Спустя полчаса они уже пили чай в трюме «Танца медузы» — погруженном в полумрак, провонявшем рыбой, как, впрочем, и весь корабль, зато совершенно безопасном. Матросы приходили сюда редко, а на случай вторжения вокруг было достаточно сундуков, бочек и тюков, чтобы за ними спрятаться. Правда, на спуске бывшему придворному звездочету не повезло — волна качнула хлипкое деревянное суденышко, будто напоминая, что по воле океана «Танец» может в любую секунду пойти ко дну, и веревочная лестница подпрыгнула так, что с нее соскользнули чуть шероховатые пальцы. Падение, с левой стороны смягченное набором теплых зимних одеял, с правой получилось весьма болезненным: господин Эс приложился коленом о стойку для оружия, после чего стойка развалилась, а проклятая нога опухла и посинела.
Брима собрала воедино свои лихорадочные мысли и рассказала о том, как ей пришлось научиться орудовать мечом, как поселок оброс шипами частокола и копьями караульных, как людей закапывали за оградой, не различая, где женщина, а где мужчина. Как отважно боролся ее муж, как наиболее слабым воинам приказали уходить к пристани — а там выяснилось, что обугленные остовы лодок болтаются на цепях под водой…
Эс жевал ореховое печенье — и слушал, не перебивая. Эльфийка говорила о том, о чем не смела сообщить капитану, о чем боялась упомянуть при матросах. Кроме корабля, ей некуда было деться; Движение настигло бы ее повсюду — и здесь тоже наверняка настигнет.
— Но я, — неожиданно зло произнесла девушка, — не позволю им так просто от меня избавиться. Я буду сражаться, и пускай это будет последнее мое сражение, но я унесу как минимум четыре жизни — как плату за одну свою…
Бывший придворный звездочет нахмурился, и дальше они беседовали на не очень понятные людям темы — что-то о небесных потоках и о внутренних течениях. Прошло, наверное, полдня, прежде чем Брима вспомнила о своих обязанностях — и вскочила.
Тем же вечером Эс перекупил ее у капитана «Танца медузы». Мужчина колебался, предполагал, для чего опекуну лорда Сколота понадобилась эльфийка, и весело хохотал над этим своим предположением; образумить его смогла только сотня золотых монет, высыпанных на стол безо всякой жалости. У бывшего придворного звездочета хватало денег, чтобы не ограничивать себя в подобных капризах, да и Бриму он собирался увести с корабля не затем, чтобы сделать ее своей любовницей, а чтобы вручить эльфам Никета. Эльфы, они высоко ценят узы крови, они обязательно примут пленницу, как приняла бы ее семья. Это людей они презирают, а своих сородичей берегут заботливо и нежно…
Но утром оказалось, что капитан, отвыкший от долгих плаваний, привел судно не к южному эльфийскому королевству, а к северному. Впереди океан шумел и плевался ракушками, накатываясь на почти белую, выгоревшую под солнцем полосу песка, плавно переходящую в снег; середина весны принесла так мало оттепели, что Хальвет был по-прежнему скован холодом, и знамена полоскались на ветру, и ветер пробирал до костей. Прибрежные часовые подняли взведенные арбалеты, едва завидев, что матросы опускают с верхней палубы крохотное суденышко для рыбалки, оснащенное невысоким, господину Эсу по лопатки, парусом.
Впрочем, единожды посмотрев на первую границу Тринны, господин Эс куда-то запропастился. Пришлось разбудить лорда Сколота, чтобы его найти; юноша, позеленевший и резко похудевший за неделю плавания, обнаружил бывшего придворного звездочета в опустевшей бочке у двери камбуза.
Господина Эса трясло, как если бы он лично встретился с вурдалаком; шероховатые пальцы бестолково шарили по вороту синей рубашки, пытаясь то ли ослабить его, то ли, наоборот, затянуть. Сколоту показалось, что он хочет сам себя задушить.
— Эм-м-м… — протянул юноша. Это было трудно, потому что наряду с удивлением его мучил очередной приступ тошноты. — Господин Эс, в чем дело? Наши с вами вещи уже перенесли в лодку, и пора наконец-то уйти с этого… гостеприимного судна, а вы… что с вами, господин Эс?
— Н-н-ничего. — Эс попробовал ему улыбнуться, но вместо улыбки получилась какая-то жалкая гримаса. Бывший придворный звездочет набрал в грудь побольше воздуха, весь подобрался и выдохнул: — Я… я туда не пойду. То есть… не поплыву. И не полечу, ни за что… нет.
В его зеленых глазах полыхало такое море ужаса, что неуютно стало даже суровому, успевшему всякое повидать капитану. Но у берега Хальвета стояла лишь бравая пятерка часовых, чьи арбалеты покорно опустились, стоило матросам поднять флаг межконтинентального Союза, и больше не было никого — ни враждебного, ни приятельского.
— Не пойду, — бормотал, не переставая, господин Эс. — Нет. Я не… я вовсе не… — он закрылся дрожащими ладонями, сам себе напомнив эльфийку Бриму, распознавшую в обычном с виду человеке — дракона. — Не могу… пожалуйста, я правда не могу. Сколот… пожалуйста…
Юноша смотрел на него испуганно:
— В чем дело, господин Эс?
Зеленые глаза дрогнули, и теперь в них плавало такое отчаяние, что Сколот, помедлив, сел рядом с бочкой и потянулся к ней всем телом, неосознанно желая защитить. От него пахло терпкими карадоррскими духами, выделанной кожей и немного — рыбой; Эс подался ему навстречу, уткнулся носом в хрупкое тонкое плечо — и в повязки, спрятавшие под собой шрам.
— Я не могу, — настойчиво, как ребенок, повторил он. — Там ведь… там ведь песок.
Капитан корабля с облегчением рассмеялся:
— Эка невидаль — песок! Не выдумывайте, господин Эс, хальветские прибрежные пески — не зыбучие. И кусаться умеют примерно так же, как вы — летать. Ну хотите, я вам для храбрости вина принесу? Или… — он склонился над бочкой, старательно отгоняя подозрение, что ведет себя, как дурак — потому что, исходя из этого подозрения, дураком был и юный лорд империи Сора, и, тем более, его опекун. — …Чего-нибудь покрепче, а, господин Эс? У меня есть бутылочка абсента — как раз для подобных случаев…
— Несите, — глухо отозвался бывший придворный звездочет, не поднимая лица. Песок, проклятый выгоревший под солнцем песок невозможно было разглядеть сквозь плоть и кровь Сколота, и Сколот, кажется, понимал, каково приходится его опекуну — потому что не торопился вставать.
Шелестели океанские волны. Какая-то излишне доверчивая крупная чайка села прямо на палубу и покосилась на господина Эса так, будто была его старой знакомой. Бывшего придворного звездочета снова передернуло, но отмахиваться от птицы он не стал — лишь грустно покосился на нее в ответ.
Бутылка абсента слегка исправила его настроение — по крайней мере, после жадного глотка у него перестало жечь в правой половине груди, а после того, как напиток печально заплескался у стеклянного донышка, на господина Эса накатило полное безразличие. Он позволил усадить себя в лодку, потребовал, чтобы эльфийку Бриму посадили на соседнюю скамью, и преувеличенно бодрая процессия двинулась, наконец, к уставшим наблюдать за ней часовым.
Шелестели океанские волны…
Капитан и лорд Сколот — два разных голоса в неподъемной тишине, охватившей зеленоглазого парня, — в чем-то кого-то убеждали. Капитан был, как это водится, бездарен, а Сколот, как всегда, изысканно вежлив. Эльфы уступили именно ему, потому что сопротивляться преемнику императора было решительно невозможно.
Господин Эс не обращал на них ровным счетом никакого внимания. Напротив — медленно отошел прочь; лед покрылся голубоватой коркой подтаявшего льда, и на этой корке блестели красивые прозрачные капли. Бывший придворный звездочет безжалостно ударил ее подошвой сапога; корка треснула, и освобожденный песок, мокрый, потемневший, спекшийся в единый комок — выбрался на свободу. Господин Эс поднял его и погладил, как люди гладят своих домашних животных.
— Ты видишь меня, Кит? Я здесь…
Потом его разум болезненно преломился, и память, такая услужливая накануне, большинство деталей поездки выбросила или сожрала. Опекун лорда Сколота смутно, рассеянно улавливал, как скрипят колеса крытого экипажа — и как трещит под ними светлая песчаная пустошь.
