– Вчера? – переспросил я. – И также в наручниках?

– В наручниках? – озадачено оглянулся отец Иона. – Почему – в наручниках?

– Нет? – сказал я. – Странно? А некоторых сюда доставляют в наручниках.

– Вы, наверное, имеете ввиду подопытных? – предположил Григорий Алексеевич.

– Да-да, – зачастил Павлов, бросив на меня взор, как на провинившегося подростка, – именно их и имели ввиду, – и чтобы я не развивал тему о «браслетах», добавил: – Давайте, дабы ознакомить вас в полной мере, чем же мы здесь занимаемся, встанем, и мы с нашими сотрудниками проведем экскурсию, согласны?

Мы все встали и вышли из конференц-зала. Видя, что Алимжанова замыкает группу, я приостановился и, поравнявшись с ней, тихо произнёс:

– Шинар, можно вас на минутку?

– Конечно, – сказал она.

Мы отошли в сторонку.

– Не знаю, как и сказать, – туманно начал я, к чему-то массируя свой подбородок и думая, что следовало бы побриться прежде, чем вызывать на беседу женщину. – Ну, в общем… может вы поймете и без моих объяснений то, о чем я хочу сказать.… Скажу напрямки: что это было?

Она терпеливо ждала, пока моя мысль благополучно минует стадию рождения и сформируется в нечто, похожее на предложение, затем сказала:

– Вы хотите сказать, что я думаю, – она выдержал паузу, – о той левитации?

Меня точно током поразили; и если бы не стена, к которой я стоял спиной…

– Разуму не стоит всегда доверять чувствам, – сказала она, – чувства могут обмануть разум. Так говорил мой дед.

– И всё же? – настаивал я.

– Давайте об этом позже. Мы отстали, а ведь именно для вас и отца Ионы проводится пояснительная экскурсия. Давайте не будем задерживать.

Догнав «делегацию», мы пересекли дверной проём и очутились в помещении, которое представляло собой.… Впрочем, не вдаваясь в подробности, опишу его вкратце. Походило оно на тюремный сектор из американских фильмов: по правую руку вдоль недлинного коридора тянулись двенадцать камер без лицевых стен и привычных нам железных дверей с «глазками» для наблюдения за заключенными. Вместо стен от пола до потолка и от кирпичного простенка между камерами до простенка – толстенное стекло, как я догадался, бронированное. Вход в камеру был выполнен из такого же материала, электронное запорное устройство надёжно ограничивало пространство площадью, примерно в девять квадратных метров. Внутри камер имелась кровать, санузел, стол, телевизор, помещенный в некий бронированный аквариум. Окон не было. Освещение люминесцентными лампами задавало холодный, неприветливый тон суровому пристанищу для «подопытных».

Группа во главе с Павловым ждала нас возле камеры №1. Когда мы с сотрудником Алимжановой присоединились к остальным, он прокашлялся и начал:

– Мы находимся в третьем секторе содержания непосредственных участников проекта. Всего секторов – три. Как вы уже успели заметить, здесь двенадцать камер и, соответственно, двенадцать заключенных. В первом и во втором секторах количество точно такое же. То есть, всего – тридцать шесть. Здесь, как и в двух остальных, «подопечные» на разных стадиях обработки: кто-то «старожил», кто-то прибыл недавно. Такое, так сказать, смешивание даёт дополнительный положительный результат. Что это за контингент? Почти у всех – пожизненные срока заключения, все были приговорены к строгому режиму содержания, кто-то содержался в одиночных камерах, но недолго. Мы старались, чтобы их психика ещё не была адаптирована к тюремным условиям и в какой-то степени подавлена этими условиями. Здесь находятся серийные убийцы, маньяки, педофилы, извращенцы, в общем – милые, добродушные граждане, убившие или изнасиловавшие не одну жертву.

В камере под №1 на заправленной постели сидел щупленький мужичок невзрачного вида в пижаме голубого цвета и уныло, с грустью глядел на нас. Глаза его не выражали какого-либо мыслительного процесса, и весь он был жалок и как будто нуждался в помощи.

– Позвольте вам представить, – продолжал Павлов, указывая рукой на этого несчастного мужчину, – маньяк из Волгодонска. Его дело состоит из семи внушительных томов, был приговорен к пожизненному заключению. Изнасиловал множество женщин и детей. Правда, никого не убил. Умелый и увертливый тип, ни одна жертва не видела его лица. Представители правоохранительных органов сумели выйти на него только благодаря тому, что у него есть пристрастие к верхней женской одежде, фетишист, так сказать. По профессии он модельер, и отсюда такое пристрастие. Не смотрите, что он сейчас молчалив и скучен, эти черты он приобрел уже после наших сеансов. Так он импульсивен, очень разговорчив, имеет дар входить в доверие к любому человеку – очень коммуникабельный тип. Он находится на первой стадии обработки. Это щадящий режим, который мы называем «идеалистической стадией». Позже, когда мы перейдем в основной блок, детально рассмотрим каждую стадию. Идеалистическая стадия длится примерно две недели. Не подскажите, Шинар, сколько дней находиться у нас №25? – обратился он к Алимжановой.

– Как вы сказали? – задал вопрос отец Иона. – №25? Вы хотите сказать, что не употребляете имен и фамилий подопечных?

– Совершено верно, – ответил Павлов, – на первых этапах мы ведем политику обезличивания, дабы ослабить влияние личности преступника на его сознание в целом.

– Как в гитлеровской Германии, – вполголоса пошутил я и пожалел, что пошутил: все почему-то бросили на меня принижающий взгляд. Павлов не обратил внимания на мою реплику и продолжил:

– Так что у нас с показателями, доктор Алимжанова?

– Биологические показатели в норме, – отвечала она. – Тенденция роста коэффициента осознания несколько снизилась, но остается устойчивой. Регрессии или инволюции процесса не наблюдается.

– А что такое «коэффициент осознания»? – спросил я.

– Эта условная, абстрактная величина, – отвечала доктор Алимжанова, – показывающая математическое отношение негативной реакции психики преступника к позитивной поступающей из реальной действительности информации морально-этического содержания.

– Эта та величина, – начал пояснять Павлов, – которая дает представление, насколько человек готов осознать действия, совершенные в прошлом, и именно по ответным реакциям можно судить о его готовности. Каким образом психика его отвечает на те или иные смысловые раздражители. То есть, насколько высока его агрессивная установка. Сначала они все отвечают одной агрессией, задатков сочувствия, сопереживания, ответных порывов помочь ближнему у них нет. Схематически этот показатель можно изобразить так (он шариковой ручкой начертил формулу на белом листе бумаги, лежавшей на планшете, который держала в руках доктор Алимжанова):

Коэффициент осознания =

– Как же вы сводите эти абстрактные понятия к математическим данным? – поинтересовался я.

– Нами разработан ряд психологических тестов, которые в совокупности со сканированием динамики изменения биологических ритмов в организме подопытного дают возможность подходить к сравнительному анализу. Вот, к примеру, видите: в камере находится телевизор. Это не дань комфортному содержанию преступных элементов. Это – один из тестов. Мы демонстрируем передачи, пропагандирующие морально-положительные чувства, и по реакции составляем аналитические данные и выводим графики. Абсолютных единиц, конечно, нет, мы же за базовые показатели принимаем то состояние подопечного, в котором он был до прибытия к нам.

– Не хотите ли вы сказать, – вмешался в разговор отец Иона, – что это, с позволения сказать, коэффициент – и есть «совесть» человеческая?

– Нет, этого я не хотел сказать, – парировал Павлов. – Он только показывает готовность «пациента» к переходу к более высокому уровню обработки сознания.

– А сколько вообще этих уровней? Первый, мы уже знаем, – «идеалистический».

– Вы, конечно, забегаете вперёд. Перечисление наименований уровней в данный момент не даст вам о них какое-либо представление. И всё же я могу ответить на ваш вопрос. Всего уровней – четыре: первый – «идеалистический», второй – «имитационный», кстати, самый продолжительный, третий – «идентификационный» и четвертый – «адаптационный». Хочу заметить, что это только основная схема работы, каждый уровень, в зависимости от сложности рабочего материала, можно разбить также на множество подуровней.