Но он замер, молча разглядывая мужчину. Вернее, пепельный затылок мужчины, видимый из-под уголка одеяла.

Взгляд был такой тяжелый, будто незваный гость на самом деле не смотрел, а строил на господине Эрвете гору, и эта гора вынуждала Шеля погружаться все глубже и глубже в землю.

…потом разжалась рука.

И глава имперской полиции сел, будто притянутый за невидимые ниточки.

Магия, спокойно подумал он. Всего лишь магия. Ничего, скоро очнутся амулеты, обожгут ямочку между хищно заостренными ключицами — и все вернется на свои места. А до тех пор…

Ему было, наверное, никак не больше семнадцати. Очень светлые, почти белые, волосы водопадом рассыпались по тощим плечам; как правило, он подвязывал их ленточкой, но вчера ленточка потерялась, а у него не было времени искать. Янтарная кайма вокруг серого цвета радужек едва заметно поблескивала, шипами тянулась во мрак сосредоточенных зениц.

— Любопытно, — произнес Шель. — Весьма любопытно. Кто вы?

Мальчишка не ответил. Невидимые ниточки потянули главу имперской полиции дальше, и он покорно поднялся, покорно избавился от ножа, одеяла и стилета, спрятанного под рукавом. Улыбнулся:

— Потрясающе. А вы очень… сообразительны, молодой человек.

Оборвалось тяжелое дыхание. Незваный гость пошатнулся, его повело в сторону, и Шель различил темное пятно — дыру в его одежде, дыру… в его плоти. Точно такую же, как у…

Глава имперской полиции побледнел.

Мальчишка опустился на ковер у стены, прижался к ней лопатками и растерянно, подслеповато сощурился. Будто вспоминал, где находится и какого черта напротив так настойчиво маячит фигура прекрасно одетого человека. И прикидывал, зачем ему, этому человеку, понадобилось так одеваться по ночам.

Шель терпеливо ждал, пока невидимые нити ослабнут, но они лишь крепче впились в его локти, колени и позвоночник, будто показывая, что хозяин, конечно, ранен, и все-таки — отказать ему в силе не посмеет никакая чертова магия.

Шель понял, кто перед ним. Но почему-то — не испугался… как не испугался бы Талер.

Сыграть… кого бы сыграть? Именно сейчас — кого, чтобы заморочить господину Создателю поврежденный четырьмя сутками ранее рассудок?..

Он облизнул губы.

— Господин… я могу вам помочь?

Янтарные шипы дрогнули. Мальчишка выдохнул, потом — с явным усилием — вдохнул.

— И вырастет рожь на ваших полях…

Мгновение зыбкой тишины.

— И упадут с неба ваши птицы… я бежал — по трупам, я бежал — по обрывкам перьев. Пахло… мертвечиной, дорога была усеяна их телами… сойки, и синицы, и воробьи, и сороки… я был уверен, что сойду с ума. Там были только мертвые птицы, они таращились на меня глазами, похожими на стекло… я так боялся, мне чудилось, будто они вот-вот оживут, набросятся на меня отовсюду, а мой песок… снова окажется бесполезным. Я так боялся…

Шель поежился и, повинуясь ниточкам, осторожно присел напротив.

— Я так боялся, Эста… скажи, ты можешь… больше никогда, ни за что, никуда… не уходить?!

Ниточки натянулись, кажется, до предела. Господин Эрвет закашлялся, и его незваный гость, наоборот, очнулся. По-детски хлопнул ресницами, ощупал рану, убедился, что она не пропала — и покосился на главу имперской полиции так… холодно, что лучше бы его ударили. Лучше бы его схватили прямо за прическу, собранную с таким трудом, и окунули в лужу, лучше бы ему наступили подошвой сапога на щеку или нос, лишь бы не…

— Эрвет… — негромко сказал мальчишка. — Эрвет. Влюбленный во власть, готовый за нее — драться… превосходный актер, убийца, паук в центре паутины… Эрвет. Я пришел за тобой.

— И как ты со мной… поступишь? — глава имперской полиции попытался быть насмешливым, но получилось какое-то жалкое подобие.

Должно быть, так чувствуют себя кошки, поцарапавшие хозяев. Или собаки — укусившие…

— Я? — все так же негромко повторил его незваный гость. Пузырилась кровью дыра в испачканной груди, намереваясь то ли зажить, то ли разойтись — шире. — Никак… ты убьешь себя… сам. Или не убьешь? Ты ведь боишься, правда? Боишься умереть — вот так?

Шель хотел ему возразить. Шель хотел над ним посмеяться, но вранье царапнуло его горло, послужило чем-то вроде удавки, и мужчина вновь подавился кашлем.

— Больно? — мальчишка покосился на него с участием. — Полагаю, да… а представляешь, как больно было… ему?

Шель едва отдышался — и тут же ощутил, как его голос работает безо всякой поддержки разума.

— Да…

— Бедный, — покачал головой Создатель, — бедный господин Эрвет. Как же так? Ты знал, что ему будет больно, и все равно — не плюнул на свои планы? Потому что это подмочило бы твою репутацию? Потому что это уязвило бы твое самолюбие? Потому что это…

— Я убью тебя, — совершенно честно признался глава имперской полиции. — Любым способом. Я доберусь до тебя, я посажу тебя… на цепь, и ты будешь…

— Тебе служить? — заинтригованно уточнил незваный гость. — Я? Ты серьезно?

Мужчина оскалился:

— Вполне.

Создатель снова с видимым усилием втянул в себя воздух… и рассмеялся. Хрипловатым и странным смехом.

— Я пришел за тобой, — успокоившись, напомнил он, — и я вынесу приговор. Тебе, как убийце, как мятежнику и как человеку, посмевшему поднять руку на Эсту. Тебе, как… вынес бы умелый палач — такому же умелому палачу. Слушай…

В комнате стало тихо-тихо. Шель не двигался; янтарь в сощуренных, каких-то безумных глазах его собеседника едва заметно горел, и в темноте спальни было всего лишь два ярких пятна. Оба — расположенные так близко, что главе имперской полиции хотелось позвать на помощь — но язык не повиновался, а хрипловатый смех Создателя не вынудил стражу хоть немного забеспокоиться. Мало ли, кто приходит к господину Эрвету по ночам! И, что самое обидное — раньше ведь приходили, и он ругался, требуя не совать любопытные носы в его покои без, например, стука… а сейчас — если они постучат, как он ответит?!

Мальчишка следил за Шелем, как следят за лисами на охоте — ценный мех, можно пустить его на муфту и подарить симпатичной леди…

— Ты, — на переносице незваного гостя были четкие следы веснушек. Бледных и едва различимых — теперь, зимой, хотя ближе к марту они наверняка выступят на коже, будто бы нанесенные дорогими чернилами. — Моему… небу, моему океану принес… боль. Он выжил… на твое счастье. Он выжил, а значит, я тебя не убью. У меня есть… определенный опыт по части наказаний. Однажды племя Тэй заключило, что имеет полное право жить, как ему заблагорассудится, нарушая систему, замыкая цепи, не выходя за ворота — и не выпуская своих детей… но я пришел туда, к ним, как сегодня пришел — к тебе. И сказал…

Волосы на затылке у Шеля медленно встали дыбом. Собранные лентами, аккуратно расчесанные перед сном волосы — он всегда о них заботился, по привычке. И любил заплетать, сидя перед зеркалом и внимательно пересчитывая пряди — семь над самым краешком уха, девять на макушке, восемь — уложенных наискось…

— Ты будешь, — незваный гость подался вперед, — его хранителем. Ты будешь… его спасением. Его мысли, его поступки, его решения… будут на тебе отражаться. Ты никогда больше не уснешь. Ты никогда больше не подумаешь о войне, потому что, пока жив Карадорр, для тебя станет важной совсем другая, по-моему — очевидная… штука. Ты приложишь все усилия для того, чтобы выжить. Ты приложишь все усилия для того, чтобы остановить… то, что сейчас происходит, но, как ты сам порой говоришь — механизмы уже запущены. И крутятся, — мальчишка улыбнулся, — крутятся, крутятся железные, обреченные тобой шестеренки. Щелкают, высекают оранжевые снопы искр… бьются. Ты разделишь, — незваный гость опустил тонкие ладони, и на них смутно заблестели крупицы белого песка, — все его тяготы, все его болезни, все его раны. Ты разделишь, — песок мягко, вкрадчиво шелестел, — вес этого мира, понесешь его на плечах наравне с лаэртой. Понесешь его на плечах… а он такой тяжелый. Такой невыносимо тяжелый, Дьявол забери, если бы ты знал!..

Песок падал. Не спеша, грациозно падал из тонких ладоней маленького, хрупкого — и невыносимо жестокого человека.