– А что к нему возвращаться, – каким-то добродушным, обезоруживающим тоном сказал Павлов.

– И всё-таки, почему именно я?

– Вы были выбраны генератором случайности. Видите ли, существует такая компьютерная программа.

– Я в курсе.

– Великолепно, – похвалил он меня. – Из базы данных, содержащей сведения о всех журналистах нашей страны, были выбраны методом случайного отбора некоторое число кандидатов, а из этого числа тем же образом мы выбрали вас.

– Да, проще некуда, – усмехнулся я. – Но почему же вы уверены, что я вам подхожу?

– Мы пришли, – произнёс он вместо ответа, и открыл одну из железных дверей в конце коридора.

Комната, в которую мы вошли, так разительно отличалась от того антуража больницы, к которому я начал привыкать, что я невольно и сам забыл о своем вопросе. Мягкая роскошная мебель, выполненная с хорошим дизайнерским вкусом, стены со встроенными аквариумами с немыслимо сказочными подсветками, ковры на полу.… На стеклянных столиках всевозможные напитки и фрукты. В общем, всё походило на первоклассный бордель, чем на комнату для научных сотрудников. Лёгкая, негромкая музыка, льющаяся, чудилось, откуда-то сверху, эту фантасмагорическую картину делала полной, законченной. В глубине комнаты оказалась ещё одна дверь, ведущая в сауну. Павлов проводил меня туда, дал указания сложить всю одежду в специальную корзину, пожелал хорошо отдохнуть и удалился. Оставшись один первое, что я сделал, – выматерил Павлова, весь этот исследовательский центр и самого себя за согласие на эту авантюру. Затем, раздевшись до гола, направился в сауну. Быстро разобравшись с электроникой, регулирующей температуру и подачу пара, я взобрался на верхнюю полку, закрыл глаза и наконец-то за долгие дни расслабился. Я решил больше не ломать голову; действительно, необходимо было отдохнуть. Слишком многое было пережито в такие сжатые сроки, и психика была на взводе. Насколько б ни была крепка цепь, но и у всякой цепи есть свой предел прочности. А я был уверен, что достаточно было б ещё полчаса таких умственных напряжений, и предел моей прочности не заставил бы себя ждать. Так что… к черту всё!

Пахло деревом и раскалёнными камнями. Пар был сухой, и дышалось легко, и я дышал глубоко и ровно, прислушиваясь к каждому вдоху. В сознание начали проплывать кадры из далёкого детства. Деревенька на краю мира, отгороженная от этого мира непроходимой стеной леса, только пыльная, жёлтая дорога – единственная нить, ведущая к цивилизации. Низенькая банька по четвергам, тёмная, прокопчённая, со щелями возле двери, откуда неприятно дуло. Плеснёшь ковш воды на раскалённый металл – и всё становиться призрачно сиреневым от заклубившегося парка. Жар обжигает плечи и печёт затылок, но из-под лавок всё одно тянет холодком, и ты спешишь залезть с ногами на эту самую лавку, пока живой, обжигающий воздух не ушёл прочь. Я приезжал сюда гостить на летние каникулы, и после городских условий было дико и странно мыться раз в неделю. Но к концу лета просто и не представляешь другого образа существования, как жизнь здесь. В памяти почему-то стёрлись события, подробности жизни в деревне, лица и имена людей, живущих там. Лишь осталось воспоминание о той бане, чёткое, яркое, словно я недавно из неё вышел. Даже запах, своеобразный, не сравнимый ни с чем, отдающий кисловатым подгнившим деревом и застоявшейся водой, живо ощущается теперь, по прошествии стольких лет.

Выйдя из сауны и ополоснувшись под душем, я не нашел ни свою одежду, оставленную в корзине, ни обещанную спецодежду, ни халата, ни полотенца. Но недоумение от такого недосмотра работников ни сравнимо с тем удивлением, которое испытал, когда в надежде найти вышеупомянутое в комнате с аквариумами вышел и обнаружил нечто неожиданное. На одном из мягких кожаных диванов сидела и улыбалась обнаженная женщина азиатской внешности. Я оторопел, не зная, что говорить, и совсем забыв прикрыться. Что-то начал бормотать. Но японка (так я решил, хотя определить национальность по внешним данным я не умею) на чисто русском языке произнесла:

– Ничего не нужно говорить. Подойдите.

Я подчинился, точно загипнотизированный. Я заворожено смотрел на голую молодую, красивую женщину.

– Попытайтесь ни о чем не думать, – продолжала она, – дышите ровно и спокойно.

Женщина взяла махровое полотенце и вытерла моё тело медленно и по-матерински нежно, точно боясь повредить мою кожу: сначала плечи и грудь, затем спину и ноги. От этих прикосновений по всему телу бегали электрические разряды, и я почувствовал, что во мне просыпается мужское влечение к этой женщине. Я отнял у неё полотенце и попытался прикрыться, смутившись неожиданного проявления врожденного инстинкта. Но она предупредила этот жест и убрала тряпицу прочь, пояснив:

– Не впускайте сейчас стыд в сознание, не стыдитесь того, что заложено природой. Попытайтесь очистить сознание.

Тогда я приблизился к ней, приняв слова её за приглашение к любви. Но она отстранила меня, сказав:

– Нет, я не для этого здесь.

Я хотел, было, поинтересоваться, для чего же; она же, прикрыв ладошкой мои губы, не дала мне сделать этого.

– Ложитесь на спину и закройте глаза. И не думайте ни о чем.

Голос японки, ласковый и в то же время строгий, действовал на меня странным образом: он будто управлял мною – я подчинялся каждому указанию. Чувствуя большую неловкость за то, что не могу справиться с самим собой, за то, что так по-идиотски выгляжу, и за то, что при этом рядом находиться странная женщина, я все-таки лёг на спину и закрыл глаза. Я слышал, что она что-то зажгла. Какой-то незнакомый запах ударил мне в нос, и я почувствовал небывалую легкость и ощущение невесомости, всё поплыло и растворилось. Я прибывал в таком состоянии, словно нахожусь между сном и реальности: что происходило дальше я, вернее, угадывал, чем осознавал. Её руки массировали моё тело, и иной раз я испытывал то же самое, что испытывает каждый в момент зачатия, но тоньше, длительнее и прекраснее. Я не знаком с тантрическим искусством, однако думаю, что это было именно оно, или что-то в этом роде. В то же время я находился как бы вне самого себя: я сидел на диване напротив и наблюдал, как женщина азиатской внешности слегка касается голого спящего мужчины, похожего на меня. Затем она легла на него, и… я не поверил своим глазам… они оторвались от ложа и, поднявшись на некоторое расстояние от него, начали парить в воздухе. Левитируя и слегка покачиваясь в воздухе, они вдруг стали растворяться, делаться всё прозрачнее и призрачнее, пока и вовсе ни исчезли. А я остался сидеть в полной растерянности, ошеломленный увиденным зрелищем. Когда начало проходить состояние потрясения, я оглядел себя. Я был одет в какую-то спецодежду бледно-зеленного цвета, подобие той, что была на Павлове. Тяжесть в голове, преследующая все эти дни, исчезла. Я чувствовал небывалую бодрость и желание что-либо делать, словно помолодел.

– Как отдохнули? – услышал я, а затем и увидел Павлова, присевшего на подлокотник соседнего дивана.

– Удивительно! – сказал я, не силах выразить то, что чувствовал после такого… Наверное, я был похож на младенца, который пытается понять то, что недоступно его детскому разуму.

– Ещё бы! – подхватил он. – Вы проспали восемнадцать часов.

– Неужели? Поразительно! – не поверил я Павлову; я был уверен, что только что вышел из сауны. Однако то, что я был полностью отдохнувший, говорило в защиту слов Павлова. Была ли та японка?.. Вопрос этот я как-то не осмелился задать тому, кто ни раз упоминал о своей профессии – профессии психолога.

– Итак, – сказал Павлов, – раз вы отдохнули и набрались сил, то мы в полной мере можем приступить к вопросу, который вас мучил на протяжении всей этой недели: что же такое ЭСИЛ? Как вы знаете, это аббревиатура слов: «Экспериментальная система исправления личности». Что это значит? – он посмотрел на меня так, словно ждал именно от меня ответа, что же это значит. – Впрочем.… Давайте, прежде чем я изложу, суть системы, сделаем небольшое отступление. Так легче мне будет донести.