========== -1- ==========

Петербург, зима 1823 года.

Павел Пестель заметил ее сразу же, как только вошёл в гостиную квартиры Рылеева. Она сидела в углу на софе, вдали от беседующих за столом мужчин. Почти полностью растворившись в тени большого серванта, незнакомка, однако, не смогла укрыться от глаз Пестеля — в ученическом сером платье, с собранными на затылке волосами, она казалась не старше семнадцати лет. Девица подняла голову как раз в тот момент, когда Пестель перешагнул через порог и кинул мокрый от растаявшего снега плащ на спинку стула. Их взгляды встретились — всего на секунду — и она снова опустила голову.

— Пестель, друг мой! Наконец-таки Вы к нам добрались! Мы уж думали, вас снегом занесло по дороге! — приветствовал старого друга сам хозяин квартиры.

Он выглядел, как всегда, безупречно: безупречно-белая сорочка, безупречно-отутюженный жилет, на лице — безупречно-спокойная улыбка. Женатым быть, наверно, даже неплохо, с каким-то разочарованием подумал Пестель и подал Рылееву руку.

— Нет уж, любезный друг, снег нам точно не преграда! — в своей обычной манере отмахнулся он, пытаясь поймать какую-то мысль, возникшую на периферии сознания. Снег, снег… Дорога… Он о чем-то забыл…

Вслед за Пестелем в гостиную один за другим вошли Волконский и Муравьев-Апостол. Оба кинули одинаково недоумевающие взгляды на незнакомку в углу, и, так же, как и их товарищ минутой ранее, не стали останавливать на этом свое внимание.

Обменявшись приветствиями и несколькими обязывающими фразами о погоде, все расселись кто где. За окном бесновалась вьюга, металось от ветра пламя свечи. Стоя у окна и глядя на выкованные морозом узоры, Пестель почувствовал, что начинает млеть от благословенного тепла комнаты. Еще один-два бокала вина — и о цели, ради которой он, не отдохнув с дороги, приехал в квартиру дома на набережной Мойки, можно будет забыть.

Пестель услышал шорох юбки и обернулся на звук. Незнакомка покинула свое место в уютном углу и теперь стояла рядом с Рылеевым. Она крепко сжимала в руках тетрадь в синей обложке и отдавать ее поэту явно не собиралась. Пестель наблюдал за ними с минуту, дивясь тем, как Рылеев, будучи человеком семейным, умудряется так ловко вести разговоры с другими женщинами. В том, что Кондратий Федорович обожал свою жену и души не чаял в маленькой дочке, Пестель не сомневался. Но сцена, наблюдаемая им в данную секунду, заставляла поверить в то, что с этой девушкой Рылеев, мягко говоря, хорошо знаком.

Где-то слева вполголоса спорили Волконский и Бестужев. Никита Муравьев сидел за столом и, кажется, дремал. Каховский уже сгреб со стола бутылку вина и, так же как и сам Пестель, ждал, когда Рылеев проводит гостью и по обыкновению запрет дверь. Последний отчаянно дергал себя за воротник сорочки. На лбу — испарина, на щеках — предательский румянец. Ай да Кондратий Федорович, усмехнулся про себя Пестель, окончательно уверовав в то, что дело здесь нечисто.

Все закончилось в следующую секунду. Незнакомка вложила тетрадь в руки расстроенному поэту, наклонившись к нему вплотную, сказала что-то короткое и, судя по тому, как сжались губы Рылеева, неприятное, и покинула комнату. Мгновение спустя гнетущую тишину нарушил звук откупориваемой бутылки.

— Ну что, друзья, теперь мы можем приступить к… Кхм… Беседе? — нетерпеливо спросил Каховский.

— Еще нет Трубецкого, — расстроенно откликнулся Рылеев, но тот решительно отмахнулся от друга.

— Начать можно и без него, — заявил он, беря сразу два бокала в руку и разливая вино; хрусталь звякнул мелодично и печально. — Ведь, как я понимаю, начинать мы будем с того же, чем закончили в прошлый раз?

Взгляд проницательных глаз уперся в Пестеля. Каховский всегда был горяч. Рубил с плеча. А ведь Пестель был такой же, только старше. Выдержке он научился за последние годы. Выдержке и способности промолчать, когда это необходимо.

Снова завязался разговор, все о том же, что и в последние встречи. С тех пор, как распался их общий негласный Союз и образовались новые Общества, им стало труднее договориться. Вот и сейчас — пусть не всерьез, пусть не доходя до крайностей — сидящие в гостиной поделились на два лагеря. Уже крепко засевшие в подсознании устои разных Обществ вбивали между собеседниками клин противоречий. Одних смущали методы, которыми предполагалось осуществить задуманное, других — результат. Общей была лишь конечная цель, и это было единственным, что собирало их здесь — в синем доме на набережной Мойки.

— А я говорю, что императора оставлять в живых нельзя ни в коем случае! — уперто повторял Каховский, со звоном опуская опустошенный бокал на стол. Снова разгорелись споры.

— Обойтись можно и без цареубийства, — возражал ему Волконский.

— Будем смотреть по ситуации! — решительно заявлял Муравьев-Апостол.

— Но, надо думать, если мы оставим его в живых, все наши действия могут так и остаться бесплодными, — неожиданно взял сторону Каховского Никита Муравьев.

— Милый друг, потише! — увещевал товарища Рылеев.

Пестель молчал, сжимая пальцами край подоконника. По вискам снова начинала бить тупая боль, и на лбу выступила испарина. Судорожно выдохнув, он всего на мгновение закрыл глаза и тут же почувствовал, как волной накатывает на него боль и сжимает голову, словно в тисках. Он, должно быть, побледнел, потому что оказавшийся рядом Муравьев-Апостол вдруг наклонился к нему и, осторожно сжав его локоть, спросил:

— Павел, тебе плохо?

— Сейчас пройдет, — сквозь зубы ответил Пестель, чувствуя — пройдет не скоро. — Я выйду на минуту.

Не вслушиваясь больше в горячие споры, Пестель резким шагом миновал расстояние до двери и вышел из душной гостиной. В тесном коридоре было не лучше. Глотая воздух ртом, он ослабил узкий воротник сюртука. Сквозь мельтешащие круги перед глазами заметил смутное движение рядом с собой, но не придал этому значение. Ноги не держали. Не предпринимая даже попытки найти стул или скамью, Пестель шагнул назад и прислонился спиной к благословенно холодной стене. Боль потихоньку начала уходить.

— Возьмите.

Пестель услышал голос, но не сразу понял, кому он принадлежит. Лишь спустя несколько мгновений, когда зрение восстановилось, он увидел прямо перед собой незнакомку в сером платье. Она протягивала ему стакан воды. Ее внимательные глаза без стеснения оглядывали его лицо.

Пестель принял стакан и сделал несколько глотков. Отер со лба выступивший пот.

— Благодарю Вас.

Незнакомка без спроса забрала стакан и указала кивком головы на соседнюю дверь:

— Вам нужен свежий воздух. В кабинете Кондратия окно не запечатано.

Она ушла, оставив после себя едва заметный шлейф духов. А Пестель остался стоять, провожая ее фигуру холодным взглядом. Её тон и то, как она вела себя в доме Рылеева, внезапно оскорбили его, заставили почувствовать себя слабым и уязвимым. Он устал с дороги, головная боль, о которой он уже успел почти забыть, в последние недели снова стала напоминать о себе, и меньше всего он желал, чтобы кто-либо узнал об этом.

Но возвращаться в гостиную отчаянно не хотелось. Пестель опасался, что приступ повторится, знал, что выглядит плохо и вполне даже сходит за больного человека, поэтому, поколебавшись еще мгновение, все-таки вошёл в кабинет. Не тратя времени, обогнул большой стол у окна и приоткрыл податливую раму.

Тихие шаги раздались за его спиной — Пестель знал, что незнакомка обязательно зайдет в кабинет вслед за ним. Все женщины по характеру сердобольны — им только дай жертву, которую можно окутать своей заботой. Пестель с досадой предчувствовал вопросы о его самочувствии, однако тусклой лампе, которую девушка внесла в кабинет, был искренне рад.

Он вдохнул морозный воздух и повернулся к вошедшей.

Незнакомка словно только этого и ждала. Она уже поставила лампу на стол и, опустив руки вниз и переплетя пальцы, смотрела теперь на стоявшего перед ней мужчину. Голова чуть наклонена набок, на лоб упала короткая прядь, взгляд прямой и открытый.