь во тьму, в которую была погружена моя комната. В тенях на потолке и стенах мне мерещились все новые и новые ужасы, спасения от которых, казалось, не было.

В тот момент я четко осознала, что уже никогда не смогу спать, как прежде — в темноте, не включая свет. Отныне ночник станет моим верным спутником долгими беспокойными ночами. А иначе я окончательно сойду с ума.

Немного успокоившись, когда сердце перестало выстукивать безумный ритм, разрывая мою грудную клетку, я ощутила слезы, заливавшие мое лицо. Они текли тихо, как бы сами собой и от этого становилось ещё страшнее. Сколько человек может плакать? Как долго мне ещё мучиться? Я не знала.

Попыталась на ощупь оценить масштаб катастрофы, понять, цело ли мое лицо хоть немного, почувствовала сильную боль в разбитом носе и зашипела. Я не хотела идти в больницу, не хотела снимать побои, но что делать, если нос всё-таки сломан? Сама я не смогу его вправить и придется обратиться в травматологию. Но я не выдержу, просто не выдержу, если придется рассказать хоть кому-то о том, что со мной произошло этой ночью. А если врач окажется мужчиной? Ему же придется дотрагиваться до меня. Нет, нет и нет, только не это! Я не знала, сколько таких ночей должно будет пройти, сколько слез будет пролито и кошмаров пересмотрено, прежде чем я смогу позволить хоть какому-то мужчине притронуться к себе. В тот момент, впервые за последние годы я нашла повод порадоваться, что была так одинока.

Прошло ещё слишком мало времени и мне просто не удалось хотя бы смириться со всем тем, что произошло со мной этой ночью, не то, что принять факт – меня изнасиловали. Это так гадко звучало, так мерзко, так невыносимо. Удастся ли мне когда-нибудь стать прежней, выкинуть эту ночь из головы? Смогу ли без страха и отвращения смотреть на мужчин? Смогу ли когда-нибудь полюбить мужчину настолько, что не побоюсь доверить ему искромсанную душу и искалеченное тело?

Я ощутила, как холодный пот, липкий и противный, покрыл меня с головы до ног. Я не могла больше лежать, я как будто задыхалась — все события этой ночи, вся боль и ужас лежали на мне словно каменная плита, и я чувствовала, что в любую секунду, если не начну двигаться и что-то делать рискую задохнуться. Мне необходимо было сделать первый шаг к своему будущему, каким бы оно ни было, а для этого нужно хотя бы подняться с кровати и перестать себя жалеть.

Аккуратно пошевелилась, справедливо опасаясь, что ночные "приключения" даром не прошли — даже самое осторожное движение отдавалось во всем теле страшной болью. Собравшись с духом и сцепив для надежности зубы, я всё-таки смогла сползти с кровати. Перед глазами заплясали кровавые чертики, и я зажмурилась на мгновение, чтобы их унять.

С опаской сделала один шаг, другой, расставив в стороны руки — для баланса. И вот так, шаг за шагом, всхлипывая от боли, я кое-как дошагала до кухни. Наверное, это было самое сложное путешествие в моей жизни, самое изматывающее и болезненное.

Конечной точкой моего путешествия была кухня. Открыв кран, долго смотрела, как вода с шумом стекает в раковину. Вид льющейся из крана воды не успокаивал, а наоборот — только будоражил, как будто напоминая, как текла кровь из ран на теле. Меня трясло, руки дрожали. Я не понимала, как жить дальше, если даже вид стекающей из крана воды причиняет столько душевной боли? Одна мысль пронзила насквозь, лишив на секунду способности дышать: мои ученики-мальчики! Как мне теперь общаться с ними и их отцами? Но я отогнала эту глупость от себя, словно надоедливую муху — мои ребята, которых я беззаветно любила, не заслужили моего страха.

Все эти безрадостные мысли толпились в моем сознании, били наотмашь, рвали остатки моего самоконтроля на части.

Глядя на текущую шумную воду, я вспомнила, как пришла домой – сил хватило только на то, чтобы посмотреть на часы. Час ночи. Даже не обработав ран и не умывшись, упала на кровать и тут же заснула. А во сне без малейшего перерыва пережила все то же самое. Как будто мое сознание решило поиздеваться надо мною, заставляя снова окунуться во весь этот ужас с головой.