Талер обнял господина Ивея за талию, прижал к себе и повел. Танцевал он хорошо, гораздо лучше Лаура, но его партнер не поддавался — двигался, как деревянная кукла.

— Расслабьтесь, милорд, — посоветовал мужчина. — До утра еще плясать и плясать. Или мне еще кого-то убить, чтобы вам стало радостнее?

Господин Ивей молчал — угрюмо и покладисто. У него не было при себе ножа, отравленного стилета или дротика, а потому любая битва с Талером выглядела заранее провальной. Кроме разве что…

— Как у вас обстоят дела, — начал юноша, — с понятиями чести? Вы считаете себя честным человеком, господин Твик?

— Талер, — поправил его мужчина. — Талер Хвет. Обычно мы бросаем динамит в окна и скрываемся, но сегодня особый случай. Сегодня календарь снова повторяет время, когда я бродил по деревне племени Тэй, а вокруг были мертвецы, солдаты и наполовину голые женщины. Соображаете, к чему я клоню?

— Соображаю, — процедил господин Ивей. — Вы намекаете, что бывают случаи, когда честь неуместна. Когда она становится лишней. Но если сегодня и правда особый случай, господин Талер, почему бы вам не сделать для меня исключение?

Талер подался вперед и потерся левой скулой об его ухо:

— Милорд вызывает меня на дуэль? Что ж, такое предложение мне придется принять… эй, Лаур! Лаур, сокровище мое, дай господину Ивею саблю. Или, может быть, меч? — осведомился он, внимательно изучая хозяина особняка. — У вас хрупкое тельце, вы точно не уроните оружие себе на ногу?

Юноша притворился, что эти слова его совсем не унизили.

— Меч, господин Талер.

Теплая рукоять послушно легла в его мокрую от пота ладонь. О великие Боги, лишь бы действительно ее не уронить, лишь бы доказать этой голубоглазой твари, что она не более, чем тварь, молил хозяин особняка.

— Оркестр, сыграйте нам что-нибудь боевое, — потребовал мужчина. У него проблем с рукоятью, кажется, не возникло, а динамит он доверил широкоплечему рыжему человеку с яркими фиалковыми глазами.

Явно полукровка, отметил про себя господин Ивей. Потомок эльфийского племени, грязь под сапогами истинных людей…

Мечи скрестились, противники почти одинаково сощурились, оценивая друг друга. Талер был выше и сильнее, а юношу учили искусству боя самые грамотные малертийские мастера. Его приемы были мягче и легче, но толку, если мужчина угадывал их парой секунд раньше, чем господин Ивей — наносил? Болезненный, обидный укол чуть выше запястья, точный удар плашмя по многострадальному локтю — и меч попросту выпадает из пальцев, как живое существо, донельзя оскорбленное таким бестолковым обращением.

— Ну что, господин Ивей? Вы сдаетесь? — насмешливо протянул глава Сопротивления.

«Приготовься умереть, крыса», — припомнил юноша. И произнес:

— Нет.

Оркестр задыхался маршем. Под такой мотив должна выступать армия, а не дрожать — нагретый воздух в зале приемов. Под такой мотив должны чеканить шаги копейщики…

— Если угодно, убейте меня, господин Талер, — безучастно предложил хозяин особняка. — Если угодно, выпейте моей крови. Без шуток, людям ничего не стоит принять вас… например, за вампира. Или за демона.

Позади Лаура кто-то глупо хихикнул.

Голубые глаза. В них — вроде бы искры, подвижные и такие ослепительные, что проще смотреть на кончик носа мужчины. И даже так — видеть угольную вертикаль его зениц, тоже… вовсе не человеческую.

Люди ходили в лес на охоту, подумал господин Ивей. Люди убивали животных, пока животные не позвали дракона, и теперь дракон закрывает их своими крыльями, кожистыми и мощными — под ними едва не ломаются деревья. Меня убьет грязь, но, по сути, эта грязь будет превосходной.

Напоследок ярко полыхнул револьвер. Вполне можно списать на драконье пламя, сонно заключил юноша.

Как Талер и обещал, танцевать пришлось до самого конца ночи. Движение, такое неустрашимое касательно убийства иных рас, под прицелом ружей утратило все свои резервы. Пока длился очередной танец, большинство девиц отдыхало под стеной, опасливо косилось на товарищей «господина Твика» и обмахивалось веерами.

В зале терпко воняло кровью и потом.

Тошнота стояла у Талера под горлом, но он играл с ней, боролся, не уступал. Задрожала приятная, нежная мелодия лютни, и мужчина поднялся на сцену, благодарно похлопал дирижера по спине и потребовал:

— Немного внимания, дамы и господа.

Теперь на него смотрели уже устало. Без интереса, без огонька; мужчина, выступавший против Лаура с декоративной саблей, замер в углу, по-прежнему обнимая мертвую девушку.

— Надеюсь, все вы помните, — продолжил Талер, — что изначально Сопротивлением осторожно руководили супруги Хвет. Надеюсь, все вы помните, что это были времена относительного спокойствия. Таких уродов, как вы, не убивали, а порицали, и вы смеялись под защитой имперских воинов. Смеялись, как смеются крысы, пока хозяева дома не разложат повсюду яд.

Настроение толпы изменилось. Мужчина с декоративной саблей выпустил покойницу, расхохотался и заорал:

— Хвет? Эти жалкие повстанцы? По-твоему, они были на что-нибудь способны?

Талер улыбнулся ему, как заботливый отец — ребенку.

— Супруги Хвет стремились доказать вашу неправоту, — пояснил он. — Не наказать ее, а именно доказать. Я также полагаю, что все вы помните ту ночь, когда они должны были уехать из Нельфы, а стрелок Движения, экий талантище, пальнул по лошади, запряженной в экипаж. И помните, как лошадь покатилась по мостовой, увлекая за собой своих, если вы позволите мне так выразиться, коллег. И как разбился чертов экипаж, разлетелся на мелкие кусочки, а супругов разнесло, простите, похлеще, чем здешнюю госпожу арфистку.

Толпа выдохнула. Толпа жадно уставилась на мужчину, сквозь чей камзол неожиданно пробилось янтарное сияние. Такое теплое и красивое, что в эту секунду не имело значения, кто его носитель, что он говорит и какого черта убивает людей. Значение было только у сияния, и оно, польщенное, пульсировало и билось единым ритмом с…

Удивленно округлил свои синие глаза Лаур. Застыла девушка по имени Лойд, опустив парные мечи. Рыжий человек с ярким фиалковым цветом под опухшими веками словно окаменел.

Янтарное сияние под камзолом. Под кожей, под костями — в тисках человеческой груди. И Талер, глава Сопротивления, смелый, жестокий, на этот раз — точно не хуже Лаура. И голос, все еще спокойный, будто не происходит ни черта необычного — необычные вещи происходили давно, добрых семнадцать лет назад, а сегодня… так, жалкое подобие.

— Как известно, сын господина и госпожи Хвет пропал без вести. А честь, упомянутая господином Ивеем, вынудила знать устроить пышные похороны. Там собралась, наверное, половина города, хотя супругов хоронили в заколоченных гробах. И там же хоронили их сына, не признаваясь, что его-то тело — в каком бы то ни было виде, — ни стража, ни полиция не нашла.

Выдохнув единожды, больше толпа уже не дышала. Окаменела, как рыжий человек с опухшими веками, застыла, как Лойд, потрясенная, растерянная до предела.

— А он выжил, — сообщил мужчина. — Он выжил. Он расшиб лицо о каменную брусчатку, провел всю свою чертову жизнь со шрамом, который никогда не заживет. С этим вот шрамом, — он указал на багровую полосу раны. — С этим, дошло? Вы так настойчиво хотели стереть мою семью из летописей Малерты, вы так старательно их убили, вы так долго с ними бодались и так счастливо рыдали над их могилами, что я чуть не умер… от смеха. Вы так наивно поверили, что не осталось на Карадорре Хветов, а я стою здесь, я сегодня, перед вами, стою здесь, и вы повязаны, вы обездвижены, вы обречены. Танцуйте, — он равнодушно махнул рукой. — Танцуйте, уважаемые гости господина Ивея. У вас еще около получаса. Музыка нужна, или обойдетесь? Обойдетесь? Нет, господин дирижер. Увы, но я не могу отпустить ни вас, ни ваших драгоценных товарищей. В том числе и ту размазню, что дергается вон там, под сценой. Вы разнесете новости по всей Малерте, а мне это ни к чему. Я пришел убивать, а не щадить. Лаур, ты скомандовал заряжать аркебузы?