Она протягивает мне мягкое на ощупь, серебристое платье, струящееся волнами. Я принимаю его с осторожностью, зная, как много оно, должно быть, стоит и денег и ее ожиданий.

– Мама, спасибо, но… Я не могу его принять. Дай мне лучше другое.

– Бери. – Говорит она с уверенностью в голосе. – Я из него выросла, а тебе будет в самый раз. Сходим, ушьем немного в талии, и будет как новенькое.

Я не могу представить, что придется портить ее самое любимое платье. Пусть даже она его больше никогда не наденет, все равно не могу взять на себя такую ответственность. Пусть оно лучше никогда не будет запятнано воспоминанием о Вечере Встреч. Пусть оно лучше навсегда останется висеть в шкафу…

– Нет. – Говорю я. – Ушьем другое. У тебя уйма обычных платьев. Дай мне одно из них. – Я говорю строго, потому что иначе она не поддастся.

– Нина, я хочу, чтобы ты выделялась из толпы.

– А я решила, что не хочу кромсать твое любимое платье. – Наотрез отвечаю я. – Решено, и точка.

И в тот момент, когда мама готовится открыть рот, чтобы возразить мне, раздается неожиданный звонок в дверь. Мы обе оборачиваемся на прозрачную стену, разделяющую нас и пространство лестничной площадки, и видим за стеной человека. Он стоит в кепке с бейджем на груди и двумя коробками в руках. Я не знаю, для чего он пришел, и что у него в коробках, такого со мной за все мои восемнадцать лет еще не было, но что-то подсказывает мне, что это связано с Вечером Встреч, и я с осторожностью направляюсь к двери, чтобы открыть ему дверь.

– Доставка для Нинель Бергин! – Кричит мужчина, видя приближающуюся меня.

– Спасибо. – Отвечаю я, приоткрыв дверь и принимая коробки.

– Распишитесь!

Я прислоняю большой палец правой руки к его машинке, и она мелодично пиликает, загораясь зеленым. Мужчина коротко прощается и поспешно разворачивается на своих каблуках. Мы с мамой ставим коробки на стол и начинаем резать ленты, раскрывая красивый картон. Внутри в слоях мягкой коричневой бумаги я нахожу что-то наподобие шелковой ткани бело-сине-красного оттенка.

– А вот и туфли! – Кричит мама, отвлекая меня от моей коробки. У нее в руках красивые темно-синие каблуки.

Мама надевает их на руки и весело цокает языком, изображая человечка, прохаживающего по мостовой, но тут же замолкает, переводя взгляд на кусок шелковой ткани в моей руке.

– Ух-ты, вот это да…

Мы вместе выуживаем на свет необыкновенное платье.

– Это от него… – Шепотом говорит она, озвучивая вслух мысли, крутящиеся в голове и у меня.

На шкафу на вешалке висит мое новое платье, купленное мне кем-то в подарок. Белое в крупный синий и красный горошек. Оно красивое. Под ним приготовлены темно-синие туфли на каблуке в шесть сантиметров. Это все, чем я хочу обрадовать сегодня Вечер Встреч. Чем ОН хочет порадовать Вечер Встреч. Внутри меня все бушует. Я бы хотела сопротивляться ему и всем им, но я бессильна…

Мама держит в руках мои каштановые пряди и плетет из них косу наизнанку. Я наблюдаю в отражении ее сосредоточенные добрые глаза, в уголках которых немного морщин. Ей тридцать семь. Папу ей назначили в восемнадцать. Через год она родила меня… Все как у всех. Люблю их всем сердцем, но не хочу того же самого для себя. Всеми силами стараюсь отогнать эту мысль, но время безжалостно наступает на пятки. Когда-то должно было случиться мое «спаривание», которого я так ждала. И если бы Партнер был из обычных, я бы сумела настоять на своем. Но, видимо, у судьбы другие планы.

Сегодня вечером мы должны явиться во Дворец Советов на Вечер Встреч, где мне представят моего будущего Партнера. Ловлю себя на мысли об этом и нахожу всегда с промокшими ладонями. Ничего о нем не знаю. Ни имени, ни возраста, ни должности. В голове постоянно возникает один и тот же образ – пузатый, низкорослый человечек в летах, имеющий привычку брызгаться слюной во время разговора. У которого лысина блестит на свету, и который запыхается от одышки. Представляю, как он приближается и притягивает меня к себе своими пальцами-сосисками, покрытыми кожным жиром, и пытается присосать мокрыми от слюны губами, обрамленными твердой серой щетиной. Даже чувствую его кисло-вонючий запах смешанных между собой духов, вчерашней выпивки и съеденного за обедом бараньего курдюка.

– Что с тобой?! – Кричит мама, и я понимаю, что все мое видение отобразилось на лице. – Ты как будто лимон откусила.

– Почти что… – Грустно отзываюсь я.

Мне этот лимон теперь всю жизнь есть…

– А вы с отцом сразу влюбились друг в друга?

Мама ловит в отражении мой взгляд, не выпуская прядей, и отвечает:

– Сразу. Только его увидела, сразу поняла, что мое.

– Повезло… – Укоризненно говорю я.

Я знаю, она, конечно, не виновата в том, что мне достается Партнер, скорее всего, взрослее меня. Из правительственных, а значит неприкасаемых кругов. Кругов, которых тронуть – себе дороже. Перед которыми лучше молчать, а лучше всего с ними вообще не пересекаться. Именно такой стиль жизни и предпочитает большинство – избегать какого-либо общения с адептами власти. Спокойнее и дольше живется. Ключевое слово здесь – дольше. Мама ни в чем этом не виновата, но я должна ей выразить свое негодование. Кому еще мне выплакаться…

– А было когда-нибудь так, что люди влюблялись по своему желанию и женились на тех, на ком хотят?

Она делает тяжелый вдох.

– Было, конечно, Нина. Но сколько я себя помню, браки всегда «назначались».

– А бабушка с дедушкой?

– Они тоже уже не застали. Вот их отцы и матери еще могли выбирать вторые половинки сами.

Она снова вздыхает.

– С тех пор как существует Суперкомпьютер, существует и институт «назначаемого» брака. Уже около пятидесяти лет. Говорят, за границей граждане сами выбирают себе Партнеров. Но этот вид брачных отношений неэффективен – слишком большой процент разводов. В нашей стране все по-другому. Развод подпадает под запрет. Когда у тебя нет выхода – ты не задумываешься о вариантах. Тем более если половинка тебе подобрана идеальная.

– Попахивает заученными Библиотечными цитатами. – Отзываюсь я сарказмом.

Мама улыбается. Мы снова замолкаем.

«Когда у тебя нет выхода» – идеально подобранное описание, думаю я.

Я смотрю на свое отражение в зеркале. Большие синие глаза. Высокий лоб. Веснушки, которые мама обещала замазать своей пудрой. Выдающиеся косточки ключицы… Я ведь красивая… Но для кого?

Когда я была маленькой, и осознание того, в какой стране мне предстоит прожить, еще не лежало на моих плечах таким тяжелым грузом, мне казалось, что я-то уж точно родилась для огромных свершений, завоеваний и побед. И никто меня не остановит. Но чем больше я начинала знавать о гадостях и мерзостях, творящихся вокруг, тем больше мне хотелось вжать голову в несуществующий панцирь. А то, что я вижу в зеркале сегодня – и вовсе маленькая овечка со спутанными в оковы ногами, которую отводят в лавку мясника.

Потому что Великий Союз – это Система. И Система эта голодна. Она все время хочет кушать, несмотря на то, что вечно жрет и жрет. Ей в год скармливают миллионы, как расходный материал. Миллионы таких, как я, миллионы простых рабочих, обычных граждан, провинившихся, исправленных, свидетелей, неугодных, неподдающихся, нежеланных, лишних… Их скармливают. Кого-то целиком, кого-то подавляют так, что от человека остается абсолютный ноль. Просто телесная оболочка. Без души. Без того, что было раньше – без той самой антивеликосоюзной изюминки. Чтобы все оставалось на должном уровне. В том же статусе. Глянешь, а под ногами – выплюнутые косточки попавших под раздачу. И вскоре ей скормят еще одного человечка. Меня. Система важнее одного отдельно взятого индивидуума. Отдельные индивидуумы – всего лишь средства и материалы. Кирпичики одной большой холодной красной стены…

Папа вешает на плечики свой выходной костюм.

– Можешь надеть тот, в котором был на похоронах у дедушки. – С ухмылкой говорю я.