В некоторых залах не было ничего, кроме до блеска начищенного паркета и синего пламени над железными скобами и вдоль низко нависающих сводов. В некоторых было тесно из-за целой россыпи невысоких, накрытых кружевами столов, куда улыбчивые слуги уже заносили золотые блюда с холодными закусками. Женщина с повязанным на седые волосы платком поклонилась юному императору и предложила полакомиться креветками в сливочном соусе. Он вежливо поблагодарил и взял две порции — одну для себя, вторую для Габриэля.

— Слушай, — чуть помедлив, обратился к Эдлену рыцарь. — Если Мительнора, как ты говоришь, оторвана от общего полотна, то откуда берутся такие нежные… продукты?

Юный император пожал плечами. Вернее, пожал плечом:

— Ты не поверишь, но мне об этом до сих пор не докладывали. Хотя я склонен полагать, что их замораживают, как замораживают покойников в тоннелях между Лостом и Свером.

Габриэль с явным удовольствием посмотрел на хрупкие силуэты молодых арфисток, а усатый дирижер едва не рухнул со сцены, обнаружив прямо перед собой хозяина деревянной цитадели. Эдлен кивнул, показывая, что заметил и оценил его низкий испуганный поклон, после чего сдержанно осведомился:

— Господа, как у вас дела? Надеюсь, пока что вы всем довольны? Если желаете, я могу распорядиться насчет ужина.

— Спасибо вам, Ваше императорское Величество, — снова поклонился усатый дирижер. — У вас невероятно милые слуги. Они уже обо всем позаботились, но я счастлив, что вы и ваш личный телохранитель проявляете такое искреннее участие.

Кого-нибудь более вспыльчивого эта речь бы непременно задела, но Эдлен лишь криво усмехнулся и отошел. Прямо сейчас ему было наплевать, кажется, на любую возможную гадость, потому что часы на одном из нижних ярусов не стояли на месте и постоянно меняли положение стальных указателей. Вот до прибытия уважаемых гостей остается полтора часа… вот — сорок минут… вот — тридцать, и слуги тащат в трапезные залы вино… вот — двадцать пять, а вот — пятнадцать, и, пожалуй, пора спускаться навстречу любезному господину бургомистру, едва не умершему от восторга, когда юный император попросил его о помощи с бальной музыкой.

Ровно в пять часов пополудни он стоял перед вечно запертым парадным выходом — или входом, в зависимости от того, с какой стороны ты будешь находиться. Он стоял перед вечно запертым парадным выходом, где, как ему обещали, постоянно клубилась хищная голодная темнота, готовая сожрать кого угодно, без оглядки на черный змеиный венец или строгое платье уборщицы.

Он боялся ночей, боялся мрака, боялся момента, когда покорные слуги гасили факелы и задували свечи, и глаза напрочь отказывались видеть. Он боялся — и не мог даже вообразить, что если бы все это время в цитадели были распахнуты многочисленные окна, такая темнота ни за что не отважилась бы обосноваться в ее длинных коридорах, на ее лестницах — и в личных апартаментах маленького глупого императора, чье абсолютное доверие однажды сыграло с ним очень злую шутку.

Он рисовал на стенах и на полу странные символы, не подозревая, что причиняет боль колоссальному живому миру. Он рисовал на стенах и на полу странные символы, не подозревая, что где-то на северо-западе, у берега мертвой пустыни, чей песок двести пятьдесят лет назад безжалостно заковали в холодный мрамор, падает на колени хрупкий мальчишка со спрятанным под ресницами стилизованным солнцем — и выцветшим ореолом веснушек на побелевших от боли скулах.

— Я думаю, что нам пора принимать гостей, — произнес Эдлен, стараясь, чтобы его голос не дрожал. Повезло, что он и до этого был сорван, и стражники, а с ними и слуги, и советники, и военные списывали все недостатки на общее паршивое состояние своего императора.

Стражники отвесили юноше поклон — заученный, ритуальный, и все-таки восторженный, выдавая с поличным свою радость по поводу завершения девятилетнего плена. И впуская внутрь, в и без того освещенный блуждающими огнями коридор, переменчивое море ослепительного звездного света.

У Эдлена перехватило дыхание. Не потому, что сотни людей, не толкаясь и не спеша, но с интересом оглядываясь, ринулись в его деревянную цитадель; не потому, что пожилой распорядитель, принимая от них свитки с официальными приглашениями, начал громко объявлять имена. Нет, его дыхание замерло, не в силах допустить, что прохладный солоноватый порыв, который принес на своем невидимом теле мелкие дождевые капли — это ветер, что ковер из блестящих голубых, зеленых, карминовых и желтоватых пятен высоко вверху — это небо, а скопление крыш, узкая сеть… как же они называются… переулков и каменных фонтанов на площадях — это город. С ним здоровались, ему что-то с удовольствием сообщали, ему кланялись, ему порывались пожать единственную уцелевшую руку, его дернул за пуговицу мундира мальчик лет семи, тут же едва не прошитый тяжелым ритуальным копьем, — а он замер, не способный оторваться от безумной картины, которая почти ослепила… почти оглушила… и сделала юношу крохотным.

— Господин Хелен и госпожа Риара из цитадели Эль-Ноэра… госпожа Ритти и госпожа Эверьен из цитадели Хлесты… господин Тьер из пограничной крепости Лорны… — надрывался пожилой распорядитель.

Человек, одетый в черную военную форму с точно такой же латной перчаткой, как у Эдлена, вежливо кивнул своему императору. Не заморачиваясь поклоном, и Габриэлю это не понравилось — а Эдлен пропустил мимо ушей чужое замечание, что с мительнорским повелителем шутки плохи и что спина ни у кого не треснет, если ее хотя бы капельку наклонить.

К удивлению Габриэля, господина Тьера не зацепила эта едкая фраза. Он лишь рассеянно обернулся, понял, что произнес ее не император, и весело подмигнул.

Если бы не счастливый оклик дочери господина Венарты, рыцарь тут же заподозрил бы солдата в тысяче разнообразных грехов — и не отпустил бы, пока Тьер не доказал бы ему обратное. Но Милрэт, в своем пышном белом платье с блеклыми зелеными вставками, заметила знакомую широкоплечую фигуру под рамой одного из украшенных невесомыми гирляндами гобеленов — и метнулась к ней, забыв о приличиях, потому что какие, к черту, приличия могут быть, когда спустя невыносимо долгий срок ты опять встречаешь старого друга?!

— Тьер! — повторяла она, повиснув у солдата на шее. — Тьер, Дьявол забери, как же я рада тебя видеть! Ты здорово подрос, твой отец уже передал тебе свои чудесные корабли? Теперь ты будешь мительнорским адмиралом? Как здорово! А я тут живу, да, на правах лучшей подруги Его императорского Величества. Что? Да нет, тебе показалось, Эдлен очень хороший, просто мать ни разу не выпускала его на улицу, и он, должно быть, в шоке от тамошнего… хм-м-м… объема. Кстати, как адмирал, ты ведь подчиняешься только императору? Попозже я вас обязательно познакомлю, а пока, Тьер, чтоб у тебя в кармане лягушка квакала, пошли потанцуем. Потом пройдемся по трапезному залу, я тебе самые лучшие блюда сегодняшние блюда покажу…

Посмеиваясь и обмениваясь вопросами, странная парочка удалилась. Тьер был выше девочки на две головы, но держался так, будто она была его коллегой, с которой можно быть откровенным и не беспокоиться, что потом эта откровенность вылезет нынешнему адмиралу боком.

Эдлен худо-бедно успокоился и вернулся в праздничные залы, где к нему постоянно подходили мужчины в темных ритуальных мантиях и женщины в расшитых золотом и серебром платьях, преподносили подарки и желали долгих лет жизни. Габриэль не отставал, сжимая своими напряженными ладонями рукояти парных мечей; стоило какой-то старухе потянуться к бледной щеке юного императора, как он оказался у нее на пути и мягко, но непреклонно сообщил, что его милорд не любит чужие прикосновения. Старуха, похоже, истолковала это превратно, зато не обиделась — и нырнула обратно в шумную толпу, а за ней по деревянному полу волочился тонкий подол аккуратно подпоясанной юбки.

Эдлен был сама любезность, и его окружили со всех сторон, осыпая поздравлениями, как лепестками роз. Господин бургомистр под шумок поинтересовался, как скоро юный император наладит старые торговые союзы с Вьеной и княжеством Адальтен — и как скоро вернется океан, чтобы корабли снова покинули пока что сломанные мительнорские пристани. На него сердито зашикали, но Эдлен терпеливо пояснил, что океан вернется в самое ближайшее время, а помимо восстановления союза с некромантами и повелителями архипелага, известного своими вишнями, планируется новый союз — с харалатскими эрдами, с целью спасения голодающих пограничных деревень. Бургомистр на секунду замер, не способный поверить, что слова императора ему не чудятся и не снятся — а потом едва не упал в обморок; толпа вокруг юноши заметно выросла, и люди начали задавать неудобные вопросы.