========== 1. Трое детей ==========
Она выбежала из таверны глубокой ночью.
Горели в небесах яркие весенние звезды, блестели под ногами лужи, падали с крыш редкие прозрачные капли. Вокруг не было ни единой души — и она, лихорадочно прижимая к себе ребенка, побежала вдоль темного края улицы.
Темно, страшно, холодно, и попросить помощи не у кого. Маленький мальчик — посиневшие губы, тонкие холодные пальцы, мутные серые глаза, — беспомощно качается в ее слабых ладонях, и ему, наверное, уже все равно, отыщется ли спасение — лишь бы мама перестала тащиться неведомо куда, лишь бы она присела и дала ему шанс умереть спокойно…
Высокий человек в теплом вязаном свитере попался женщине совершенно случайно — выглянул из подворотни, спрятал что-то небольшое в дорожную сумку, воровато огляделся. И передернулся, будто его ударили, когда Стифа стиснула его руку, выдохнула — облачко пара сорвалось в темноту, — и умоляющим тоном прошептала:
— Пожалуйста…
Он покосился на ребенка — посиневшие губы, тонкие холодные пальцы, мутные серые глаза. Едва различимая дрожь, мелкая, противная — вон, сотрясает хрупкое тело, а избавиться от нее — нельзя.
— Боюсь, — мягко произнес он, памятуя, что человеческие дети мрут постоянно, мрут не хуже бесполезных мошек, — тут я бессилен. Однако, — отчаяние матери просто не дало ему замолчать, — на пустоши за городом живет колдунья, и за умеренную плату она сделает ради этого малыша что угодно.
Стифа закивала, надеясь, что высокий человек не шутит.
Он снова огляделся — внимательно, скрупулезно, — и отобрал у женщины ребенка. Тот был непривычно легким и податливым — совсем не то, что драконьи детеныши, — и даже не попытался возражать.
Патрульные долго не хотели выпускать странную парочку за ворота — мало ли, вдруг они связаны с печально известным Сопротивлением, и смена получит по ушам за то, что прозевала знаменитых преступников? Но нет, пожилой старшина лишь доброжелательно махнул Стифе, пояснил, что она работает в хорошей таверне и часто принимает у себя уставших солдат, а ее спутник, вне всякого сомнения, такой же достойный человек. Высокий парень в теплом свитере мрачно улыбнулся в ответ на эту догадку, но старшина не увидел его лица в полумраке, и ворота, скрипя, распахнулись ровно настолько, чтобы выпустить опоздавших путников.
— Обратно впустим только госпожу Стифу, — лениво сообщили патрульные, закрывая тяжелые створки. — А вам, уважаемый, придется ждать начала утренней смены.
— Ага, — рассеянно отозвался тот.
Если бы Стифе было не так дурно, если бы ее родной сын не стоял на пороге смерти, она бы, конечно, заметила, что в ответе высокого незнакомца прозвучало явное облегчение.
О колдунье, обитавшей на пустошах, работница таверны уже слышала. К ней часто ходили молодые девушки — погадать на любовь или, если имеется, чем платить, приворожить к себе симпатичного лорда из тех, что угодны господину императору. Бывали, впрочем, и более серьезные случаи — солдату, раненому в короткой стычке с выродками из Сопротивления, старуха сложила и привела в порядок сломанный позвоночник, а дочери портнихи с Яблоневой улицы заново вырастила язык.
Может, она действительно сумеет его спасти?..
Приземистая деревянная хижина торчала посреди пустоши, как диковинный гриб. Покрытые лишайником стены отнюдь не внушали доверия к тому, кто жил под их защитой, но Стифа лишь порывисто постучала и пролепетала нечто невразумительное о своем сыне.
Створка медленно приоткрылась, и на женщину посмотрела сморщенная, одетая в тряпье старуха.
— Какая красивая девочка… что же ей понадобилось в моем доме?
Стифа объяснила, и старуха немедленно потянулась к ее ребенку. Скрюченные пальцы обшарили крохотные ребра, замерли на груди — и губы колдуньи сурово сжались, а веки дрогнули.
— Это стоит не дешево, — пробормотала она, почему-то не спеша отворачиваться. — Дороже золота. Есть ли у красивой девочки хоть что-нибудь, превосходящее золото по ценности? О… — она принюхалась и бледно, странно улыбнулась, и от этой ее улыбки Стифу продрал по коже мороз. — Чую — да, у красивой девочки есть. Но готова ли она заплатить? Старенькая Доль сомневается…
— А вы не сомневайтесь, — Стифа шагнула вперед и перехватила старухины ладони. Колдунья несколько удивилась — до сих пор люди опасались к ней прикасаться, — и вежливо уточнила:
— Вот, значит, как? Хорошо. Тогда старенькая Доль, конечно, поможет мальчику… Добро пожаловать в мой чудесный домик, где процветает любовь, а страшные раны исцеляются.
Высокий спутник госпожи Стифы двинулся было к порогу, но старуха решительно отобрала у него малыша и покачала головой:
— Сожалею, крылатый господин. Пусть войдет красивая девочка, а вы подождете ее снаружи. Уверяю, она скоро к вам присоединится. И волноваться не о чем, — она будто приклеила к лицу свою недавнюю бледную улыбку, — потому что старенькая Доль не обижает ни красивых девочек, ни красивых мальчиков. Старенькая Доль поможет, — повторила она. — Старенькая Доль знает, как помочь.
Перед тем, как исчезнуть в полутемных недрах старухиной хижины, Стифа обернулась, но крыльев на спине своего спутника не нашла.
С неба, такого синего, словно океан все-таки его затопил — старейшины часто говорили, что он затопит, — на беловолосую девочку из племени Тэй нежно поглядывало солнце — раскаленное добела и такое же ледяное, как пустошь, распростертая на многие мили вокруг. Она следила за ним с обеда и до ужина — работать по дому взрослые запретили, играть с ребятней — тоже, и девочка, предоставленная сама себе, обнаружила спокойного, доброго приятеля в огненной штуковине, постепенно уползавшей к западу.
— Ну куда ты? — она соскочила с камня, застеленного кожухом, и шлепнулась на снег. — Не уходи, мне без тебя одиноко!
Солнце продолжило уползать, и девочка побежала за ним. Неудобные башмаки, обмотанные шкурой медведя, то и дело вынуждали ее спотыкаться, тянули вниз, и в конце концов дитя племени Тэй плюнуло на свое желание догнать огненную штуковину, силясь восстановить сбитое дыхание.
— Почему никто не рассказывал, что бегать бывает столь… сложно? — посетовала девочка. И дружелюбно помахала солнцу рукой: — До свидания! До завтра, я буду ждать тебя там же, где и вчера! — Она почему-то всхлипнула, утерла нос рукавицей и прошептала: — Только ты обязательно приходи…
Кто-то окликнул ее из-за частокола деревни, и девочку передернуло. Если это господин Соз, то он опять примется ругаться, а у нее не получится убежать — поймает за воротник, встряхнет, как беспомощного котенка, и спросит, какое право она, последняя надежда племени Тэй, имеет покидать Храм?
Храмы девочка ненавидела. Там ее прославляли, будто Богиню, но в десятках обращенных к ней глаз блестело не поклонение и не та счастливая благодарность, о которой вечно упоминал господин Соз. Нет, в них блестела такая жадность, будто вместо девочки они видели перед собой оленью тушу, принесенную кем-то с охоты — и уже прикидывали, как именно будут ее разделывать.
Она сглотнула и пошла к полосе частокола, не вполне уверенная, что ей туда нужно. Порой в мысли девочки закрадывалась немного подлая, но заманчивая идея — улизнуть, навеки бросить своих сородичей, и чтобы стояла глухая ночь, безлунная, беззвездная, и взрослые дети племени Тэй слепо таскались по пустоши, отчаянно звали беглянку — а она была уже далеко, так далеко, что настигнуть ее не смогли бы и Гончие…
— Госпожа Такхи, — шероховатая ладонь, без перчаток и рукавиц, опустилась на ее плечо, — что вы здесь делаете?
Девочка поежилась.
— Я гуляю.
— Вы гуляете, — с терпением, достойным самого императора, согласился господин Тальвед — храмовник, «любимый» девочкой не больше, чем проклятый Богами Соз. — Это ясно.
Он присел на корточки, чтобы оказаться с Такхи лицом к лицу, и укоризненно произнес:
— Через четыре дня состоится Великая Церемония. Лодочники ожидают на пирсах, там же прозябает ваша семья, а вы мало того, что не сочли за труд облачиться в ритуальное платье, так еще и бродите за воротами, где вас, упаси Боги, может разыскать племя людей…
