Смешанная кровь между ладонями. Витки чистого «лойда» — и оранжевые подвижные искры…

Если я понадоблюсь, просит Элентас, если я буду НУЖЕН, позови меня, Лерт. Позови меня — ты сам или кто-то из твоих потомков. Передавай мое имя, как наследство. Передавай мое имя, и наступит, я верю, день, когда оно будет произнесено…

Потому что никто не зовет меня по имени. Абсолютно никто не зовет меня по имени здесь. Ведь я — огонь, я — смерть, я — ребенок подземелий. Там, внизу, помнишь — под океанами, я создаю теплые течения, и подводные вулканы, и выжженные кратеры — я НЕ ВИНОВАТ, что нуждаюсь в пище, как нуждается в пище всякое живое существо. Я не виноват, понимаешь, Лерт?..

Равнодушный к боли мужчина с аккуратно заплетенной косой. Равнодушный к боли мужчина — сидит и слепо, ошарашенно смотрит на последнее письмо своего старшего брата. Своего нелюбимого, глупого, самоуверенного — и погибшего старшего брата.

Или еще — не совсем погибшего?..

…Он проснулся потому, что странный скребущий звук повторился. Но уже не в его снах — в реальности, и правая половина лица как будто окаменела. Не жжет. Не режет. Но — размеренно скребется, сволочь…

Глаз открылся один. Только один — левый. Все еще голубой, все еще ЕГО глаз — но выцветший, потускневший, лишенный всяких эмоций. Ни гнева, такого привычного и знакомого. Ни отвращения, такого подходящего к ситуации. Ни тем более страха — потому что если он и был в этих голубых глазах, то лишь в моменты бессилия девочки по имени Лойд, но никак не самого их владельца…

Тонкие черты Дика ван де Берга выступили из полумрака, словно черты привидения. Радужка цвета коньяка — и радужка цвета весенней травы. Едва заметная россыпь царапин вдоль носа. И — сосредоточенно сдвинутые брови.

Хакер шил. Хакер знал, каково бывает при таких ранах, и размеренно, осторожно, ровно шил — крепкими нитками, острием изогнутой, блестящей медицинской иглы.

Талер попытался что-то сказать. Шевельнулись губы, но обычные звуки словно отрезало — и остался только этот, скребущий…

— Не бойтесь, — попросил Дик. — У меня много опыта.

Еще бы, подумал капитан Хвет. Еще бы — кто-то же собирал нелегального киборга из набора кусочков, кто-то же соединял обрывки чужих мозгов, намереваясь вынудить их работать…

— Если честно, — Дик утопил иглу в баночке с мутной зеленоватой жидкостью, — мне жаль, что вы тут. Мне жаль, что вы тут… по моей вине.

Тишина. Талер, сидя в углу, следил за хакером устало и настороженно.

Чуть помедлив, Дик опустился на корточки в соседнем углу.

— Если бы не я, — сказал он, — Мартин бы до вас не добрался. Если бы не я, Мартин бы не увидел того проклятого киборга. Если бы не я, Мартин бы не попал в изолятор. И не свихнулся бы на метели — если бы не я.

Дик провел по царапинам указательным пальцем. Рукав соскользнул с его худого запястья, и капитан Хвет различил скопление белых шрамов, широких и не особенно. Белых шрамов от ножевых ранений. Один, два, три… на пятнадцатом Талер сбился со счета.

— В тот день, — продолжил Дик, — в день смерти нашего общего творения… была метель. Увы, но такие подробности не любопытны ни вам, ни вашим коллегам. Вы ни разу о ней не упомянули. Ни разу, а я читал все отчеты, хоть как-то связанные с… тем днем.

— Мало ли, — хрипло вмешался Талер, — какая была… погода. И какой день, и насколько твоего приятеля, Дик, потряс этот нелегальный киборг. Важно то, что вы убивали ни в чем не повинных людей. Важно, что обитаемый космос кишел кораблями, чья команда состояла из мертвецов. Ради чего, Дик? Ради безумия твоего драгоценного господина Леруа? Ты ведь мог уйти от него. Уйти в любую секунду. Твои способности…

— Для меня, — пожал плечами хакер, — господин Леруа сделал очень много хорошего. Так много, что я не хотел — и не хочу — забывать о его поступках. Ни о каких. Я искренне благодарен ему и надеюсь, что…

Он запнулся и притих. И в этом не было ничего удивительного — Талер тоже не знал, на что можно, дьявол забери, надеяться, мотаясь по космосу в компании сумасшедшего.

— Та метель, — выдавил Дик, — давно закончилась… для меня. А для него — она все еще бьется в иллюминаторы. Если бы я не допустил ошибки, если бы я не запустил эти чертовы искусственные мозги, если бы я знал, что киборг, собранный из десятков разных тел, будет обладать сознанием… Мартин остался бы нормальным. И если кому-то из нас место в изоляторе — то мне, капитан Хвет. Исключительно и единственно — мне. А ему — в центре психологической реабилитации…

— Ты ведь там был. — Талер с усилием покачал головой. — И не то, чтобы тебе действительно помогли. Ты все такой же, Дик. Ты не изменился. Тебя всего лишь убедили в этом, а ты поверил.

Дик улыбнулся. Натянуто и неестественно.

Дик не умел по-настоящему улыбаться. Его учили — хмуриться и быть в стороне, его учили — не подавать голоса, его учили — быть кем-то вроде обычной тени. Есть, пока светит солнце, а если не светит — что ж, значит, нет.

— Твои родители, — задумчиво протянул мужчина. — Где они сейчас?

Хакера передернуло:

— Мне все равно.

— Твоя мама, — не сдавался Талер, — писала тебе сотни, тысячи писем — а ты не отвечал. И спустя какие-то сутки после того, как вы с Мартином угнали корабль, она прилетела в университет. Она искала тебя, Дик, — мужчина поморщился. — Она искала тебя, еще не зная, что ее сын — преступник. И что ее сын — убийца.

Дик выдохнул.

— Ты об этом не читал? — спросил капитан Хвет. — Это было в моих официальных отчетах. Твоя мать была вынуждена рассказать нам все, что помнила о своем ребенке. А помнила она много — несмотря на вечно запертую панель.

Дик поднялся, отряхнулся и вышел.

Глупый, подумал Талер. Какой же ты глупый. Откажись от Мартина — и тебя, скорее всего, не посадят с ним заодно. Тебя вернут улыбчивой медсестре — и матери, в тридцать семь лет поседевшей матери…

А какой была, тревожно прозвенело в его мыслях, моя мать? Госпожа Хвет, погибшая семнадцать лет назад — какой она… была?

Снеговик во дворе особняка. Неуклюжий снеговик, лишенный всякой симметрии. Морковка, угольки, веточки… ведро отважно прикидывается шляпой, а сено — прической, и смеется какая-то женщина, стройная женщина в теплом зимнем пальто…

Он помнил ее смех. Помнил варежки и воротник, и шарф, но не помнил самого главного.

Какие у нее были губы? А ресницы? А скулы, а щеки, а подбородок? И что она говорила — что она говорила, пока не смеялась, и как она это говорила, и эти руки, спрятанные за мехом варежек — как они обнимали маленького Талера? Они вообще были, эти руки?..

Я могу увидеть во сне — тебя, спросил мужчина. Я могу увидеть — именно тебя, а не Лерта, не его друга Элентаса, не госпожу Арэн, так похожую на того, кто унаследовал код ее супруга?

Унаследовал код… и, получается, кое-что еще, сообразил капитан Хвет, снова доверяя себя сну.

«Передавай мое имя…»

Интересно, как ее звали, сонно прикинул Талер. Как ее звали — женщину, которая меня воспитала?

…на фотографиях позировали, как правило, двое молодых парней, изредка — некрасивая голубоглазая женщина и мужчина, еще реже — какие-то пейзажи. «Это мои родители», — поясняет капитан Хвет. — «И мой сосед. Мы вместе сняли эту квартиру, а потом он ее выкупил и подарил мне, как ПРОЩАЛЬНЫЙ подарок. Иногда, — он криво усмехается, — меня так и подмывает пробить его по базе данных и выяснить, как он живет, чем занимается, есть ли у него семья или он, как я, болтается по космосу и ловит всяких ублюдков… но потом до меня доходит, что это немного… мерзко по отношению к нему, и я ничего не делаю».

Адриан умер, неожиданно понял мужчина. Адриан умер. Иначе как объяснить, что в последний раз мы созванивались в мой двадцать четвертый день рождения? Он умер, неизвестно где и неизвестно как, а я до сих пор не удосужился это выяснить…

Короткая косица. Широкоплечий мужчина с полноценным «лойдом», господин Лерт, стоит по колено в речной воде, и по его голой спине пляшут солнечные блики. Он забавно щурится, он пытается найти соответствие между этой рекой — и той, огненной…