– Дворец Советов, доченька… – Произносит она мне вслед то, о чем я даже уже позабыла, и я останавливаюсь.

Мы вновь замираем, глядя друг на друга. Дворец Советов – это не просто так. Если где и проводятся Вечера Встреч для обычных людей, то только не там. Дворец Советов внутри – помещение неприкасаемое. Там сидит наше правительство. Там Вождь… Это значит, что Суперкомпьютер соорудил пару из меня и кого-то, кто принадлежит к их числу… Числу тех, кого я боюсь и ненавижу…

Ну, что же. Партнер мне найден. Хотели – получите, распишитесь.

Солнечный свет мягко лижет мои нос и щеки. Сквозь стеклянные стены, потолок и пол, от него совсем нигде не спрятаться. Я не спешу открывать глаза, наслаждаясь запахом кофе из кухни, лежа под одеялом.

Кофе – дефицитный продукт. На него необходим особый талон, выдаваемый всего лишь один раз в квартал. Мама старается экономить. Но мы пьем его все равно немного чаще других, потому что получаем на целую пачку больше благодаря папе.

Поворачиваю голову и, прячась в простынях, наблюдаю за родителями. Сота квадратная и легко обозреваемая с любого угла, чтобы легче было наблюдать за врагами народа и предателями. Чтобы ищейки в надзирательной будке могли видеть все, что творится в стенах.

Мама суетится на кухне: взбивает яйца, топит на сковородке масло, режет булочки для тостера. Я помню этот тостер еще с детства, мне было тогда десять лет. Для того, чтобы его приобрести, нам пришлось встать в длинную очередь. Если бы он не входил в список излишних бытовых приборов, без которых можно обойтись великосоюзной хозяйке, мы бы достали его за несколько дней по папиному талону. А так пришлось ждать целую вечность.

У нас в стране не продают практически ничего из заграничного. На рубеже двадцатого и двадцать первого веков какое-то время было модно и возможно заполучить оттуда что-то из одежды, интерьера или обуви. Даже связь с Западом была намного глубже и сильнее. Но потом, в десятые, после покушения на убийство Вождя, стоявшего в то время во главе Верховного Совета и Социалистической партии, железные тиски режима сомкнулись еще теснее. Покушение было совершено иностранным поданным, но убийство предотвратили. После этого все изменилось. Связь с Западом сошла на нет. Наступила Вторая Холодная Война. Между нами и Западом вновь встал железный занавес. Я могу хоть целый день пересказывать страницы истории из Большой Библиотеки, раздела для подростков 11–18. Но никто не сможет убедить меня в том, что все, что в ней написано – чистейшая правда. Я так много раз слышала от родителей о том, что Министерство Образования постоянно переписывает разделы истории. И от бабушки, пока она была жива, я слышала, что в ее времена Большая Библиотека учила совершенно другому.

Папа протягивает руку из-за занавески в ванной и вслепую шарит по металлическому змеевику в поисках полотенца. Интересно, почему использование занавески в душе не подпадает под запрет? Я, конечно, наоборот «за». Но все же? Передать секретный код, стоя в ванне, легче легкого… Должно быть, я просто чего-то не знаю. По крайней мере, хоть это на благо. Мне хватает каждый день видеть под собой полунагого Бонэ. Наблюдать его полностью голым и намывающим себя под душем каждый день уже было бы адовыми муками. Хотя я знаю, он был бы не против, и его мечта – подробней разглядеть, что у меня под длинной школьной юбкой, которую я надеваю сидя на кровати под одеялом. Я вижу, как он провожает меня взглядами сквозь толстый стеклянный пол между нами каждый раз, как я передвигаюсь по квартире. Бонэ – соседский сын. Ему двадцать три года, он все еще живет с родителями, и Суперкомпьютер, похоже, забыл про него…

– Ну, все, хватить спать! – Кричит мама из кухни.

Я сильнее натягиваю одеяло, чтобы притвориться спящей. Вставать ведь никуда не нужно.

– Ну, ты так долго ждала этого дня! – Ее голос звучит уже прямо надо мной.

От безысходности стягиваю с лица одеяло и тут же получаю по носу мокрыми пальцами. Иногда она напоминает мне ребенка. Все время удивляюсь, как можно было сохранить столько наивности и ребячества, всю жизнь прожив под пристальным взглядом Вождя.

Убегая обратно на кухню, она кричит:

– Нужно купить платье!

Да уж, у меня из платьев только сарафан, пара школьных платьев и несколько летних. Если бы их не купила мама, и если бы ношение брюк в школу не подпадало под запрет для девочек, то платьев у меня бы не было вообще.

– Я боюсь, что абы как не пустят во Дворец Советов. – Продолжает она, разливая кофе по кружкам.

Я вылезаю из кровати и снова попадаю в тапочки. Надо же, какое везение. Вот если бы так повезло с Партнером…

– Признайся, что тебя больше беспокоит, что его величество Партнер, по подозрениям – не самая последняя личность в этой стране. Для него мне прихорашиваться? – Отзываюсь я, присаживаясь и делая глоток.

Папа кладет бутерброд с сыром на тарелку и протягивает ее мне, одаривая меня пронзительным взглядом, от которого хочется провалиться сквозь пол.

– Нина. – Говорит он медленно и обстоятельно. – Поверь, нам с твоей мамой кажется, было бы лучше, если бы ты была подальше от них. – Он останавливается и водит головой по сторонам. Я знаю, кого он имеет под «ними» в виду. – Но что сделано, то сделано. Другого Партнера не переназначить. Ты можешь только отказаться, но стоит ли оно того? Прожить всю жизнь одной? Будь ты мужчиной, я бы не сказал тебе и слова – выживать одному, если ты мужчина легче, но ты девушка. Оставаться всю жизнь одной – не самый лучший вариант на свете, это может быть даже опасно. Ячейка общества имеет особый статус, Вождь всегда был за полноценные ячейки с детьми. Один – в поле не воин. Тем более, ты ведь его еще не видела. Может так случиться, что твой Партнер тебе приглянется.

Я снова стискиваю челюсти и опускаю взгляд на кофе.

Я бы сама хотела выбирать себе Партнера.

Я бы сама хотела выбирать…

Мама вынимает из платяного шкафа свои любимые высокие каблуки и протягивает мне.

– Вот. Наконец-то сгодятся. – С гордостью говорит она.

Любимые – не значит заношенные до дыр. Любимые – значит, те, на которые она больше всего любовалась, мечтая их когда-нибудь надеть. Каблуки в Союзе сильно не поносишь, есть униформа и не стоит с ней шутить, когда ты на рабочем месте. Можно иногда пощеголять на выходные в парке или центре Констеллы, но и тут не стоит надевать слишком высокие, сантиметров по десять. Четыре сантиметра – самое то, и каблучок чувствуется, и правил не нарушил. Поэтому все, что выше – надевай на свой страх и риск. А уж если будешь опаздывать со своими пятью часами, то и вовсе ноги поломаешь бежать на такой высоте.

Какое-то время назад, когда отца впервые повысили и в доме появились лишние талоны и деньги, мама стала время от времени захаживать в пошивочное ателье, где можно было также приобрести чужую старую одежду или сдать за небольшие копейки свою. Имея талоны, можно было заказать пошив определенного фасона для себя или члена семьи, что и пришлось по душе моей маме, так как она всегда любила втайне приодеться, стоя перед зеркалом, хотя бы для самой себя, потому что поводов и праздников надеть то, что пошил себе на выстраданные и скопленные талоны, особо не было. Но мама никогда не отчаивалась. Она потихоньку отшивала себе платья в ателье и вешала их в домашнем шкафу «до лучших времен», про что отец всегда шутил, что они никогда не настанут.

– Хорошо, что размер ноги одинаковый. Хоть тебе пригодятся.

Я смотрю на каблуки и понимаю, что это последнее, что я бы хотела носить. Мамина любовь к прекрасному мне не досталась. Мне досталась отцова любовь ко всему удобному и практичному, чтобы ничто «нигде не терло». Из всех излишеств у меня только бальзам для волос и крем для лица с тушью. Будь моя воля, я бы всю жизнь ходила в кедах и брюках. И когда я задумываюсь об этом, то чувствую себя не такой, как все.

– А вот это… – Она вынимает плечики с красивым длинным атласным платьем. – Мое самое любимое. Придется ушить, если оно тебе приглянулось.