Когда в турке уже поднималась пена, зазвонил мобильный телефон. Аня убрала джезву с конфорки и взяла трубку. Звонил Артем Ненашев. Он будто чувствует моменты моей внутренней смуты! Отвечать или не надо? Аня ответила.

- Аня, завтра я уезжаю во Францию, надолго. Очень надолго, может быть, навсегда. Я хотел бы с тобой попрощаться.

- Да, конечно, - сказала она.

- Давай встретимся сегодня вечером? Я тебе позвоню.

- Хорошо.

Вот и договорились.

Он уезжает... Это обстоятельство отчего-то взволновало Аню. Ей не хотелось терять Артема навсегда. Она курила, пила кофе и думала о том, как хорошо, наверное, жить в Париже.

Ненашев позвонил в шестом часу. Он уже подъезжал к Потылихе, и Ане пришлось поспешно собираться. Впрочем, пока ждала звонка, она успела прихорошиться. Тим еще не вернулся с работы, Аня со спокойной совестью могла покинуть дом. Конечно, оставался риск встретиться всем вместе у подъезда, ну так и что? Мы ведь свободные люди!

Садясь в машину к Артему, Аня поняла, что рада видеть его. Он же своих чувств ничем не выдал, лишь глаза сверкнули знакомо и тотчас снова заледенели.

Ненашев повез ее в знакомый "Кураж", на Пречистенку. По случаю выходных дороги были относительно свободны, и они быстро домчались в полном молчании. Заняли место в зале на втором этаже. Крыша, конечно же, не функционировала зимой. Подскочил расторопный "половой" и принял заказ. Аня закурила, Артем молча смотрел на нее непонятным взглядом, от которого делалось неловко и как-то не по себе.

- Что ты собираешься делать в Париже? - спросила она, не вынеся затянувшегося молчания.

- То же, что и здесь, - коротко ответил Артем. - Кино.

Принесли заказ, и они молча ели. Ненашев выглядел уставшим, был сосредоточен на своих мыслях. Зачем позвал, если не хочет общаться? Аня пожалела, что приняла его приглашение. Выпили вина, атмосфера несколько разрядилась.

- Да, вот! - спохватился вдруг Артем и полез во внутренний карман пиджака. - Я привез тебе диск с нашим фильмом о шпионах. Его скоро покажут по российскому каналу.

- Да, я уже видела рекламный ролик. Спасибо, - ответила Аня, принимая диск и пряча его в сумочку. - А у меня твой портрет лежит, не пригодился.

- Почему?

- Выставка не состоялась, что-то не срослось...

Артем ничего не сказал на это. Напряжение ослабло, но не ушло.

- Ань, едем со мной! - неожиданно предложил он. - Только представь себе: Париж, Монмартр, Лувр...

- Не шути так, - улыбнулась Аня.

- А я не шучу, - отозвался Ненашев. - Еще можно успеть, только думать некогда. Что скажешь?

- Ты сейчас это сочинил? - Она не могла понять, шутит он или говорит серьезно.

- Да. Поначалу собирался уехать не прощаясь. Потом понял, что не смогу...

Он взял в руки ее ладонь и заглянул в глаза. Зеленые опасные огоньки сверкнули и погасли. Аня медленным движением убрала ладонь.

- Ты же знаешь, я не одна, - глухо произнесла она.

Говорила и не верила себе. А что если взять и уехать действительно? Париж - это же мечта всей жизни!

- Не пожалеешь? - будто в ответ ее мыслям спросил Артем.

- Может, пожалею.

Но что я буду делать там? Аня вспомнила Италию, гостиницу, свою тоску.

- Нет, Артем, я не поеду. Не смогу я там жить, пойми.

Ненашев подозвал официанта, попросил счет.

- Мы больше не увидимся, - произнес он ровным голосом, но руки его, державшие книжечку счета, слегка дрожали.

- Прости, - только и смогла сказать в ответ Аня.

Я дура, дура, делаю страшную глупость! Может быть, и впрямь буду страшно жалеть. И мама, наверное, не одобрит моего решения. А бабушка-то как мечтала оказаться в Париже: там ведь еще были живы родственники Мордвиновых... Но я не хочу жить без Тима! Даже так, как мы сейчас живем, лучше, чем в Париже: без него и с нелюбимым человеком!

Они молча вернулись на Потылиху. Артем вышел из машины, чтобы открыть дверцу перед Аней. Губы его были плотно сжаты, резкие решительные складки легли на лице. Аня повернулась к нему и легонько поцеловала в щеку. Губы его дрогнули, он шепнул:

- Прощай, прекрасная княжна...

И не дожидаясь, когда Аня дойдет до подъезда, бросился за руль, хлопнул дверцей и тотчас тронулся с места. Аня с грустью следила за габаритными огнями его машины, пока они не скрылись за углом.

Тим еще не вернулся, дома было тихо, безжизненно. Что же делать? Приготовить что-нибудь на ужин? Но Тим опять не станет есть. С едой вообще все непонятно. Тимофей не хочет, чтобы ему навязывались обязательные совместные обеды и ужины. Он питается по своим правилам, давно устоявшимся. Из-за этого Аня почти перестала готовить. Так, покупает что-то по дороге домой: готовые салаты, курицу-гриль. Тим тоже иногда покупает что-то легкое себе и Ане. Это, конечно, не семейная жизнь, но я сама так хотела. И сама отказалась от Парижа. Винить некого.

Ей нестерпимо хотелось плакать. Не включая света в своей комнате, Аня прилегла на диване и постаралась уснуть. Прямо в одежде. 

 Женя собиралась в Москву. Две недели назад Светка отмечала юбилей и Христом-Богом просила ее приехать.

- Много народу будет? - сомневалась Мордвинова.

- Коллеги, родственники, ну, человек тридцать...

--Свет, давай я приеду тебя поздравить потом, а? - предложила Женя. - Мы с тобой посидим, выпьем, поговорим от души. А так и без меня тебе будет весело, пообщаться же не получится.

Подруга, конечно, возмущалась: как это, взять и не приехать на юбилей?

- Я-то ведь была у тебя!

Ныла, ныла, но, в конце концов, согласилась. Она соскучилась по Жене. Подруги не виделись с тех пор, как Мордвинова поселилась у режиссера.

Туринский ревниво ворчал:

- Надо работать, не время разъезжать по гостям.

Однако откладывать уже было нельзя, и Женя собиралась навестить дорогую юбиляршу.

- Слышишь, Женька! - кричал Виктор из кабинета, сидя за ноутбуком. - Статистика свидетельствует: посещаемость кинотеатров с начала этого года упала еще на тридцать процентов. И знаешь из-за чего?

- Из-за чего же? - без всякого интереса спросила Женя.

- Из-за отвратительного качества отечественных фильмов! - ответил злорадно Туринский. - Вот, дожили. Так что, Женька, нам надо срочно подымать качество отечественного кинематографа!

- Не волнуйся, подымем, - отшутилась Мордвинова.

Ей уже снился будущий фильм, так она погрузилась в жизнь Алексея Толстого, переживая вместе с ним его драму. Сценарий шел трудно, без конца переделывался Туринским, и все же завершение было не за горами. Женя отстаивала свое видение событий, но приходилось считаться с режиссером.

- Давай не будем акцентировать внимание на морфии, а? - сказала она как-то Туринскому.

- Почему?

Женя понимала, что истина дороже, но у нее было свое мнение на этот счет.

- Понимаешь, - попыталась объяснить свою мысль, - сейчас только ленивый не пинает гениев. Все эти с понтом биографические фильмы будто имеют цель: развенчать образ великого человека, низвести его до уровня невежественного зрителя.

- Почему, как ты думаешь? - серьезно спросил режиссер.

- Ну, помнишь, у Пушкина? Он писал Вяземскому по поводу утерянных записок Байрона?

Она сунулся к полкам, быстро достала нужный том, полистала и прочла:

- "Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущественного. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он мал и мерзок - не так, как вы - иначе!".

- И что, искажать факты? - удивлялся Туринский.

- Не надо искажать! - возмущалась Женя его непонятливостью. - Просто, как Пушкин там же сказал: "Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением". Не надо выпячивать слабости, он не этим знаменит!

- Ладно, ладно, пиши, там посмотрим, - утихомиривал ее режиссер.