— Да, — пожал плечами он.

…Сперва она показала ему крыло. Черно-белое крыло; маховые перья плавно переходили в широкий ситцевый рукав. Облегающий воротник был угольно черным, на берете пламенело одинокое красное пятно.

— Смотрите, Ваше императорское Величество, я — журавль! — радостно заявила девушка. — Хотите, я вам станцую?

Он поднялся и подошел к ней, и по его лицу было не понять, нравится ли ему идея.

— Ваше императорское Величество, — посерьезнела девушка, — я вас чем-то огорчила?

— Я хотел настоящего.

Она всплеснула руками:

— Как же я его раздобуду?

Эдлен подумал, что если бы на его светлых волосах не было змеи, она бы вела себя иначе. Она бы не улыбалась, не старалась бы ему угодить, не умоляла выйти хотя бы к ужину, не рассказывала, как мучаются в кухонных помещениях поварята. Она бы схватила его за локоть — и потащила бы в трапезную силой, и если бы он возмутился, если бы он обиделся, это были бы его личные, никак не решаемые, проблемы.

Признаться, он был разочарован. Но отыскал в этой ситуации кое-какие вполне полезные стороны.

Мама исчезла, как и обещала — и оставила Эдлена в деревянной цитадели, окруженного сотнями и сотнями слуг. И эти слуги, такие лицемерные, такие лживые, были обязаны выполнять что угодно, если, разумеется, это «что угодно» у них получится сделать, не выходя в жадную, голодную темноту снаружи.

Условие принято, мрачно заявил себе Эдлен. Условие принято.

И с этого момента в жизни слуг начались не самые легкие времена.

К обеду он все-таки вышел — и безо всякого аппетита погонял туда-сюда по глубокой миске пингвиний суп. Двое мужчин, вооруженных копьями, терпеливо стояли у выхода — стояли так ровно и неподвижно, что мальчик принял их за статуи в полный рост, по ошибке одетые в черную военную форму.

Убедившись, что суп не такой вкусный, как если бы рядом сидела мама, Эдлен отодвинул миску и приказал:

— Принесите красного чаю.

Чай не то что принесли — его как будто сотворили из ничего. Услужливая старуха, улыбаясь тонкими обветренными губами, поставила перед мальчиком пиалу и блюдо с рисовым печеньем.

— Спасибо, — важно произнес он. И указал ей на соседнее кресло: — Будьте так любезны составить мне компанию.

Старуха села. Либо ей было запрещено удивляться капризам Эдлена, либо она пила красный чай с венценосными особами каждый день.

— Давайте о чем-нибудь побеседуем, — не сдавался мальчик. — Расскажите, откуда вы, кто вы, какие у вас мечты. Расскажите, давно ли вы работаете в цитадели. Я, конечно, великий маг, но великие маги тоже порой скучают.

В зеленых старухиных глазах появилось нечто, весьма похожее на гнев. Но она тут же спрятала его за улыбкой.

— Я приехала из Энотры, Ваше императорское Величество. Там осталась моя семья.

Мальчик поднял брови:

— А что такое Энотра?

— Что-то вроде очередной деревянной цитадели, Ваше императорское Величество.

Эдлен покрутил нежно-розовую пиалу. Красный чай колебался в ней, как маленькое море.

— Перейдем к следующему вопросу. Кто вы? Какие у вас мечты? Давно ли вы здесь работаете?

— Меня зовут Летен, — сообщила старуха. — Мне шестьдесят восемь лет. В день, когда Ваше императорское Величество получило трон, я была у пристаней, и я была испугана. Я не поверила, не смогла поверить, что подобное… сотворила магия. Мне показалось, что ломается мир, что мы все погибнем — и я, и матросы, и капитаны кораблей, но… спустя какую-то минуту кошмар закончился. Не обижайтесь, Ваше императорское Величество, но это было кошмаром. Это было потрясающе, но… неужели вы не могли без этого обойтись?

Эдлен растерялся, но виду не подал. Он мало что понял из эмоциональной старухиной речи — а то, что удалось понять, наводило на очевидную мысль: старуха ненавидит мальчика. Ненавидит остро и отчаянно — и считает, что он виноват в какой-то ее беде.

Судя по ее словам, Эдлен что-то испортил. Что-то серьезное — но как, если он даже не выходил за порог своей цитадели?

Он припомнил, как мама говорила со слугами. Высокомерно и безучастно, будто они — куклы, предназначенные для уборки, и шитья, и готовки, и прочих неинтересных дел.

— Вы, — холодно бросил мальчик, — осуждаете мои действия?

Старуха побледнела. Эдлен утвердился во мнении, что слуги ему не нравятся. Вообще. Абсолютно.

— Ваше императорское Величество немного… ошибается на мой счет. Я всего лишь… доверила вам свое мнение, как вы и просили.

Эдлен поставил тонкую пиалу на край стола.

— Вы мечтаете вернуться домой, — медленно произнес он. — В эту свою Энотру. Она чем-то превосходит мою деревянную цитадель? Чего-то, по-вашему, в моей деревянной цитадели не хватает?

Старуха растерянно пожала плечами. Ее явно смутил перепад между неким подобием злости — и неким подобием невозмутимости.

— В Энотре, — пояснила она, — теплее. Много людей, много мест, куда можно прийти и расслабиться. На улицах… то есть, извините, в тамошних коридорах юноши и девушки продают сок, либо тыквенный, либо томатный. Правда, у нас, на Мительноре, такое не растет, такое обычно привозят, например, из Адальтена… это, как вы понимаете, тоже своего рода цитадель… но привезти что-либо к нам довольно трудно. Особенно теперь, когда вы и госпожа Доль… то есть, извините, ваша любезная мать… несколько изменили миропорядок. И, — старуха посмотрела на мальчика с надеждой, — позвольте мне повторить, что вы немного ошиблись на мой счет. Я никоим образом не осуждаю ваши действия. Но вы же знаете стариков — старики не любят резкие перемены. За долгую жизнь мы привыкаем к чему-то определенному, и если это что-то меняется, поначалу нам бывает не совсем уютно. И все-таки, — она опять улыбнулась, — я нахожу вашу идею весьма забавной. Так, по крайней мере, нам больше не угрожают никакие дредноуты.

Эдлену было интересно, что такое «дредноуты», но он вовремя понял — старуха почему-то уверена, что ему это известно. Что он, «изменивший миропорядок» по желанию матери, считал вышеупомянутую угрозу одной из важных причин.

Я все выясню, мрачно пообещал себе он. Я способен выяснить. В конце концов, я же великий маг, хотя и не помню за собой никаких заклятий.

Или помню?

Он рисовал тонкие силуэты журавлей на клочке пергамента, а мама сказала: «Еще месяц, и ты будешь готов». Он понятия не имел, к чему, но месяц, как ему и положено, миновал. И тогда мама попросила…

Он поднялся, неуклюже поклонился и сказал:

— Большое спасибо за красный чай. Если я вам понадоблюсь, ищите в библиотеке.

Старуха тоже поклонилась — так низко, что ее седые волосы едва не коснулись пола.

— Да здравствует император, — заученно пробормотала она.

В библиотеке было холодно и полутемно, книги стояли на сотнях полок и стеллажей, пахло чернилами и старой бумагой. Стоило Эдлену сунуться в общий зал, как явилась находчивая девушка, примерившая костюм журавля, и принялась деловито поджигать беспомощные фитили свеч.

Мальчик прошелся мимо полок, заставленных романами и повестями. Ему нравились романы и повести, хотя он, запертый в деревянной цитадели, порой путался в тамошних событиях.

Потом его любимые полки оборвались. И начались мамины — он редко ими пользовался, они тащили на себе книги, суть которых Эдлен не понимал. Но сегодня, заявил себе он, сегодня я так просто не уйду, сегодня я захвачу энциклопедию и словарь, сегодня я перестану обзывать мамины фолианты скучными. Потому что я не сомневаюсь: они помогут мне разобраться. Они помогут мне осознать, кем я стал после тех особенных дней, занятых рисунками на полу и стенах — и пиром, где я сидел, боясь пошевелиться и чувствуя, как подрагивает на моих волосах черная змея с каменными клыками.

Он осторожно водил пальцем по кожаным корешкам.

«Законы алхимии», «Ночные ритуалы», «Дневные ритуалы», «Нежить», «Устройство Ада», «Схемы небесных потоков», «Зелья, эликсиры, декокты», «Магические рисунки»… на последних он остановился и огляделся. Девушке, похоже, было наплевать на происходящее, и Эдлен утащил довольно-таки тяжелую книгу прочь, к высокому деревянному столу и дивану, где, бывало, часами копался в историях о волшебниках, рыцарях и драконах.