— А если не видят, — встрепенулся Сколот, — можно стрелять?

Женщина рассмеялась и ничего ему не ответила.

На следующий день она рассказала о своей маленькой, но милой проблеме хозяину таверны. Широкоплечий, суровый, смуглый мужчина выслушал ее с таким удовольствием, будто речь шла не о сыне его работницы, а о сыне его жены. Во взгляде хозяина порой проскальзывала гордость — ну еще бы, отнюдь не все мальчишки такие смелые, чтобы стрелять из рогатки по яйцам и воронам! — и произнес:

— Через неделю состоятся первые стрелковые состязания. Спроси у него — может, он захочет принять участие?

И Сколот, разумеется, захотел.

С арбалетами и луками он прежде не соприкасался — оружие было дорогим, не по карману одинокой работницы таверны. По счастью, на состязаниях тем, кто не имел собственного снаряжения, выдавали казенное — и в довесок цепляли на рукав зеленую ленту в бахромой, символ честной борьбы.

Первые состязания были призваны отыскать самых талантливых и уверенных в себе стрелков, и на них проходили все, кому не лень — стражники, мастеровые, бродяги и менестрели, кузнецы, торговцы и прочий разномастный люд. Толпа радостно гудела, предвкушая грядущую попойку, но ни разу не промелькнули в ней эльфийские уши — хотя несколько лет назад, до утверждения закона об искоренении иных рас, эльфы приплывали на Карадорр с берегов Тринны и забирали все призы, обставляя человеческий род с неизменной ловкостью и легкой насмешкой.

Вокруг стрельбища наскоро возвели трибуны, жители города опасливо уселись на ряды скамеек, загудели трубы, поднялись рваные знамена, и на площадку перед мишенями выскочил невысокий паренек в шляпе.

— Дамы и господа! — хорошо поставленным голосом зачастил он. — Сегодня мы открываем сезон летних состязаний, и да будут они благословенны! Участники собраны, луки выданы, стрелы, — он хихикнул, — посчитаны, и я прошу господина Оля, известного городского кузнеца, пройти на стартовую черту… стоп, стоп, стоп, господин Оль, вы немного поторопились! Шаг назад, пожалуйста! Стрелу на тетиву! Сперва покажите себя в простейшем из нынешних заданий — пробейте самое сердце мишени, расположенной в двадцати шагах от вас!

Сколот наблюдал за кузнецом со смесью зависти и восхищения. Какое сильное тело, какие крепкие руки! Движения, совершенные господином Олем ради выстрела, отпечатались в памяти мальчика так четко, словно их внес туда летописец. Жаль, что кузнец, отвлекшись на чей-то подбадривающий крик, в итоге все-таки промахнулся — стрела прошла в паре ногтей от цели, а паренек в шляпе разочарованно завопил:

— Ну как же так, господин Оль! Ладно, не расстраивайтесь, уступите место своему конкуренту — вдруг ему больше повезет… Стрелу на тетиву!

Сколот проследил еще за несколькими людьми, а потом устало закрыл глаза, отсекая себя от яркого, красочного зрелища. Увы, от хорошо поставленного голоса паренька в шляпе нельзя было избавиться так же быстро, и он словно бы затекал в уши мальчика, полноводной рекой смывая все преграды на своем пути:

— Какое сокрушительное поражение! Что ж, и не такое бывает, не плачьте и уступите место… я прошу своих товарищей заменить мишень — она уже ни на что не годится… а? Вы против? С ума, что ли, посходили — господин император лично выписал нам две сотни разукрашенных досок… отлично, превосходно, мы продолжаем! У стартовой черты госпожа Мильна, она, кажется, нервничает… не надо нервничать, хватайте скорее лук — вашим конкурентам не терпится попытать свое счастье!

Прямое попадание в центр мишени произошло всего лишь четырежды, да и то лишь благодаря отряду стражников, пожелавшему показать мастеровым, за что они выплачивают налоги.

Потом снова — набор «сокрушительных поражений», насмешливое «у-у-у-у!» с трибун, чьи-то ругательства или смех. Сколот сидел на краешке ограды, кусал нижнюю губу и даже не подозревал, что напротив, совсем рядом со стрельбищем, сидит на скамье для зрителей его мать и сжимает кулаки, силясь победить волнение.

— Так, дальше… дальше у нас по плану господин Сколот, самый молодой участник состязаний! Вы не поверите, но ему всего лишь семь лет! И лук, я погляжу, выдали в полном соответствии — маленький, под женскую руку… что ж, малютка, ничто не мешает тебе попробовать! Порази нас, ну же, будь умницей!

Губу Сколот все-таки прокусил, и соленый привкус во рту вынудил его скривиться. Ко всему, шумный паренек надоел мальчику своими глупыми воплями, да и в них все острее и острее звучала какая-то фальшь, едва ли не откровенная ложь, как у неумелых бродячих артистов.

Стрелу на тетиву, мрачно подумал он. И мишень — вот она, совсем близко, видны щепки на красном кружке размером с яблоко. Надо попасть, а как — не имеет значения, потому что паренек в шляпе все равно будет по-идиотски хохотать и радоваться своей сегодняшней роли…

Трибуна тоже грянула смехом, любуясь, как хрупкий бледный ребенок пытается превозмочь невероятно крепкое, надежное стрелковое оружие. Оперение стрелы защекотало его щеку, пальцы, чересчур нежные для подобного, за одно мгновение покрылись глубокими ссадинами — но стрела уже летела, и полет ее был непомерно краток.

Хрясь! Тяжелый стальной наконечник прошил дощатую мишень, как игла прошивает платье, и любопытно выглянул с изнанки. Выглянул по центру, ни на волос не отклонившись от цели.

Трибуны грянули опять — безумными аплодисментами. Сколот бессильно опустился на песок, рассыпанный у стартовой черты, и обхватил себя руками за плечи, надеясь подавить жгучую боль, засевшую под ключицами. Паренек в шляпе, не спеша помогать, распинался — мол, потрясающе, немыслимо, великолепно! — а Стифа спрыгнула со скамьи, перемахнула через низенький бортик и помчалась к сыну, издали различив, как стекает кровь по его бледному подбородку и пачкает воротник…

— Тише, тише, — успокаивала она, подхватив Сколота с песка. Состязания даже не приостановили, и кто-то из горожан сочувственно поинтересовался, не требуется ли Стифе поддержка — но женщина лишь мотнула головой.

— Все нормально, мама, — очень тихо пробормотал Сколот, вытирая нос манжетой рукава. — Не бойся. Помнишь, такое уже было, и со мной не произошло ничего страшного.

— Тише, — скомандовала Стифа. — Молчи. Сейчас мы придем домой, ты выпьешь свое снадобье и больше никогда, никогда не пойдешь ни на какие стрельбища. Я не спорю, твой выход был идеален, но не такой же ценой!

Сколот закашлялся:

— Как это — не… пойду? Я не могу не пойти, я…

— Сколот, — поднимаясь по лестнице, женщина покосилась на него с такой нежностью, что мальчику стало неловко. — Я все понимаю. Но ты болеешь, ты еще слабенький. Давай подождем, пока ты поправишься, а после этого будем решать, можешь или не можешь…

Он моргнул. Странный переход — от категорического «никогда» к нейтральному «будем решать».

Но Стифа не обманула.

К своему десятому дню рождения Сколот поправился достаточно, чтобы принять в подарок от хозяина таверны прекрасной работы лук, привезенный с Тринны торговцами-оружейниками. Кто его сделал, мужчина не рискнул спрашивать — соседний континент, в отличие от Карадорра, был густо заселен иными расами.

Стифа долго отнекивалась и бормотала, что не имеет права принять такой дорогой подарок, но Сколот вцепился в него накрепко и немо уставился на хозяина таверны своими мутноватыми серыми глазами. По ним было трудно прочесть эмоцию — мальчишка вообще к этому не располагал, — но мужчина изучил его характер как раз в такой мере, чтобы опознать благодарность и кивнуть, показывая, что она замечена и одобрена.

— До летних состязаний у нас еще есть время, — сказал он. — Я буду тебя учить.

С этих пор на заднем дворике таверны каждый день были под угрозой курицы и коллеги Стифы, вынужденные сновать из общего здания в пристройки за овощами или вином. Хозяин стрелял вполне уверенно, но в сердце мишени попадал редко; бывало, что после занятий приходилось варить суп из куриного бульона или извиняться перед тем из работников таверны, мимо чьего уха просвистела стрела. Мужчину такие события искренне веселили, и он хохотал до слез — а Сколот лишь вежливо улыбался или шарил по карманам в поисках монет, способных утешить кого угодно.