Она заговорила, но с ее губ слетело совсем не то, что Пестель ожидал услышать:

— У меня будет к Вам просьба, — секундная заминка, словно для того, чтобы подобрать правильные слова. — Вы не могли бы просить Кондратия о том, чтобы он не устраивал чтений в это воскресенье? Меня он не послушает.

— Отчего же я должен просить его об этом? — скрывая удивление, осведомился Пестель.

Незнакомка отвела взгляд, но лишь на секунду. Как бы уверенно она ни держалась с ним, Пестель не без удовлетворения заметил, что ей не по себе от того, что приходится вести разговор с незнакомым мужчиной, да к тому же мужчиной в звании.

— Понимаете, он, конечно же, будет читать свои последние стихи…

— Не вижу в поэзии ничего дурного, — довольно резко перебил девушку Пестель. Ему уже порядком надоел едва начавшийся разговор, немного раздражали довольно бесцеремонные манеры девушки, и вообще ему давно пора вернуться в гостиную.

— Поэзия заканчивается там, где начинается политика, — ровным голосом сказала незнакомка. — Кондратий человек осторожный, но даже он может оступиться. Вы же знаете, Павел Иванович, сейчас у государя… повышенный интерес к роду вашей деятельности. Не думаю, что будет разумным проводить такое мероприятие днем, да к тому же в воскресенье.

До Пестеля не сразу дошла суть сказанных девушкой слов. Стоило ей только произнести его имя, как в его памяти возник давно забытый образ — зима 1815 года, дорога, случайная знакомая в маленьком литовском городе. Конечно же, это не она, только взгляд напоминает ту, другую. Взгляд и этот серьезный, деловой тон. Сейчас той, другой, должно быть уже за двадцать пять…

— Вам сколько лет? — зачем-то спросил Пестель, и девушка заметно растерялась:

— Двадцать два.

И — заливаясь предательским румянцем:

— Я прошу прощения за то, что потревожила вас, — глаза опущены в пол, пальцы правой руки нервно сминают рукав платья. — Но от своих слов я не отказываюсь. За последний месяц было четыре ареста. Один из них — в доме напротив.

Теперь настала очередь Пестеля пристальнее вглядеться в лицо девушки. Она не выглядела на свой возраст. Высокая и по-девичьи хрупкая, с волосами, заколотыми так, что ни один локон не спадал на плечи, она была похожа на лицеистку. Но взгляд ее больших глаз тут же заставлял менять мнение. Кто она? Откуда взялась? Она говорила о политике так легко и свободно, словно всю жизнь только и занималась тем, что строила заговоры и плела интриги. Почему она заговорила с ним? Ни одна из женщин, которых ему довелось знать, не говорила с ним так. Это было неправильно, не соответствовало их статусу, в конце концов было просто неприлично. Женщины в дела мужчин лезть не должны. Особенно в такие дела.

Разговор пора было заканчивать.

— Приму к сведению, — Пестель ударил каблуком о каблук и наклонил голову в знак прощания. — А теперь вынужден откланяться.

Он закрыл окно и вышел из комнаты. Одновременно с этим открылась входная дверь, и на пороге появился Сергей Трубецкой — весь в снегу и с покрасневшими от мороза щеками. Он посмотрел сначала на Пестеля, потом — на вышедшую вслед за ним из кабинета девушку. Стряхнул с себя снег и ничего не сказал.

***

Просьбу незнакомки Пестель выполнять не стал. Более того — в воскресенье ровно в два часа дня он уже стоял в гостиной Рылеева, невольно высматривая в толпе серое платье. Но вокруг него кружили одни зеленые мундиры. Не видно было даже Натальи Михайловны, которая обычно суетилась вокруг мужа. Сегодня Рылеев встречал гостей один — задумчивый, молчаливый, растерянный.

Гостиная потихоньку наполнялась людьми. Приглушенные разговоры долетали до Пестеля со всех сторон; квартира поэта гудела, как улей. Рылеев подходил то к одному знакомому, то к другому. Пестель наблюдал за ним издалека, следя за изменениями на его лице. Вот он растерян, вот оживлен, вот снова брови его съехались к переносице и губы сошлись в тонкую линию…

Чтения, как обычно, начались с краткой сводки новостей. Со своей речью выступил как всегда сдержанный Трубецкой, потом добавили несколько слов Якушкин и Матвей Муравьев-Апостол. Их речи встретили восторженно.

— Так не отступим же от правого дела! — выкрикнул кто-то из собравшихся, и эта фраза почти мгновенно потонула в одобряющих рукоплесканиях.

Наконец все стихло, и на середину гостиной вышел Рылеев. Горделивая осанка, пламенный взгляд черных глаз — милый и робкий в быту, Кондратий Федорович преображался мгновенно, когда говорил о России, об их правом деле…

Он начал читать свои стихи, и вокруг воцарилась тишина.

— Не ожидала Вас здесь увидеть, — раздался рядом тихий голос, и Пестель вздрогнул. — Вы решили задержаться в Петербурге?

Она стояла рядом, как ни в чем не бывало глядя на Кондратия. Серое платье незнакомка сменила на темно-зеленое, но такое же простое. Волосы так же собраны заколкой. Пестель развернулся к девушке всем корпусом и наклонил голову в знак приветствия.

— Рад Вас видеть здесь, сударыня! — вежливо ответил он, решив поддержать игру. — Я, так же как и Вы не ожидали увидеть меня, совсем не думал, что снова смогу удостоиться встречи с Вами.

Незнакомка быстро взглянула ему в глаза и опустила голову, скрывая смущение. Она, очевидно, услышала насмешку в его голосе и с опозданием осознала, насколько вызывающим было ее поведение. Но, похожая на неразумного упрямого котенка, она не отступила и осталась стоять рядом как ни в чем не бывало.

«…Уже воспрянул дух свободы

Против насильственных властей;

Смотри — в волнении народы,

Смотри — в движеньи сонм царей!..»

— Скажите, Павел Иванович, — большие глаза снова были обращены к нему, и Пестель вдруг снова почувствовал себя уязвимым. — Только честно скажите… Какие у вас шансы осуществить то, что вы задумали, и остаться в живых?

— Практически никаких, — сухо ответил Пестель, ни на секунду не отводя взгляда от побледневшего лица девушки. — Почему Вы интересуетесь?

Она едва заметно пожала плечами.

— Я просто хочу понять, что движет такими людьми, как вы. Если бы…

Окончание ее фразы потонуло в рукоплескании офицеров. Рылеев закончил читать и, разгоряченный, взъерошенный, ушел с центра, слившись с толпой. Мгновение — и он оказался рядом с ними.

— Павел! Несказанно рад видеть тебя! — тут он заметил притихшую девушку и, словно только теперь до конца избавившись от опьяняющих революционных мыслей, спохватился: — Разреши мне представить тебе мою дальнюю родственницу, Викторию.

Виктория присела в легком реверансе. Пытливые глаза смотрели исключительно на Кондратия, словно девушка утратила интерес к бывшему собеседнику и решила избегать его во что бы то ни стало.

— Рад знакомству, — из приличия ответил Пестель и, почти не пытаясь скрыть иронии, добавил: — Твоя родственница, Кондратий, совершенно очаровательна! Я давно не бывал в обществе столь милой дамы.

Кондратий улыбнулся, не разобрав в словах друга скрытого подтекста. Взглянув на часы и будто вспомнив что-то, извинился и исчез за дверью. Едва он ушел, Виктория посмотрела прямо на Пестеля и, улыбнувшись, предложила:

— Может, останетесь на чай?

Пестель вежливо улыбнулся в ответ. Конечно, он не собирался задерживаться здесь ни минуты дольше.

— Отчего не остаться, — сказал он противоположное тому, что собирался сказать.

========== -2- ==========

В жарко натопленной гостиной не смолкали оживленные разговоры. Взбудораженный и сжигаемый жаждой деятельности, Рылеев все говорил и никак не мог остановиться. Он то тихо порицал себя за свои грешные мысли, то вдруг забывал об этом и с горящим взглядом выдавал хлесткую правду об укладе ненышней России. Взгляд его горел тем же огнём решимости, и именно такого Кондратия Рылеева Пестель любил больше всего. Поэт говорил, Пестель слушал его пламенные речи и невольно проникался тем же жаром. Сидящая рядом с мужем Наталья Михайловна молча стискивала пальцами фарфоровую чашку.

— Довольно, Кондраша, — мягко остановила она мужа, когда тот неосторожно затронул в разговоре имя императора. — Пора Настеньку укладывать.