Мужчина обернулся. Бравая команда стрелков, уставшая волочить оружие на себе, тут же выпрямилась, и все ее участники изобразили полную готовность работать.
— Займитесь поиском подходящих позиций, — приказал Талер. — Уважаемые господа, я все понимаю, но вам придется по-военному построиться… ну, ряда в четыре. Потеснее. Девушки, милые, не стесняйтесь. В следующий раз мужчин вы потрогаете в аду, если демоны вас туда пустят. Тех, кто откажется шевелить ногами, поднимут с пола мои товарищи. Или же я лично.
Построились почти все. Особо упрямых ожидало свидание с Лауром, чьи револьверы были неизменно голодными, но после речи господина Хвета едва заметно подрагивали. Янтарное сияние выцвело и спряталось под воротником, но оно не приснилось, не почудилось, оно все еще жило где-то там, в худом и высоком теле мужчины.
— Ясно, почему вы с нами сражаетесь, — холодно бросила какая-то женщина с высокой прической, непоколебимо стоя в первом ряду. — Потому что если вы будете сидеть на месте, вас убьют, как убили всех ваших сородичей. Вы знаете, кто вы такой, господин Хвет? Ваши люди — знают?
…Ее застрелили первой. Ладонь Лаура, стиснувшая рукоятку револьвера, была совершенно белой.
Талер не любил убивать. Как правило — не любил. Но в эту ночь его как будто подменили, и он с удовольствием наблюдал, как платья девушек тонут в карминовых лужах, как мужчины пытаются их спасти, уберечь, закрыв собой — но у них не получается. Возрожденное Сопротивление стреляет ровно до тех пор, пока не убеждается, что убиты все. Возрожденное Сопротивление не нуждается в живых языках.
Покидая залитый кровью зал, Талер избавился от своих запасов динамита. И если упаковка, брошенная музыкантам, была рассчитана скорее на выгодное зрелище, чем на результат, то ее напарница уничтожила, стерла всякие следы вызывающего роскошного дома.
— Пойдем, — Лаур миновал пару улиц и остановился под вывеской дорогой корчмы. — Надеремся до потери пульса. Ты что будешь?
— Харалатский коньяк, — глухо отозвался Талер. — Если он у кого-нибудь найдется. Эрды, они ведь как дети племени Тэй — низшая раса. Рабы, короче говоря.
В корчме было сухо и железом не воняло, так что столик мужчина выбирал почти воодушевленно. Лойд села напротив, невозмутимо поправила перевязь, неудобно стиснувшую грудь, и спросила:
— Как ты? Нормально?
— Вполне, — криво улыбнулся Талер. — А ты?
— Не страдаю, — девушка вымученно улыбнулась в ответ. — Мужчины, стоявшие во втором ряду — это бывшие командиры. Тот низенький, с необъятным пивным животом… я помню, как он сломал двери нашего храма. И как убил ту девушку в кольчуге, мою сводную сестру… только убил не сразу.
Лаур обсудил вопрос еды и выпивки с хозяином заведения, хищно оскалился, плюхнулся на табуретку и донес:
— Харалатского коньяка у них нет. Но есть адальтенский, так что я заказал его.
— Прекрасно, — похвалил его Талер. — Спасибо. Какие у тебя на завтра планы?
— К маме в деревню прокачусь, — мечтательно сообщил мужчина. — Куплю на рынке чего-нибудь вкусного, платье выберу красивое. На днях видел у мастера-ювелира бусы, вроде, обсидиановые. До конца праздников, наверное, пропаду, буду отмечать дома. У нас такие столы накрывают — пальчики оближешь! Кстати, — он немного смутился, — а давайте поедем вместе? Против тебя моя мама не возразит, ты ей страшно понравился. А Лойд… боже, да если кому-то не понравится Лойд, я умру от сердечного приступа.
Подошел хозяин корчмы, поставил перед ними два подноса и пять бутылок. Девушка покосилась на коньяк с огромным сомнением, но без трепета.
Лаур выломал пробку и налил — прямо в глиняные кружки. По-братски поделил мясо и салат, блюдо с картошкой переставил на середину стола — уж на нее-то корчмарь не поскупился.
— У меня тост, — виновато признался он. — Позволите?
— Валяй, — согласился Талер.
— Выпьем за то, чтобы никакие твари не обзывали нас ни уродами, ни косыми ублюдками. Выпьем за то, чтобы никакие твари не считали нас дерьмом.
Бока глиняных кружек едва различимо звякнули. Талер ухмыльнулся:
— Тебя это обидело?
— Не то чтобы, — рассеянно ответил его товарищ. — Но запомнилось хорошо. Поэтому я намерен выпить всю эту прелесть, — он указал на коньячные бутылки, — и забыть.
Спустя часа два намерения были оправданы. Лойд зевнула и задремала, устроив щеку на краю столешницы, Лаур негромко напевал популярную линнскую песню о девушке-русалке, а Талер сосредоточенно тыкал зубьями вилки в салат.
Снаружи царило безумие. Трижды в корчму забегала стража, спрашивала, не попадался ли пьяной троице кто-нибудь подозрительный. Талер спокойно уточнил, не выглядят ли подозрительными они сами, а воины возмутились и заверили, что приятелей господина Твика ни за что не посчитают врагами Его императорского величества.
Лойд шевельнулась, надеясь поудобнее устроиться на твердом деревянном столе, и пробормотала:
— Не обижайся, Лаур… у тебя такие пальцы красивые…
Мужчина понимал, что она спит, но коньяк делал свое черное дело и влиял на логику разрушительно.
— Какая разница, — грустно произнес он, — что у меня красивые руки, или плечи, или спина, если у меня ЭТО лицо?..
Сперва Талер отказался ехать к матери своего товарища — говорил, что у него есть какая-то работа в архиве. Но Лаур настаивал, да и Лойд ни разу не покидала Нельфу с тех пор, как мужчина привел ее в обитель Сопротивления. Поэтому Талер отнекивался, отнекивался, но в конце концов уступил, и в телеге, прошедшей ленивый утренний досмотр, было трое людей вместо одного.
Лойд помалкивала. После вечера за столом корчмы ее немного тошнило, и она тоскливо поглядывала на мужчин, которые не спали, не завтракали и даже не переоделись, но все еще возмутительно бодро перемывали косточки лорду Соры.
Помнится, об этом лорде она слышала и раньше. Молодой чистокровный человек, лучший стрелок не только в родной империи, но, кажется, и на всем Карадорре. Его обсуждали торговки, о нем болтали девицы, его имя упоминали воины, не такие виртуозные по части луков, арбалетов и ружей. По слухам, лорд Сколот был до неприличия молод, а император считал его по меньшей мере сыном, и стрелка постоянно видели на балах и приемах. Но, что характерно, Движение Сколот не то презирал, не то плевал на него с высоты полета дракона, и этот факт Лаур привел, как основной аргумент в его защиту.
— Мы с ним как-то говорили, — сообщил Талер, наблюдая, как дорога выползает из-под колес. — На весеннем карнавале в империи Линн. Обычный парень. Вежливый очень. Сказал, что будет рад, если я приеду в Сору и выберу его дом своим пристанищем, поскольку в тамошних постоялых дворах такому вот господину Твику ловить абсолютно нечего. Не знаю, может, и зайду как-нибудь, — он рассеянно улыбнулся. — Правда, опекун у лорда Сколота страшноватый, но мне ли его бояться?
— О великие Боги, неужели он признал кого-то угрожающим? — возвел синие глаза к небу Лаур. — Я в ужасе! Талер, какого черта? Небось, к вечеру на Карадорр снизойдут шестикрылые серафимы?
— Да иди ты, — отмахнулся мужчина.
К вечеру они добрались до маленького села. Всего-то пять невысоких домиков, соломенные крыши и пятнышки огородов. На лавочках степенно обсуждали будущий урожай местные жительницы, все, как одна, седые и морщинистые. Сидевшая слева дружелюбно оскалила те зубы, что еще сохранились в недрах ее рта, и протянула:
— Неужто господин Лаур? Неужто к матушке?
— Добрый вечер, госпожа, — улыбнулся ей мужчина.
— Заночуешь у нас? В чулане творога — полно, а детей ни у кого нету. Старые мы тут все, а у тебя друзья. И тоже, небось, голодные, — ласково предложила селянка.
— А что? И заночую, — обрадовался Лаур. — Давно я с вами не виделся, у вас, наверное, новостей накопилось — море! Как поживает старик-отшельник? Выходит из рощи хоть по выходным?
— Какое там, — пискляво рассмеялась его собеседница. — Еще и дверь на ночь запирает. Пойдешь к нему за помощью, ну или там яйца понесешь — а он бубнит из коридора, что раньше утренней зари никого за порог не пустит. Совсем плохой стал, не соображает. Да ты слезай со своей телеги, — старуха встала, решительно и порывисто, отрезая гостям всякие пути к отступлению. — И давай, заводи лошадку во двор. Друзей-то своих представишь, или так и будут безымянными сидеть?
