В «Магических рисунках» целую главу занимали рассуждения автора на тему «как опасно пользоваться мелом и грифелем, если вы — не опытный маг». На слове «мел» мальчику стало не по себе, и он принялся кусать нижнюю губу, жалея, что мамы нет в деревянной цитадели и она не объяснит ему лично, какой итог был у треугольников, отрезков и линий, выведенных руками будущего императора.

«Архимаги и шаманы высшей ступени называют магические рисунки «диаграммами». Диаграммы, как правило, состоят из фигур, популярных в нынешней геометрии; самыми легкими — и самыми действенными из них по-прежнему остаются Ведьмины Круги, поскольку дают выплеснуть определенное количество силы на определенную цель. Но, по мнению автора, их работа часто бывает нестабильной и вредит своему создателю, если ведьма, колдун или шаман еще не достигли высочайшего своего уровня. Куда более безопасными являются, как ни странно, сложные диаграммы; несмотря на то, что на их подготовку требуется больше времени, они хотя бы гарантируют, что ведьма, колдун или шаман обязательно уцелеют. Чтобы ознакомиться с простейшими сложными диаграммами, воспользуйтесь рисунком №2».

Эдлен высмеял бы фразу «простейшие сложные диаграммы», если бы ему не было так паршиво.

Потому что на рисунке номер два, сплетаясь углами и точками, была аккуратно изображена малая часть его колоссальной работы, выполненной во имя просьбы матери.

«Вы и госпожа Доль… то есть, извините, ваша любезная мать… несколько изменили миропорядок».

Ясно, подумал он.

Ясно.

========== Глава вторая, в которой Габриэль куда-то проваливается ==========

В коридорах стояла такая тишина, будто все население замка в одночасье вымерло.

Над лесом и темными силуэтами гор нависли угрюмые дождевые тучи, золотая листва неуловимо потускнела и больше не казалась такой нарядной. По внешнему двору, лязгая доспехами, прошлись настороженные караульные — Талайна выдвинула претензии королю Драконьего леса, и король Драконьего леса приказал своим товарищам вести себя аккуратно.

Габриэль сидел на подоконнике.

И хотел спать.

Ночь была длинная, потрясающе теплая и веселая. Хайли пытались хоть немного оправиться после битвы с эделе, хайли смеялись, и пели старые песни, и болтали о таких пустяках, будто с ними не произошло ничего серьезного. Если бы не Альберт, нынешний генерал, и не Уильям, нынешний король, их веселье не вызвало бы ни у кого сомнений. Но Альберт хмуро изучал какую-то летопись, неловко листая пожелтевшие страницы левой рукой, а Уильям улыбался так натянуто и криво, будто ему предлагали выпить не полную чашу вина, а полную чашу яда.

Наравне с хайли весело смеялась, и пела, и болтала донельзя уверенная в себе Гертруда. Это была последняя ночь в замке Льяно, и последнее утро — во всяком случае, до следующего года; у девушки остались нерешенные дела в Сельме, а Габриэль не мог отпустить ее одну. Даже при учете того, что он скорее обуза, чем защита.

Будет ливень, сонно подумал он. Будет очередной ливень; странный в этом году ноябрь. Обычно к середине месяца уже начинается метель, и воют сумасшедшие ветры, и мороз нежно касается витражных окон. И Говард, если он, конечно, дома, с интересом изучает его узоры на стекле — до чего красиво, ты согласен, Ри?

— Доброе утро, — произнесли позади.

Габриэль все так же сонно обернулся.

Его Величество Уильям выглядел неважно. Если Габриэль все-таки убедил свой захмелевший рассудок в необходимости подремать хотя бы час, то владыка леса, кажется, не ложился вообще. Серые глаза, как правило — ясные и спокойные, сегодня были мутноватыми и рассеянными; улыбка, все такая же вымученная, смотрелась немой насмешкой над состоянием своего хозяина.

— Мой король, поклонился Габриэль. — Я думал, вы отдыхаете.

— Не хочется, — пожал плечами Уильям. И пояснил: — На рассвете к нам приехали господа эльфы. Привезли письмо от повелителя Хальвета. Меня приглашают, — он усмехнулся, — на ежегодный зимний фестиваль.

— Ого, — искренне удивился парень. — Серьезно?

— Серьезнее некуда. — Габриэлю показалось, что юноша этим подавлен. — Вот, ищу себе спутника. Эс не поедет, у него плохое настроение и ему плевать, что за неделю оно может стать хорошим. Говард собирается в Сельму с вами. А я, наверное, Альберта возьму, — неожиданно приободрился Его Величество. — Из нас получится такой забавный дуэт. Человек и хайли с одинаковыми ранами, которые временно пользуются только левыми руками.

Уильям пошевелил пальцами перевязанной правой — и так поморщился, что его собеседник испугался.

— Послушайте, — рискнул он, — с вами все нормально? После того, как вы пришли на помощь Этвизе и вызвали на дуэль господина Кьяна, вы часто бываете… странным.

Юноша покосился на него с явным недоумением.

— Ты о чем?

Габриэль запнулся.

А ведь и правда, подумал он, какие у меня аргументы? Что я скажу? Мол, вы не пьете свое любимое вино, уделяете меньше внимания друзьям и плохо спите? Так ведь это, по сути, обычная реакция. Особенно для того, кто раньше не воевал.

На этот раз улыбка Уильяма показалась Габриэлю не ложной. Но это всего лишь значило, что юноша постепенно учился обманывать своих товарищей так, чтобы они потом не задавали неудобных вопросов.

— Я в порядке. Тебе не нужно обо мне волноваться.

Ага, мрачно согласился парень. А кому нужно? Говарду, который собирается в Сельму, или господину Эсу, у которого плохое настроение? И с чего бы оно, хотелось бы узнать, плохое?

Но он молчал. Потому что прекрасно понимал Уильяма.

У него тоже был такой день, когда он впервые поднял руку на человека. И такой день, когда он понял, что люди — хрупкие. И не то, чтобы ему хотелось помощи, или утешений, или искреннего участия.

Признаться честно, больше всего ему хотелось умереть.

В Сельму выехали после завтрака. Госпожа Эли, загадочно улыбаясь, вручила сэру Говарду такой запас еды «в путь», что под весом плетеной корзины он пошатнулся и опасливо заглянул под вышитое гладью полотенце, предполагая, что под ним лежат кирпичи. Ошибочно, конечно, предполагая.

Его Величество Уильям сидел на крыльце, изредка что-то отвечая невысокому караульному. И не отворачиваясь от хмурого осеннего леса, где пропали его гости.

По мнению Габриэля, осенний лес не был таким уж хмурым. Подумаешь, все блеклое и пустое — зато тихо и спокойно, и можно быть уверенным, что поблизости нет абсолютно никого. Разве что хайли, но хайли не так часто покидают свои дома.

Скрытые за дубами, осинами и кленами, надежно спрятанные за елями, соснами и пихтами, жители Драконьего леса не копались в земле так настойчиво и с такой надеждой, как жители Этвизы. Используя посредников-людей, они жили торговлей — что-то у кого-то перекупили, кому-то убедительно пообещали, что будут недовольны, если их просьбу не выполнят. Кто-то помогал им, взамен получая какие-нибудь услуги, а кто-то — потому, что любил деньги. В свою очередь, сами хайли продавали хорошие зелья — а еще, по слухам, яды, хотя Габриэль не очень-то верил, что лесное племя на такое способно.

— Они сказочно богаты, — как-то раз донесла до него Гертруда. — А яды не купишь за пару медных монет. Поэтому я бы глаза не таращила и словами не давилась бы, если бы выяснила, что в одной из башен потихоньку варят ядовитые смеси.

Габриэль пожимал плечами.

Ему нравился этот лес. Нравился этот замок, и силуэты шести башен, и светлые коридоры, и витражи. Ему нравился этот народ, и звездчатые зеницы, окруженные красноватой каймой, и размеренное течение длинной, совсем не как у людей, жизни. Тот, кто создавал хайли, рассчитывал, что они будут жить вечно — и спрятал их там, где раньше были выжженные солнцем пустоши, чтобы им было не о чем жалеть. Он полагал, что сумеет выбить у Мора некий независимый цикл, некое место, куда не полезут ни люди, ни эльфы, ни сабернийские гномы.

Но он ошибся. И загремела война.