Кривая улыбка исказила его черты. Неправильная, откровенно жуткая улыбка.

— Уничтожу, — глухо произнес Талер. — Уничтожу. Сотру в пыль. Разнесу на молекулы. За все… за всех…

— Дик, — растерянно окликнул Мартин.

Капитан Хвет запрокинул голову и опять рассмеялся, и этот смех волной прокатился по рубке «Chrysantemum-а». Неукротимой пугающей волной.

Он как будто сошел с ума. В нем не было ни единого качества, присущего капитану полиции. В нем не было ни единого качества, присущего человеку…

Уничтожу, мысленно повторял мужчина. Уничтожу — и тебя, и твоего Дика, истекающего кровью. Хотя, может, он разберется и сам — а вот с тобой мы поиграем, слышишь, урод, поиграем, ты ведь так хотел…

А потом всего лишь одна до боли смешная мысль ударила его сильнее выстрела.

Я — всерьез — намерен — кого-то — убить.

Я, капитан Хвет, хозяин «Asphodelus-а».

Я?!

Он согнулся пополам, хватая ртом воздух. Он согнулся пополам, а Мартин потряс хакера за плечо — безвольного, обмякшего хакера, — и приподнял, осторожно, почти нежно, как самую большую ценность на свете.

— Дик, — снова позвал он. — Дик, пожалуйста…

«Chrysantemum» тряхнуло. Система в голосовом режиме сообщила, что правый маневровый отсечен; Дика отшвырнуло прочь, а Мартина подбросило, и, падая вновь, он зашипел от боли.

— Автоматическое управление невозможно, — безжалостно продолжил искин. — Автоматическое управление…

…Талер добежал до штурвала первым. Рванул его на себя, стараясь выровнять снесенную к чертовой матери траекторию; «Chrysantemum» клюнул носом, и зловеще хрустнул иллюминатор, и система, надрываясь, возопила о полной потере топлива…

Штурвал тянуло назад. Неудержимо — тянуло назад, и все резервы обреченного корабля были ему бесполезны.

Не отпущу, мрачно сказал себе Талер. Не отпущу. Эти двое разобьются — и ладно, и Бога ради, но мне разбиваться никак нельзя. Я выживу. Я выживу и вернусь на «Asphodelus», вернусь любой ценой, все отдам, лишь бы…

Штурвал тянуло.

А у капитана Хвета была всего лишь одна рабочая рука.

Пока на нее, секунду помедлив, не легла чужая широкая ладонь, не сжала свои пальцы, не помогла удержать линию полета. Пока рядом, выпрямив спину и поджав губы, чтобы Талер видел, как ему противно тут находиться, не обнаружился некий господин Леруа.

«Chrysantemum» заносило влево, расстояние до планеты сокращалось неумолимо и быстро, мелькнуло пятнышко местного порта — и зеленая стена леса. Кроны деревьев забились, как безумные, о брюхо раненого корабля; зазвенели осколки, скорость упала, но совсем чуть-чуть, а потом…

Он проехался на своем оплавленном брюхе, как выброшенный на берег полудохлый кит. Рубка содрогнулась, треснувший иллюминатор не выдержал и все-таки развалился, блеклое стеклянное крошево рассыпалось по всем поверхностям, как алмазная пыль. Где-то под стеной негромко, обреченно застонал Дик; Мартин, потирая глубокую ссадину вдоль щеки, ругнулся и рванулся к нему, не обращая на капитана Хвета внимания.

Давясь кровью, судорожно пытаясь не выплюнуть ее, а проглотить, ван де Берг сосредоточился на приятеле, сощурился — и медленно склонил голову. Его тут же скрутило судорогой, он закашлялся, он стиснул побелевший кулак на воротнике футболки; алых луж вокруг было столько, что кто-нибудь не особенно прихотливый сумел бы в них утопиться.

Мартин скрипнул зубами. И, не оборачиваясь, велел:

— Убирайся, Хвет.

Капитан «Asphodelus-а» молча наблюдал за его движениями. Сперва — подобрать хакера с пола, аккуратно прижать к себе, убедиться, что он дышит. Затем — сдвинуть брови, сердито и непреклонно.

— Ему помогут. На базе. Я должен его туда отнести.

— До базы далеко, — мягко напомнил Талер. — Медотсек…

— Сгорел, — скорее выплюнул, чем произнес, Мартин. — По твоей вине и сгорел, сволочь.

— Ты не успеешь.

Убийца насмешливо кивнул:

— Не успею? А ты бы не успел, если бы у тебя на руках была та беловолосая девочка? — И, посерьезнев, бросил: — С дороги, Хвет. В полицейский участок я с тобой не пойду.

У него был пистолет. В кобуре у пояса — был, но он даже не попытался до него дотянуться.

Его шаги стихли за аварийным шлюзом, и давно замолчала трава, раздавленная подошвами кроссовок, и система «Chrysantemum-а» перестала сигналить о повышенном уровне опасности, когда мужчина по имени Талер пошатнулся и присел на краешек приборной панели.

Слабость накатила внезапно и уверенно, нисколько не сомневаясь, что этот человек теперь принадлежит ей.

Там, под рубашкой, были сплошные обугленные дыры. Там, под рубашкой, были дыры, изнутри подернутые каймой огненно-красного сияния.

Он ощупал изнанку зеленой ткани, деловито оторвал одноцветный лоскут. Фотография была цела, вспышка все таким же легким серебром покоилась на плечах, волосах — и в серых глазах напарницы капитана Хвета. Она читала какую-то статью о врожденных рефлексах — и косилась на Талера так сосредоточенно, так напряженно, что…

Он улыбнулся.

И, не жалея, смял фотобумагу в ладонях.

Огромные лапы механического дракона коснулись Бальтазаровой Топи чуть в стороне от поверженного «Chrysantemum-а». Шейные пластины дрогнули и медленно, осторожно опустились, рваной трещиной между ними распахнулся шлюз, и господин Кагарад выбрался наружу.

Бальтазарова Топь не изменилась. Все такая же мрачная, тихая, бледно-зеленая в желтизну планета, с тысячами километров болот, с глухими безжалостными лесами. Впрочем, кое-где леса ежились и тускнели, покрытые гарью, а кое-где обрушились, и вырванные с корнем деревья трупами валялись на пути симбионта — погибшими недавно, погибшими случайно и по ошибке, трупами.

— Ты уверен, что тебе нужно туда идти? — негромко уточнил корабельный искин.

Кагарад обернулся. На приборной панели, довольно-таки грязной в виду полного отсутствия у него, Кагарада, навыков трепетного хозяина, свернулся маленький шипастый драконыш — и наблюдал за своим капитаном едва ли не ехидно.

— Помнишь, как ты убил Джона? Превосходный был вечер, я так радовался, что ты наконец-то вышел из образа мальчика на побегушках…

— Я никогда им не был, — отмахнулся мужчина. — Мне просто…

— Жить не хотелось, это я тоже помню, — драконыш усмехнулся, и выглянули из его пасти заточенные, чуть изогнутые клыки. — Но сейчас-то хочется? Поэтому будь любезен, возвращайся как можно быстрее. Я подожду тебя здесь… Роберт.

Кагарад не отозвался. Даже спустя годы, толком не изменившись и не забыв ни погоню за капитаном Исаэлем, ни бурлящие свежими новостями информационные сайты, он все еще не привык, что искин корабля Союза называет его Робертом.

Потому что знает: «Kagarad» — всего лишь название типа запчастей, заложенных мастерами-инженерами в живую человеческую плоть.

Он спустился на твердую почву, огляделся — и без колебаний пошел на юг. Трава хрустела и ломалась под его армейскими ботинками — на Бальтазаровой Топи стояло пускай прохладное, и все-таки — лето…

Чистое синее небо. Ни единого облачка, никакого намека на орбитальную станцию. К чему она в этом секторе, где всего населения — пять тысяч человек, да и те разбросаны по относительно мелким поселениям в гуще леса?

Искусственный рай для тех, кого потрепала жизнь. Искусственный рай для тех, кто во всем разочаровался — и не желает приобретать свою веру заново…

Поселиться, что ли, в одном из местных домишек, прикинул Кагарад. К чертовой матери бросить работу на полицию, к чертовой матери послать господина императора. С нынешними технологиями он может править вечно , бери да меняй вышедшие из строя органы. Даже доноров искать не надо — ученые все выращивают в инкубаторах, будь то печень или, к примеру, мозг с определенной базой вложенных в него картинок-воспоминаний.

Обугленный остов «Chrysantemum-а» высился над поляной, выжженной посреди густого старого леса. Кто-то спустился по опущенному трапу не далее, как пару часов назад — кто-то спустился, роняя капли крови на землю, а она побрезговала этими каплями, не захотела впитывать, как обещанную синоптиками дождевую влагу. Синоптики-то, по сути, и не влагу вовсе обещали — нет, ливень, грозу, неподходящие погодные условия для посадки тяжелых кораблей класса «D»… но вот оно — чистое синее небо…