Мне казалось, что мои чувства взаимны. Если бы не любил, то не терпел мои припадки, мою неконтролируемую ярость и отказы от секса. Он говорил, что рано или поздно у меня все наладится, и он готов ждать этого момента целую вечность. Я никогда не знала, что могу быть такой жестокой по отношению к любимому мужчине. Знала, в чем причина — просто не могла понять, почему он все терпит? Почему не ударит, когда швыряю в него посудой и выгоняю на улицу на пустом месте? Казалось, специально провоцировала его, стремилась, чтобы он ушел, оставил. Но Рома был не из тех, кто так просто сдается — он клялся, что любил, а все остальное неважно. И я была благодарна ему за это. За любовь, за понимание, за доверие.

Иногда меня мучило чувство вины. Как я могла быть такой жестокой по отношению к собственному ребёнку? Как? Но я давила эту жалость в зародыше — этот ребенок мне не нужен, он не должен был появляться в моей судьбе, не должен и родиться. А если и выйдет на свет, от него нужно будет избавиться — другого варианта не видела. Хотела все забыть, как страшный сон и воспитывать ненавистного ребенка не планировала.

Слабо представляла, как именно буду избавляться от сына (то, что это именно сын уверилась в ту ночь, когда проснулась вся в поту, увидев страшный сон), но то, что избавиться необходимо знала. Я не смогу полюбить плод ненависти. Мне не дано это.

Из тягостных размышлений вывел звонок в дверь. Это Рома, я знала это, но срываться с места не спешила. Может, лучше не открывать ему и вообще игнорировать, чтобы понял — в нём больше не нуждаются. Прошла любовь. А, может, и не было её никогда. Ну не будет же он вечно страдать? Да за неделю забудет, словно и не было меня в его жизни.

Захотелось крикнуть ему через дверь, чтобы уходил и больше никогда-никогда не появлялся у этой двери. Так или иначе, мы всё равно не сможем быть вместе. Не может быть никакого счастья там, где столько лжи.

Тем временем Рома звонил все настойчивее. Немного подумав, поняла, что не смогу его бросить. Никогда и ни при каких условиях Рома не должен исчезнуть из моей жизни. Он ни в чем не виноват — виновата я одна и все ошибки исправлю сама, чего бы это ни стоило.

— Ирка, я думал, что тебе с сердцем плохо стало. Хотел уже скорую вызывать. — Рома стоял в дверях и вертел в руке бутылку вина.

— Нет, все нормально, — я не могла его не любить. Он так много для меня значил. — Не стоит волноваться.

— Ну, я рад. Просто ты бледная какая-то. Мне кажется, что тебе не хватает витаминов. Завтра привезу тебе тонну яблок! Ты любишь, Ирка, яблоки?

Не смогла удержаться и крепко обняла его за шею. Его кожа пахла дорогим одеколоном и совсем чуть-чуть кофе. Я больше всего на свете любила этот запах.

— Я люблю яблоки, но больше мандарины, — сказала, целуя Рому в гладковыбритую щеку, — ведь они так замечательно пахнут праздником и детством.

Рома поцеловал мои волосы и погладил по спине.

— Ира, но в мае мандарины химические, а тебе нужны нормальные витамины.

— Тогда ничего не привози, зачем мне тонна химических фруктов? – спросила я, засмеявшись.

— Ладно, подумаем над этим вопросом, — ощущала, как тяжело бьется его сердце. Знала, что ему тяжело со мной – после того дня, когда мы чуть было не занялись любовью на моем кухонном столе он больше не пытался даже раздеть меня. Он понимал, что мне это будет неприятно и терпел. Он все от меня терпел. И как я могла бросить такого мужчину?

Мы прошли на кухню, и после того, как я присела на стул, Рома стал возле на колени и посмотрел в глаза. Я никогда не любила подобных молчаливых диалогов — могла не выдержать и все ему рассказать. И тогда он бы ушел, а я осталась бы одна не только с разрушенной жизнью, но и с уничтоженной душой.

Наверное, я покраснела, потому что Рома сказал:

— Ты еще такой ребенок в душе.

— С чего ты это взял? Я взрослая женщина, какой еще ребенок? — отвернулась от него и дрожащими пальцами взяла сигарету. Мне нужно было успокоиться — наши тела были так близки в тот момент, что я растерялась. Я не хотела сдавать позиции, мне не нужен был секс, но понимала, что секс нужен ему. Но я не смогу уступить, мне все еще противно даже думать о том, чтобы лечь с мужчиной в постель. Слишком мало времени прошло, и слишком я поправилась в некоторых местах, чтобы так беспечно срывать покровы со своей тайны.

— Мне нравится, что ты еще умеешь смущаться и краснеть. Это сейчас редко встречается. Я, конечно, понимаю, что с тобой что-то не в порядке. У меня еще не было в жизни более странной женщины, а я их видел немало, поверь мне тут уж на слово. Но ты такая необычная — в тебе есть тайна, какая-то загадка. Ты не просто закрытая книга. Ты — книга, запертая на два амбарных замка, а я никак не могу найти лом, чтобы вырвать к чертям эти замки. Ты меня не пускаешь дальше тобою же проведенной черты.

— Тебе от этого плохо?

— Сказать честно?

— Конечно, — хотела от него правды, не давая ничего взамен. Мне было противно от себя же самой, но что я могла поделать?

— Тогда тебе придется немного подождать. Я забыл в коридоре свои гостинцы, а сидеть за пустым столом мне сейчас не хочется.

Не успела ничего ответить, Рома ушел в коридор и через мгновение вернулся с бутылкой вина и не замеченным мною ранее пакетом, в котором сплошь деликатесы.

Я тяжело вздохнула:

— Зачем такая роскошь? У меня, между прочим, на плите отличный борщ, но кого это волнует — ты усиленно строишь из себя то ли добытчика, то ли мецената. Ладно, борщ завтра поем.

Не обращая внимания на мои вздохи и причитания, Рома достал тарелки и разложил все принесенные угощения красивыми веерами. Он слишком галантен, слишком прекрасен для меня, я была всего-навсего ничтожеством, маленькой букашкой, изо всех сил игнорирующей растущую в ней маленькую жизнь. Но сколько еще удастся скрывать этот факт ото всех? Сколько еще всякие бесформенные футболки, платья и балахоны будут помогать мне скрывать правду?

— Я обещал тебе ответить на вопрос. Помнишь?

— Вообще-то уже с трудом, — я действительно уже полностью забыла, о чем спрашивала несколько минут назад.

— Да, мне действительно плохо от того, что ты не хочешь мне доверять, хотя я уверен, что ты любишь меня. Но как-то без доверия не получается настоящей долгой совместной истории. Это уж закон природы. Неужели ты не понимаешь, что своими недомолвками разрушаешь меня изнутри? Но ладно я — наплюй на меня, я переживу. Но ты разрушаешь наши отношения. Понимаешь ты это?

— Какой ты, однако, философ. — Попыталась улыбнуться, понимая, что на самом деле он прав.

— Я не просто философ. Я очень умный и опытный философ.

— Неужели? Ну, продолжай, умный и опытный философ.

— Не ёрничай! Я мужчина. Обычный, взрослый мужчина. У меня были разные женщины, но никто, слышишь, никто так извращенно не вытирал о меня ноги. Но одного ты не знаешь — моя судьба делала такие повороты, что другой уже навсегда вылетел бы с трассы. Но я не вылетел. Но, наверное, я не в своем уме, раз позволяю тебе издеваться над собой. Но мне интересно, понимаешь? Мне интересно, что ты скрываешь, и я все равно рано или поздно докопаюсь до истины. Но ты можешь сама мне все рассказать, прямо сейчас.Обещаю, что выслушаю тебя и приму любую твою правду, какой бы горькой она ни была.

— Я так понимаю, что ты считаешь себя умным?

— Именно! И мне на самом деле интересно, что с тобой происходит. Я не стараюсь изменить мир или изменить нас с тобой. Я просто стараюсь докопаться до сути твоей проблемы. Мне кажется, что ты нуждаешься в помощи, но я не могу тебе ее предоставить только лишь потому, что не могу сломать те условные амбарные замки, которые ты на себя однажды навесила.

— Ты никогда не узнаешь, что со мной не так. Во всяком случае, я сделаю все для того, чтобы ты действительно ничего не узнал. И пусть к амбарным замкам добавится кованое железо, которым я обобью дверь, скрывающую мои тайны. Да и не уверена я, что тебе понравится правда.