Шель не умел плакать. Он был высокородным, он был самоуверенным, он был бесконечно гордым.

И он лишь упрямо поджал губы.

Сон продолжился, но в нем уже не было ни обозленной женщины, ни Талера Хвета. В нем не было никого — лишь силуэты гор над зеленой шапкой леса и рисунок, выведенный углем на стене: все те же горы, стилизованные художником так, что опознать их не получается. Они больше похожи на клыки чудовища, или на странную диадему, или на ожерелье, но мальчишка с ясными серыми глазами задумчиво хмурится и говорит: «Это он… Это Альдамас».

А рядом с ним замирает, хмурясь не менее задумчиво, тот самый парень в кольчуге. И недоуменно пожимает плечами…

Молодой человек с двумя скрещенными у переносицы шрамами аккуратно гладит кота. А кот прижимается к нему всем телом — и шипит на невысокую седую старуху, протянувшую ладони к теплому кошачьему боку.

«Эдлен, дорогой, животное необходимо для ритуала…»

«А-а-а, вот как? Значит, мы не будем проводить ритуал».

Над Карадорром взошло солнце.

Покорно и устало — взошло.

Он очнулся от сильного удара ногой.

От сильного удара ногой… по затылку.

Спать, настойчиво умолял его кто-то. Спать. Я так вымотался, я так поистрепался — я больше не могу; давай, пожалуйста, уснем и больше никогда не проснемся. Давай, пожалуйста, уснем — и пускай нас хоть на помойку выбросят, лишь бы не было нужно снова открывать глаза…

Но он, конечно, не подчинился. Он, капитан Талер Хвет, не был обязан кому-либо…

Загрузка не окончена. Внимание, загрузка не окончена; ваша цепь «W-L» подлежит немедленному обрыву. Операция не может быть завершена…

Слова бегали по экрану, суматошно, безумно, в ужасе; слова походили на муравьев, или на мух, или…

Интересно, где Лойд? Я так ее ждал…

Вы хотите возобновить загрузку?

Он сощурился. Если это поможет все-таки что-то изменить, если это поможет выбраться, то, разумеется, «да»…

Пожалуйста, подождите. Идет соотношение кода «T-R» и последнего звена цепи…

Пожалуйста, подождите. Идет соотношение кода…

Загрузка. 10%… 15%… 20%…

Он терпеливо ждал. Почему бы и нет, если об этом просит такой вежливый, такой умный, такой расчетливый механизм? Это как болтать о погоде с корабельным искином — вроде бы полный идиотизм, но зато собеседник отвечает на любое слово, и если тебе не нравится дождь, или не нравится особо яркий и душный день, он не станет возражать и не произнесет: «А мне…»

Загрузка. 70%… 75%… 80%…

Он сообразил, что крепко сжимает пальцами рукоятку пистолета.

И — слышит какие-то надрывные, какие-то безрассудные крики.

«Бей малертийца!»

«А-а-а-а, Дьявол забери!»

«Все твои сородичи обязаны сдохнуть так же, как и ты, мразь!»

Очередной удар по затылку. Его передернуло, и по спине побежали чертовы ледяные лапки мурашек.

Интересно, где Лойд? Он смутно помнил, как вились вокруг чужие бесполезные голоса. Как ругался пожилой мужчина, ломая горлышко стеклянной ампулы. Как больно, невыносимо больно было внутри — будто и сердце, и легкие, и все чертовы сосуды сейчас разорвет, и кровь польется — рекой, и кровь…

Окажется пеплом.

Загрузка. 95%… 100%. Будьте осторожны, цепь «W-L» нестабильна в данном секторе связи. Если у вас возникнут какие-либо вопросы, мы настоятельно советуем обратиться к господину T, он является оператором данного участка цепи…

Интересно, опять подумал мужчина, что за господин Т? И что за цепь, и что за «W-L»? И откуда, и зачем ему пистолет?

…крови на снегу было столько, будто его не били, а резали. Крови на снегу было столько, что он едва не захлебнулся в ней.

Никто не собирался жалеть — и тем более щадить — малертийца.

Никто был не в силах вообразить, что он — не столько малертиец, сколько «чистый» ребенок давным-давно погибшего племени.

Талер понятия не имел, что это за люди и какого черта они к нему прицепились. Но зато понимал, что еще минута — и ему крышка, и тогда он точно не увидит ни девочку по имени Лойд, ни Джека, ни Эдэйна, ни Адлета.

И поэтому — нажал на курок.

Плазма произвела эффект Бога, сошедшего с небес и огласившего какие-нибудь скорбные новости. Например, «каждый, кто прикасался к этому человеку, вне зависимости от прочих своих поступков будет передан Сатане».

Он стоял на коленях, пытаясь как следует прицелиться. Пытаясь как следует прицелиться хоть в кого-нибудь, но застывшие, изумленно распахнувшие рты люди двоились, троились и плыли перед его глазами. Он толком не видел их — вообще, разве что единый силуэт, единое существо, агрессивное, злое, голодное…

Кровь клокотала в его горле. И он облегченно выдохнул — какое счастье, кровь! Не пламя и не… искры. И ему было холодно, и холод обволакивал его с таким трудом остывшее тело, и холод успокаивал боль; это зима, осознал мужчина. Это зима. Точно, и кровь — она ведь алеет на снегу, а под снегом лежит каменная брусчатка. И все эти люди, все эти частицы одного единого существа — не сомневались, что надо меня убить. Потому что волосы у меня черные, потому что глаза — голубые, потому что я пришел сюда из Малерты. А Малерта… я не помню, что такое Малерта.

Он сел. Люди следили за ним опасливо, как если бы он был змеей. И у них явно не было пистолетов, и не было вообще ничего, серьезнее камня.

— Ухо… дите, — процедил мужчина. Говорить было тяжело, слова копошились в его плоти, как ядовитые жуки. — Ухо… дите… прочь.

Никто не двинулся. Никто не шевельнулся; толпа выдохнула — и теперь ей было страшно вдохнуть.

Талер напрягся. И подался вперед, и, роняя капли крови на свои же колени, закричал:

— Уходите прочь!

…и снова — как единое существо. И снова — как единое; они метнулись по улице назад, не толкаясь и поддерживая своих товарищей. Будто бой, короткий — и неправильный — бой сковал их надежнее, чем это делают… цепи.

Не было никакого боя, сказал себе капитан Хвет. Не было никакого боя. Сколько их — двадцать, тридцать? — на одного…

Он закашлялся — и согнулся пополам, раздираемый этим кашлем. Зато потом стало немного легче, и он различил как улицу, так и странные, в каком-то средневековом стиле, дома. И небо, хмурое, низкое небо — вот-вот упадет на землю, вот-вот накроет каменную брусчатку. И станет — вероятно — совсем темно.

Встань, умолял себя мужчина. Встань, оторви себя от этого снега. Надо идти домой, надо — вопреки этой боли, и кашлю, и сплошь разбитому телу — идти. Где-то поблизости — наверняка, — меня ждет «Asphodelus». И Лойд сидит на верхней — или, если повезет, на нижней — ступеньке трапа, и сдвинуты ее белые брови, и сжаты губы — в тонкую розовую линию. Потому что я ушел — давно, и все еще не вернулся. Потому что она ждет меня — постоянно, не позволяя себе расслабиться, не позволяя себе отдохнуть. Потому что она ждет…

И он встал. Сунув пистолет в карман кожаной куртки и цепляясь посиневшими пальцами за стену дома. Он встал, прилагая к этому столько усилий, сколько не прилагал, наверное, ни к чему; даже на Бальтазаровой Топи, даже со сломанной рукой и пламенем под кожей — встать было куда проще.

Все нормально, убеждал он себя. Все нормально, я уже иду…

И неуверенно шагнул вперед.

…Он не помнил, где именно упал, и как это произошло вовсе.

Пожалуйста, подождите. Идет соотношение кода «T-R» и последнего звена цепи.

Пожалуйста, подождите. Идет соотношение кода…

Теплые рукава. Теплые манжеты; под левой — нож…

И нет полумесяцев на темно-зеленом воротнике.

Что-то не так. Что-то словно бы… не там; точно, я — не там, где мне положено быть. А там, где мне положено, я…

…умер?

В тени, там, куда не попадал рассеянный свет распятого по стене экрана… он сжался в комок, обхватил себя руками за плечи и, дрожа, пытался припомнить, что произошло после ухода Мартина. Что произошло после того, как он остался один в покинутой хозяевами рубке.

И — не сумел.

Экран погас, и маленькую комнату — комнату, которой на самом деле нигде не было, — поглотила зыбкая темнота.