— Никогда не разделяла увлечения мужа писать всех подряд, а потом завешивать этими портретами все стены в доме. Я только тут и могу расслабиться, хотя он уже двадцать лет пытается что-то мне тут повесить. Но я пока упорно сопротивляюсь. Вот когда перестану людей принимать, тогда, может, и уступлю.

Серафима сидела за столом, сложив руки на коленях. Она была совершенно не похожа на гадалку: действительно молодая, модно одетая, с улыбчивым лицом и необычайно умными глазами. Я сразу поняла, кому обязан своей красотой ее сын.

— Да, сын у меня настоящий красавец, но только никак не может определиться с выбором невесты. Я еще, когда беременная ходила, зареклась заглядывать в будущее своих детей и пытаться влиять на какие-то события. Конечно, мне трудно держать свое обещание, но пока что изо всех сил креплюсь, хоть мне порой ой как тяжело бывает.

Глядя в большие, темные глаза Серафимы мне отчаянно захотелось ей довериться.

— Понимаете...

— Все я понимаю. Что тут может быть непонятного? - Она указала тонким пальцем на мой живот. — Хоть и пытаешься скрыть его от посторонних глаз, и никто ни о чем не догадывается, но мне-то много рассказывать не нужно.

— Что мне делать? — хотелось плакать, но я пока что держалась, храня слезы для более подходящего момента.

— Не нужно плакать! Сейчас разложим карты, и тогда будем думать.

— Давайте. Я все, что угодно для вас сделаю. Только помогите мне.

— Не разбрасывайся обещаниями, которые выполнить не сможешь. Не кипятись и не мешай мне работать, — резко оборвала меня гадалка и взглядом пригласила присесть на второй свободный стул.

Она достала из кармана потертую колоду карт, заставила меня сдвинуть несколько и принялась раскладывать. В воздухе повисла оглушающая тишина, которая, казалась, могла задавить своей тяжестью. Серафима долго смотрела на свой расклад и хмурилась. Потом посмотрела на меня как-то странно, вздохнула, прежде чем заговорить. От ее взгляда мурашки пробежали по коже, я сглотнула ком, подступивший к горлу, и приготовилась слушать.

— Тебе двадцать пять. Родителей давно похоронила, а подруги разъехались по разным городам. Одна недавно приезжала. Та, которая бездетная и очень от этого переживает. Знаю я, от чего они без ребеночка мучаются. Дело в том, что на свадьбе одна завистница облила их с головы до ног какой-то жидкостью отравленной, у бабки заказанной. Поэтому они и не могут никого родить, хотя анализы хорошие. Правильно говорю?

— Правильно, — чуть слышно ответила я.

У меня буквально мурашки по коже начали бегать. О том, что Димкина бывшая облила их с Ольгой какой-то вонючей ерундой знали очень немногие люди — до того скромная у них была свадьба. С каждой секундой я доверяла Серафиме все больше и больше.

— Только ты постарайся с ней дружбу оборвать — она несет в себе дух разрушения. Бедой может кончиться.

Вот тут мне захотелось засмеяться — Ольга? Разрушение? Ересь какая-то. Но говорить вслух не стала — Серафима, смотрю, не брезгует в головах копаться, даже сынка научила, вот пусть сама и догадывается, что я думаю о ней.

— Что вы еще там видите, а?

— Много чего вижу. Например, что недавно в твоей жизни появились трое мужчин.

— Трое?

— Именно! — усмехнулась гадалка. — Первый — светловолосый такой. Ты его любишь очень, и он без тебя жить не может. Вы, словно нитка с иголкой повязаны между собой. Куда иголочка - туда и ниточка. Но смотри, если упустишь его, то больше не будет тебе с мужиками счастья. Хоть к гадалке ходи, хоть на кладбище — только он и есть твоя судьба, и терять его ты никак не можешь. Поэтому будь с ним поласковее, с замужеством не тяни, а то упустишь. Потом только и останется искать иголку в стоге сена, только как ее найти-то?

— Хорошо, — я кивнула.

— Второй мужчина, которого ты презираешь. Ты считаешь его виновным во всех твоих теперешних бедах. Это тот, который тебя изнасиловал. Он снится тебе постоянно в нехороших снах, и ты никак не можешь избавиться от этого наважденья. Правильно?

— Да, — ответила, чувствуя как липкий холодок ползёт по моей спине.

— Мой тебе совет — просто отпусти его. Раз и навсегда реши для себя, что это просто наваждение. И все пройдет со временем. Не переживай так сильно.

— Хорошо. А третий?

— О, третий. Самое интересное сейчас будет. Третьего мужчину в своей жизни ты как раз ненавидишь лютой ненавистью, хотя он меньше всего это заслуживает. Этот третий — твой сын, который сейчас живет внутри тебя. Я вижу, что ты от него хотела избавиться. Правильно?

— Да, но доктор сказал, что мне нельзя делать аборт.

— Нужно было делать аборт, потому что обманул тебя доктор. Или просто ошибся — с каждым бывает. Во всяком случае, карты говорят, что аборт прошел бы успешно. Но не будем об этом — прошлого не воротишь и не изменишь.

Меня словно окатили из ведра ледяной водой.

— И что же теперь? — я чувствовала, как слезы, горячие и обжигающие, кислотные готовы вырваться наружу, угрожая затопить все кругом. Обида на доктора, на судьбу захлестнула с головой.

— Теперь срок очень большой. Придется рожать.

— А дальше?

— Что дальше? — Серафима отложила в сторону карты и вопросительно на меня посмотрела.

— Он ведь умрет?

— Все рано или поздно умирают.

— Но он же умрет раньше?

— Ничего подобного. Он будет долго жить.

Мне стало вдруг очень душно.

— Но как же так? — я хваталась за остатки придуманного мной мира, как за спасательную соломинку. Я верила, что от такой ненависти, наплевательского отношения ребенок не сможет выжить.

— А вот так.

— И Вы ничем мне не поможете?

— Я гадалка, а не бабка-повитуха! — сурово сказала Серафима.

— Но вы же обещали решить все мои проблемы!

— Да, я могу решить любую проблему. Вопрос только в том, чего ты именно хочешь? — Я была уверена, что она надо мной издевается.

— А то вы не поняли, какая проблема и чего я хочу!

— Ох, деточка! У тебя столько этих самых проблем, что не знаешь, за что хвататься.

Ну и противная же баба, честное слово.

— Я хочу только одного - избавиться от этого ребенка раз и навсегда.

— За месяц до родов?

— Мне наплевать! Мне нужно, чтобы он родился мертвым!

Серафима долго смотрела на меня, как будто что-то высчитывала в уме. Потом вздохнула и сказала:

— Вот поэтому у моих детей и нет счастья.

Встала, вышла из комнаты и через минуту вернулась с какой-то бутылкой, в которой плескалась мутная жидкость.

— Держи. Как только почувствуешь, что начинаешь рожать, выпей это до последней капли, а бутылку выкинь в окно. Ребенок родится без проблем и мертвый. Послед не выбрасывай вместе с ребенком, а обязательно скорми его бродячим псам через сутки после родов. Все поняла?

— Да, только одного понять не могу — когда мне на самом деле рожать? — спросила, пряча странную бутылку в сумку.

— Я же сказала, что через месяц ровно! — Серафима нервничала и, по всей видимости, очень спешила от меня избавиться.

— Как через месяц? Мне же пятнадцатого сентября рожать, а сейчас только пятнадцатое июля. Рановато.

— Я ничего не знаю, кроме того, что уже сказала. Единственное, что могу добавить: с таким твоим отношением к ребенку удивительно, что он еще раньше не вывалился. А теперь извини — заплати и можешь идти. У меня еще три клиента сегодня, а время уже вечернее. Поэтому не будем друг друга задерживать.

Я поняла, что если не уйду сейчас сама, то через секунду меня выбросят в окно. Я заплатила и поспешно ретировалась.

Оказавшись на улице, смотрела на вечернее летнее небо и облегченно улыбалась, сжимая в руках сумку, в которой лежала заветная бутылочка — ключ от всех моих проблем.

Дни текли за днями, и время сжималось вокруг плотным кольцом. Рома звонил каждый день, и только эти звонки помогали выжить. Каждое утро просыпалась, зная, что непременно услышу его мягкий, бархатистый голос, и эта мысль согревала. Я почти не спала, мало ела, но, казалось, что всё это неважно — главным был страх. Страх заполнил изнутри, выплескивался наружу, окрашивая окружающую реальность в самые мрачные оттенки.