Зима 1994 года

Рязанская обл, Скопинский район,

пос. Октябрьский

ИУ ЯМ 401/2

– Доброе утро, граждане осужденные!

– Здравия желаем, гражданин начальник!

– Ну, как вам спалось, какие сны снились?

– Да спалось нам хорошо, – продирая сонные зенки, ответил за всех зек по прозвищу Вадим Колыма, – а сны здесь видишь известно какие.

– На поверку становись! – скомандовал отрядный.

Заспанные зеки начали лениво подниматься на шконках – кто на первом ярусе, кто на втором. Натянув робы, отряд выстроился в очередь у умывальника. Перед паханом Колымой все расступились, уступая ему право умыться первому.

Дружным строем все выкатились на тюремный плац и стали в шеренгу. Отрядный начал перекличку, а дойдя до Ваганова, сообщил, что его вызывают к начальнику.

Ваганов постучался в дверь к «хозяину».

– Разрешите войти, товарищ начальник?

– Заходи, заходи. Присаживайся.

Ваганов сел.

– Ну что, Юрий Андреевич, отбыл свой срок?

– Отбыл наконец-то, – Ваганов даже улыбнулся.

– Что ж, прощаться с тобой бесполезно: такие, как ты, на свободе долго не задерживаются. Если не у нас, так на другой киче окажешься.

– А вы почем знаете, я ведь только первый срок мотал. Может, я на путь исправления встал?

– Ты – на путь исправления? Никогда в жизни! Ты и законопослушная жизнь – две вещи несовместимые.

– Нет уж, я свое отсидел, – неподкупно заявил Ваганов.

– Ну, дай бог, дай бог. Чем на свободе заниматься думаешь?

– Пока не знаю. Я там десять лет не был, забыл даже, чем там дышат.

– Зайдешь в канцелярию, получишь справку. И со справкой в течение трех дней станешь на учет в милиции. Я уже в твой РОВД сообщил, что ты освобождаешься. В бухгалтерии заберешь деньги, которые заработал за шесть лет. Дома-то ждет кто?

– Мать если только.

Лязг тяжелой связки ключей слышится на лагерном коридоре. Дверь открылась, и в барак вошел надзиратель – «вертухай» на местном наречии, и с порога сообщил:

– Матвеев, тебе передача пришла!

Матвеев с довольным видом отрывается от нард и чешет за вертухаем. Вскоре он возвращается с большим пакетом, доверху нагруженном разной съедобной снедью. Здесь так: каждый старается для себя. Но поделиться «греваком» с паханом – это не только первое дело, а даже закон. Матвеев это помнит и послушно ковыляет к Колыме. Иначе тот сам подойдёт и сам возьмет нахрапом, тебе же хуже будет. Колыма внимательно копается в пакете, отбирает себе что получше. Короче, лишает мужика почти половины добра и отпускает с миром. Ваганов в последний раз посмотрел на здешние порядки.

Ваганов вышел за ворота. Стояла зима. Его никто не встречал, но он не обижался. Корешам было некогда, они предупредили заранее. Дорога его лежала до родной Рязани, где был его дом и семья. Там мать – она наверняка встретит.

Рязань

И Ваганов не ошибся: мать действительно встретила его со слезами на глазах, крепко обняла. Ваганов свободе был, конечно, рад, но мать встретил как-то прохладно. Мама старалась его накормить до отвала, но Ваганов уже отвык от домашней еды.

Десять лет провел он в неволе, из них четыре года – на малолетке. Попал он туда в четырнадцать лет за ряд краж и грабежей и двойное убийство: убил двух маленьких детей. От высшей меры его тогда спас только возраст. Учитывая тяжесть преступления, после восемнадцати лет ему определили строгий режим. Сейчас Юрию Ваганову было двадцать четыре года и одна судимость, но на свободу он вышел матерым уголовником, как будто полжизни провел за решеткой. Останавливаться он не собирался, наоборот, он на будущее решил не оставлять следов.

Как ранее судимому за особо тяжкое деяние, над Вагановым был установлен административный надзор сроком на один год. Это означало, что регулярно он должен являться в уголовно-исполнительную инспекцию для отметки, не имел права без уважительной причины и разрешения покидать город, обязан был трудоустроиться, дома полагалось бывать после десяти вечера, а еще категорически запрещалось пить и посещать развлекательные места. Несоблюдение надзора влекло штраф.

– Я забыла тебе передать, – сказала мать, – Завьялов оставил свой номер и просил перезвонить.

Ваганов позвонил. Валерий Завьялов был его лучшим другом.

– Рад тебя слышать! – ответил Завьялов. – Рад, что откинулся. Это надо отметить. Давай сегодня в ресторане на плавучей пристани.

– Завьял, мне год нельзя посещать рестораны, – грустно сказал Ваганов.

– Плохо. Но отметить надо. Надо у кого-то в гостях собраться.

– Мне пить тоже нельзя.

– Ты и не будешь. Мы тебе соку нальем. А с девочками – можно?

– Про девочек ничего не сказали.

– Ну, слава богу, значит, можно. Только первым делом самолёты, а девочки потом. Подожди, дай подумать… Придумал! Сиди дома и жди меня.

Валерий Александрович Завьялов, с которым Ваганов вел задушевную беседу, относился к тем главарям русских преступных группировок, которые в своем деле не имеют единой направленности, а принадлежат к общеуголовному профилю, типичные гангстеры. Попал Валерка в банду несколько месяцев назад и вскоре занял место главаря. Занимается рэкетом и контролирует его, в криминальных кругах больше известен как Завьял или Валентин, коротко Валек.

Банда образовалась зимой 1993 года. Создателем банды, названной практически сразу же после своего образования «Черный лев», был Владимир Михневич – сосед Завьялова по подъезду, загремевший еще в советское время за хулиганство, сопряжённое с грабежом, на шесть лет в костромскую зону строгого режима. Через пять лет Вова откинулся по амнистии за хорошее поведение. И вернулся в Рязань, где за короткий срок сколотил в родном городе целую бригаду из местных и пришлых уголовных экземпляров. Каждый участник банды приводил знакомых: сидельцев, друзей, родственников.

В составе банды были русские, белорусы, один украинец и один прибалт, поэтому банда была интернациональной. Имя прибалта Сёвы, придуманное, но узаконенное было Георгий Геральдович Севастьянов, по документам на латышский манер – Севастьянис. Каково его настоящее, латышское имя – никто не знает. Сам Сёва, возможно, и то не помнит его. Уроженец Риги, он по-русски говорит довольно хорошо, хотя иногда латышский акцент все же проскальзывает.

Поначалу группировка включала в себя больше двадцати бойцов. Но добрая их половина была потеряна в криминальных войнах и разборках, которые успел провести Михневич. К тому же Михей совершил убийство в собственных рядах. При Михневиче банда отличалась жестким уставом и строгой дисциплиной. Наркотики и алкоголь были под запретом. Изнасилования не допускались.

Обязательным для каждого участника этой бригады было умение водить машину, занятие спортом и умение плавать. Машину и оружие полагалось иметь в наличии обязательно каждому. Права же на машину и на оружие они имели самые правильные и законные. Рабочими машинами при Михневиче служили легковые «Вольво-740» темно-зеленого и серебристого цветов с темными тонированными стёклами. Плавать они умели, как на подбор, все, а спортом занимались с удовольствием и активно. Вся бригада была обеспечена радиотелефонами, что для начала девяностых было большой роскошью. В арсенале «Черного льва» были пистолеты системы «вальтер» и «наган», автоматы, ножи, взрывные устройства, обрезы винтовок. Что же до денег, то большую их часть братва имела долей с вещевых рынков, с автозаправочных станций, магазинов и др.объектов коммерческой сети.

Вскоре в банду, которую по фамилии главаря конкуренты звали коротко – «михневцы», примкнул младший брат главаря Михневича Андрей, едва отслуживший в армии. А еще раньше в составе бригады был и Сергей Малахов, или Лимон, уроженец Шацка. Вот его-то Вовка собственноручно и убил. Произошло же вот что.