Последние слова долетели до Пестеля очень глухо, как будто из-под воды. Он тряхнул головой, скидывая с себя холодное оцепенение, и молча отвел взгляд. Очень хотелось пить — губы были жаркие и сухие.

Он встал и медленно подошел к окну, где Виктория оставила кружку с молоком. Выпив ее залпом, прислонился спиной к холодной стене и сверху вниз посмотрел на сидевшую у окна девушку. Война, император, Наполеон… Он не понял ни слова из того, что она сказала.

— Так значит, ты скоро уедешь из Петербурга? — спросил он единственное, что уловил из ее рассказа. Одеревеневшими пальцами он дергал непослушную застежку, ослабляя воротник мундира, который в одно мгновение превратился в настоящую удавку.

— Мне придется уехать, — ответила Виктория, следя за ним пристально и настороженно. — Но пока это возможно, я буду оставаться здесь… Я хотела лишь увидеть Александра… Увидеть того, кто волен распоряжаться судьбами других людей так легко, словно это ничего не значит! Но теперь я хочу большего.

— Интересно знать, чего же, — хмуро высказался вслух Пестель, не ожидая, впрочем, ответа, но Виктория встала со своего места и, глядя ему в глаза, горячо прошептала:

— Я хочу доказать ему и другим, что он такой же человек, как и все мы.

Пальцы соскочили с воротника мундира и зависли в воздухе. Пестель смотрел на девушку и молчал. Её глаза были так близко, что он мог видеть свое отражение в её зрачках. Губы слегка вздрагивают от переполнявших её эмоций, грудь поднимается тяжело и медленно, тонкие пальцы мнут юбку. Виктория стояла перед ним, гордо откинув голову назад, и даже не подозревала, как была прекрасна в эту секунду. Даже в своем простом и некрасивом платье она выглядела лучше, чем любая из всех придворных красавиц, виденных Пестелем за его жизнь. Он должен был догадаться, чем вызван её интерес к революции и императору. Должен был понять, почему она носит недорогие наряды и говорит с ним так, словно она его товарищ по полку.

Война, Александр, ссылка… Так значит, она хочет спасти отца?

— Весьма странный способ помочь своему отцу, — заметил Пестель. — Тем более, прошло уже столько лет…

— Отец умер, — выпалила Виктория, отводя взгляд от лица мужчины.

— Значит, это месть? — чуть наклонив голову набок, уточнил Пестель.

Кусая губы, Виктория тряхнула головой.

— Нет. Я просто не хочу, чтобы это повторилось… С кем-нибудь еще.

Пестель кивнул, показывая, что все понял. Девочка, впечатлившись смертью отца на чужбине, приехала в Петербург, чтобы установить в России справедливость. Сама того не заметив, девочка заигралась в политику и попыталась влезть туда, куда ей уж точно лезть не стоит. Определенно, эту девочку нужно отправить домой, и как можно скорее.

— Ну вот что, — Пестель положил руки на плечи Виктории и, отодвинув ее от себя, уверенно заявил: — Во вторник я уезжаю из Петербурга — изменились планы, и мне нужно срочно возвращаться на Украину. До границы поедешь со мной, потом я найду надежного человека, который согласится отвезти тебя, куда скажешь. Кондратий сам бы сказал тебе об этом самое большее — через неделю. И уж точно через две недели он сам повез бы тебя назад. Так что я облегчу ему задачу. Не благодари, — заметив, что Виктория пытается что-то возразить, добавил Пестель.

Девушка поджала губы, но сказать что-то еще не посмела. Он наблюдал за ней еще несколько секунд. Кротко потупив взор, Виктория молчала. Пестель уже успел изучить ее за эти несколько дней знакомства и знал: за этой мнимой покорностью скрывается что-то большее.

— Я поняла, — наконец ответила девушка, вздыхая глубоко и печально. — Я ценю Вашу помощь.

Пестель не мог не заметить этот нарочито официальный тон, к которому до этого момента Виктория прибегала крайне редко. Подавив тяжелый вздох, он прошел мимо Виктории и вышел из комнаты. Мысль о том, что придется вести ее домой этим вечером, вдруг показалась ему слишком гнетущей. Решив, что не случится ничего страшного, если он позволит ей остаться у себя еще на одну ночь, Пестель вновь заглянул в комнату и коротко распорядился:

— Сегодня ты спишь здесь. Если что-то случится, я буду в соседней комнате.

Теперь, когда в разговоре была поставлена точка, он мог спокойно выдохнуть. На коротком диване, конечно, как следует не отдохнешь, но сейчас Пестель чувствовал себя настолько разбитым, что готов был уснуть даже на голом полу.

Он снял мундир и лег на диван, поджав под себя ноги. Болела голова, было холодно, но второго одеяла не было. Не придумав ничего лучшего, Пестель укрыл ноги своим плащом и закрыл глаза, пытаясь уснуть.

Не получалось.

Его мысли то и дело возвращались к Виктории, которая, наверно, уже видела седьмой сон. Лишь бы не наломала дров, хмуро подумал Пестель, вспомнив, как подозрительно легко согласилась девушка с его словами о том, что ей надо уехать.

Он перевернулся на другой бок, гоня размышления о том, что Виктория задумала что-то плохое. В конце концов, все скоро кончится. Послезавтра он будет уже в пути, в нескольких милях от Петербурга, еще через сутки он передаст ее под ответственность кому-нибудь из своего полка, а через неделю и вовсе забудет о девушке, как о маленьком недоразумении.

С этими мыслями он забылся в тревожном, лихорадочном сне.

***

Дорога, дорога, дорога. Много миль уже позади, но впереди еще столько же.

Пестель сидел в кибитке, укутанный до самого носа в непонятно откуда взявшийся шерстяной платок, и угрюмо смотрел перед собой. Взгляд — осоловевший и измученный. Он все-таки заболел. Но не простудой или гриппом, как полагал сам Пестель, а невыносимыми мыслями об окончательной и бесповоротной гибели России. Когда Пестелю было плохо, он всегда думал об этом, в сотни раз прокручивая в голове одни и те же мысли и решая, что бы он изменил в первую очередь. Собственно, именно так и родилась его «Русская правда». Не сразу, но планомерно, от первой до последней строчки. Пестель думал об этом постоянно, его ум ни секунду не находился в покое. Вот и сейчас он лихорадочно пытался понять, кто из Южного общества работает на два фронта.

— Выпей воды, — услышал он слева от себя навязчивый голос. Виктория сидела рядом, то и дело задевая его локтем или ногой, и всю дорогу не спускала с мужчины взволнованного взгляда.

Пестель ответил что-то тихое и неразборчивое — он сам не вник в суть сказанного, так сильно болела голова. Девушку этот ответ встревожил еще больше.

— Тебе нужно пить воду, ты болен! — с жаром воскликнула она, суетясь рядом и этим мельтешением доставляя еще больший дискомфорт.

Пестель хотел ответить ей, что он совершенно здоров, только устал немного, но почему-то не смог выдавить из себя ни слова. Тогда он ограничился взглядом — таким лютым, что Виктория сразу же замолчала и даже догадалась отодвинуться в сторону, к краю сиденья. Очевидно, обидевшись на то, что ее заботу отвергли таким грубым способом, она отвернулась от своего спутника и молчала до конца пути.

Кибитку безбожно трясло и бросало на поворотах. Измученный дорогой, Пестель бессильно откинул голову назад и смотрел в низкий потолок. От температуры клонило в сон, но уснуть как следует не получалось. Стоило ему только забыться в полудреме, как кибитку заносило в сторону, и притупившаяся было головная боль снова давала о себе знать.

Сквозь неясный гул в растревоженном сознании пульсировала одна-единственная мысль.

Кто же предатель?

Поджио? Помнится, он недавно выступал на собрании с тем, чтобы отказаться от радикальных решений… Нет, он слишком многое вложил в их дело, он не может быть предателем…

Давыдов?.. Нет, об этом и речи быть не может… Он один из тех немногих, кому Пестель может доверять. О братьях Муравьевых-Апостолах и вспоминать не приходилось. Значит…

…значит, кто-то из расквартированных. Но кто?..

Пестель провалился в вязкую темноту, когда они уже миновали границу и въехали на территорию Украины. Он не слышал, как один из офицеров его полка спрашивал о Виктории, не знал, что кибитка проехала мимо станции, на которой должна была сойти девушка. В лихорадочном ознобе он иногда различал движение возле себя и обрывки разговоров. По большей части — тихий женский голос, который часто повторял: «все хорошо».