Шель вздрогнул.
— «Loide»?
Талер снова принялся перебирать пальцами рукав.
— Возможно, — продолжал он, — храмовники верили, что алтарь способен поровну разделить между ними код… разделить между всеми детьми племени Тэй — или между теми, кто примет участие в Церемонии, кто будет стоять босыми ногами в крови «чистого» ребенка… ты знал, Шель, что они резали себе ступни, вскрывали вены, прежде чем войти в нишу? Нет? А они резали… но ДНК — не такая простая вещь, чтобы, ха, впитать ее через ноги… ДНК — это как… наследство, и «чистым» детям «Loide» выпадал… непреднамеренно…
Свеча затрепетала и погасла.
Никто не шелохнулся.
— Были дни, когда на землях Вайтера жили только «чистые» дети… потому что племени Тэй, возникшему на Карадорре вместе с эльфами и людьми, эти эльфы и люди были отвратительны. Они женились на своих сестрах… на своих матерях… выходили замуж за отцов и братьев… они…
Шель почувствовал, как волосы на голове встают дыбом.
— Они повторяли и повторяли «чистый» генетический код… но тот, кто сотворил мир, вовсе не на это рассчитывал. Он рассчитывал, что дети племени Тэй сойдутся с иными расами, и что вместе они будут жить по-настоящему счастливо… и он рассердился, выяснив, какая… какая грязь творится на их земле, какими порочными они стали…
— Это и есть, — хрипло произнес господин Эрвет, — «великий грех» Вайтер-Лойда?
Глава Сопротивления кивнул:
— Да… и кара за него — рождение первых «грязных» детей. Зажги факел, а? Мне так неудобно, когда я тебя не вижу…
Лунные лучи просачивались в щель между окном и шторой, и в них рассеянно, сонно кружились редкие пылинки. Завтра сюда явятся слуги и будут старательно их гонять, но будет ли прок, если даже человеческое тело — пыль, пускай до поры и не похожая сама на себя?
Факел чадил и плевался искрами, Шель превозмогал.
— Тем не менее, — говорил Талер, — были и такие «чистые», кого бесила политика старейшин, кто не желал насиловать своих близких, не желал быть чудовищем… они скитались по Карадорру, как изгои, как добровольные изгнанники, и от них произошли несколько человеческих семей. Между этими семьями и нынешними «чистыми» детьми при контакте возникает… резонанс…
Шель догадался, чем закончится эта речь, и так побледнел, что его карие с прозеленью глаза казались двумя абсолютно черными омутами.
— Зачем, — пробормотал он. — Зачем я тебя туда отправил?..
Талер снова укусил себя за костяшку пальца.
— Шагая по улицам, я видел… мне чудился… женский силуэт на фоне странного стеклянного провала. За ним — звезды и туманности, планеты, астероиды, спутники… и что-то во мне жаждало — слышишь? — неукротимо жаждало подойти как можно ближе к острову. Как можно ближе к алтарю…
За окном заорала ночная птица, и Шеля передернуло, а Талер, подчиняясь благоприобретенному рефлексу, сжал рукоять неизменного ножа.
— Когда я взял ее на руки… меня будто молнией… пронизало. Я вспомнил… мы виделись не только здесь, не только на Карадорре. Между мной — и беловолосой девочкой возник эффект резонанса, потому что в моем ДНК есть лойд. Потому что я — «грязный» ребенок, результат союза «чистого» — и человека… вероятно, в моих предках код почему-то не проявился, вероятно, ему нужна некая… предположим, поочередность… и он выбрал меня. Вот… это все, что я хотел до тебя донести.
Шель отвернулся и выглянул за тяжелую бархатную штору. Птица хваталась коготками за ветки персика, посаженного еще при отце; дерево прикидывало, зацвести ему — или еще не пора, ведь весна в этом году стояла ветреная и промозглая, и бушевали штормы у берегов, и прозябали у пирсов корабли…
Румянец на левой щеке. Лишь на левой. А правая скула — сплошная рваная рана.
Какая мне разница, кто ты — «чистое» или «грязное» дитя, человек или Тэй, и что за лойд прячется в спирали твоего ДНК, если тебя зовут — Талер, Талер Хвет, и ты мог пожаловаться кому угодно, а пришел ко мне, решил обсудить со мной, выбрал меня, как тебя выбрал какой-то дурацкий код…
«Дирижабли… умеют летать по небу, как птицы…»
Шель зажмурился — благо, за ним сейчас никто не следил.
— Вина хочешь?
========== 7. На расстоянии вытянутой руки ==========
Эльфийка Брима шарахалась от гостей корабля так, что за первые два дня Эс видел ее всего трижды, и то — со спины, когда стройная фигура ныряла во мрак распахнутого трюма, переступала порог камбуза и поднималась на квартердек. От нее смутно пахло цветами и солью, чисто вымытые и причесанные волосы цвета льна были коротко острижены, а мужская одежда, скрывая фигуру, в то же время ясно ее подчеркивала, давая понять: под этими рукавами на самом деле прячутся гораздо более округлые плечи — и гораздо более изящная спина…
Не то, чтобы эльфийка была так уж необходима бывшему придворному звездочету. Признаться, он понятия не имел, какого черта за ней гоняется. Со своей работой девушка успевала разобраться, пока зеленоглазый парень спал, покачиваясь, в недрах неудобного гамака, а затем просиживала долгие часы за нудными вещами типа очистки рыбы.
Сколот на верхней палубе не показывался — его надежно скрутили щупальца морской болезни, и юноша сутками напролет валялся у себя в каюте, вынужденно превозмогая тошнотворное отупение с помощью книг и корабельного журнала, выпрошенного у капитана судна. От сырости ныл его глубокий шрам и чесались покрытые царапинами края; от запаха рыбы усиливалась тошнота, и он обматывал нижнюю половину лица повязкой, обрызганной травяными духами или вином. Лучше так, чем остро ненавидеть ни в чем не повинного тунца, поданного на ужин.
На третий день Эсу впервые удалось полюбоваться Бримой вблизи. Что и говорить, молодая девушка с гордой осанкой и потрясающе сильным телом была чудо как хороша; измотанная постоянными попытками увильнуть от опекуна Сколота, она посмотрела на него едва ли не с вызовом. Что, мол, все-таки догнал? Радостно тебе? Лестно? Только вот я ни слова не скажу, я развернусь на каблуках и сделаю вид, что…
— Брима, — протянул Эс, будто вспоминая, где до этого мог слышать ее имя. — Брима. Ты ведь — жена покойного генерала Яста?
Эльфийка дернулась, будто ее ударили. Возмущенно опустила тонкие заостренные уши:
— Откуда тебе, человеку, известно о гибели моего мужа? Или ты явился из проклятого Движения?!
— Нет, — спокойно ответил парень. — Вовсе нет. — Он огляделся по кораблю, но рядом никого не было: ни вездесущего капитана, ни его пьяной матросни, лишь скучал мужчина-рулевой шагах в тридцати от девушки. — И если уж на то пошло, то я даже не человек.
Она расхохоталась, надеясь этим хохотом его унизить, но бывший придворный звездочет не дрогнул. Ему, в отличие от Бримы, было все равно, за что конкретно умер ее муж, за что конкретно умерло все эльфийское племя, рискнувшее поселиться на карадоррских берегах. Но его удерживало напротив эльфийки нечто, что превосходило по важности и банальную честь, и не менее банальный долг. Его удерживала память, а память — штука серьезная, спорить с ней — все равно что пытаться голыми руками остановить лавину.
— Я унес генерала Яста на берега Тринны, — пояснил он. — К его тамошним сородичам. Эльфы похоронили твоего мужа в Никете, к северо-западу от Реки.
На миг ему показалось, что кто-то неумело вырезал эльфийку из камня. Она застыла, растеряла всю свою легкость и упругость, она побледнела, как если бы у нее внутри сломалось нечто крайне важное. Потом улыбнулась — криво, уголками розовых губ, — и повторила:
— Вы унесли… а я слышала, что тело моего мужа стало ужином для того карадоррского… — ее глаза распахнулись так широко, что господин Эс в них полностью отразился. Высокий силуэт, одетый в не особо роскошную, но вполне добротную одежду; правда, через пару секунд он резко вытянулся и принялся обрастать совсем иными деталями — крылья, шипастый гребень вдоль зубчатого хребта, хищный безумный оскал. Бриму передернуло; не зная, куда деть дрожащие руки, она заправила за ухо прядь волос и едва слышно закончила: — Того карадоррского дракона…
