Тот же измотанный мужчина — нет, еще молодой парень, — сердито вырывается из упрямых рук своего пилота, рассчитывает броситься, как бешеная собака, на странного хрупкого человека в измятой серой футболке.

«Я… не… чувствую… твоих… пальцев».

«Они… пришли. Ты видишь? Маленькие… дети».

«У них… внутри… свет».

Уильям проснулся, когда экипаж остановился у ворот эльфийской цитадели — и неловко спрыгнул на каменную брусчатку. Опасаясь увидеть на стене или над выступающими зубцами дозорной башни дрожащий оранжевый огонек.

Все это закончилось, устало подумал юноша. Все это закончилось. Все это было двести пятьдесят лет назад, все это было на пустошах Карадорра — а я живу здесь, на Тринне, и вокруг меня постепенно развивается новая эпоха. Господин Улмаст хочет, чтобы я заново построил триннские корабельные порты — и я это сделаю. Господин Улмаст хочет, чтобы я, как повелитель Драконьего леса и союзник Хальвета, отправил кого-нибудь в Адальтен и на Вьену, а еще, если она вернется — на Мительнору, и я это сделаю, я все изменю, я…

Он сидел на диване в отведенных ему апартаментах, и мысли ворочались под костями его черепа, как тяжелые каменные валуны. Сталкиваясь и разлетаясь на кусочки с таким грохотом, что в реальности по его вине можно было оглохнуть.

А потом эльфийский караульный виновато поскребся в дверь:

— Ваше Величество, я очень сожалею, но к вам посетитель. Клянусь, мы всеми силами старались его задержать, но это не помогло, он по-прежнему настаивает, что вы лучшие друзья и что он сожжет всю нашу проклятую цитадель к чертовой матери, если мы его не впустим.

— Вот именно! — мелодично, хотя и зло, подтвердил «посетитель». — Немедленно открывай, у меня к Уильяму срочное дело!

Его интонация болью отозвалась у юноши в груди.

— Пускай заходит, — скомандовал Уильям, даже не пытаясь выпрямиться и отодрать себя от подушек.

Он тонул в них, как в океане, и чувствовал такую слабость, как если бы страшно заболел и готовился быть сожженным. Он и заподозрить не мог, что поездка в лабораторию — нет, поездка на песчаное побережье, к одинокому деревянному пирсу и «Крылатому» — так его подкосит.

Высокий человек с растрепанными волосами цвета выгоревшего на солнце песка ворвался в комнату, и все проблемы Уильяма с позором улетели в туман — потому что на этом человеке вместо одежды были какие-то лохмотья, словно бы его хорошенько потрепали веками голодавшие упыри.

— Добрый вечер, Эс, — тем не менее, вежливо произнес юноша. — Я по тебе соскучился.

Незваный гость виновато потупился:

— Извини.

У него явно была какая-то важная информация, но, помедлив, он отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи, и опустился в глубокое соседнее кресло. Попробовал иронично улыбнуться, но результаты не обманули бы и самого наивного человека на земле.

— Что это на тебе? — спросил Уильям, понятия не имея, как себя вести.

— Ну, — Эс без особого интереса покосился на свои голые колени, — около недели назад это, кажется, были штаны. А потом с ними произошло непоправимое.

Юноша тихо рассмеялся.

— Я действительно по тебе соскучился. Ты мне веришь?

Эс молча поежился, тем самым признавая, что нет.

«Shalette mie na Lere» была его проклятием, его болезнью — и она расползалась по всем обитаемым континентам и архипелагам, абсолютно безучастная к судьбе своего персонажа. Любой, кто читал ее, неизбежно отворачивался от крылатого существа, чьи плечи когда-то волочили на себе мир.

Он не помнил, куда пропал вес неба, океана и живой земли. Не помнил, что был вторым Создателем, и не помнил, как однажды едва не сошел с ума, обнаружив на плече господина Твика одинокую белую песчинку.

— Ты, — тихо сказал Уильям, — Эс. Бывший хозяин замка Льяно. Поровну человек и дракон. И для меня, — он посмотрел на своего собеседника очень гордо, — ты останешься им, как ни вывернись. Если бы к тебе явился некий господин Эрвет и заявил, что с этих пор ты ни за что не должен меня ценить, ты бы его послушал? Ты бы его послушал, если бы он заявил, что я опасен, что со мной лучше не разговаривать, что меня надо утопить в море и не указать места, где я захлебнулся и дотянулся до его холодного дна?

— Нет, — неохотно отозвался Эс. — Я бы не послушал. И я прекрасно понимаю твою аналогию, но…

— Ты, — перебил его Уильям, — мой дорогой отец. И мой друг. Мне этого достаточно.

Он с горем пополам оттолкнулся от диванных подушек и протянул Эсу тонкую ладонь. Крылатый звероящер коснулся ее кончиками пальцев, еле-еле и с явным колебанием; Уильям поймал его за покрытую царапинами кисть и крепко сжал.

— Не бросай меня больше, — все так же тихо попросил он. — Ты боялся, я не дурак и догадываюсь об этом. Ты боялся, что я тебя не приму. А я боялся, что это насовсем, что ты не вернешься, что я… уже не увижу у тебя на голове тыкву, не различу, как ты сдавленно болтаешь о добрых феях и волшебных палочках, что не выпью с тобой ни единого бокала вина. Для меня ты, — он тоже попробовал хоть как-нибудь улыбнуться, — особенный, и особенный не потому, что на твоей спине чернеет подвижная карта мира. Ты особенный потому, что тебя зовут Эс, и что у тебя дурацкие шутки, и что в башне Кано все еще орет и надеется выломать прутья золотой клетки пойманный тобой марахат, и вообще… потому, что ты есть, что сейчас ты сидишь передо мной, и я могу видеть каждую ссадину на твоем лице. А насчет твоего прошлого…

Эс как-то нехорошо, как-то болезненно сощурился — и его рука наконец-то перестала быть безразличной.

— Я разве что капельку… немножко, — глупо запнулся Уильям, но тут же одернул себя и закончил: — Рад, что не я один помню о живом Карадорре.

У него были ясные серые глаза.

Ясные серые.

Не голубые.

Эс поднялся, порывисто шагнул к дивану и сгреб юношу в объятия.

Где-то за пределами эльфийской цитадели покачивались на каменных стеблях янтарные с блеклой карминовой каймой цветы. Где-то за пределами эльфийской цитадели они сталкивались между собой, и хрупкие беспокойные лепестки радостно — или грустно — звенели, порождая то смех, то плач. Колоссальная невидимая сеть уснувшего радиуса лежала под эльфийскими башнями, но Эс всего лишь о ней догадывался, а его названый ребенок — улавливал ее рефлекторно, как частицу своего тела.

Различить ее был в состоянии только Шель. Только последний мужчина в семье Эрветов, и он сидел у далекого песчаного берега, наблюдая, как беспечные каменные ростки любопытно выглядывают из-под зимнего снега.

— Эдамастра, — горестно прошептал бывший хозяин замка Льяно, — погибла по моей вине. Погибла не потому, что Язу хотел величия, а потому, что я, убегая, пожелал ей к чертовой матери сгореть. Подземная огненная река добралась до нее случайно, как бы отзываясь на это мое пожелание — потому что я Создатель, Уильям, я второй Создатель, я тот, из кого состоит исчезнувшее небо, из кого состоит деревянная мительнорская цитадель, и пол под ногами юного императора, и запертые окна, и площадь, и… пожалуйста, прости меня. Пожалуйста, пожалей меня, пожалуйста, сдержи свое слово и останься, умоляю тебя — останься со мной, не выбрасывай меня, не выгоняй меня, я… Уильям, это я убил Карадорр, это из-за меня белый храм на острове занесло метелью, это по моей вине Лаур едва не замерз под лодкой на берегу империи Ханта Саэ, это из-за меня Лойд…

— Уснула? — мягко отозвался юноша. И нежно погладил крылатого звероящера по растрепанным волосам. — Нет. Она уснула, потому что Гончий по имени Талер Хвет все-таки сумел до нее дотронуться. Все-таки сумел ее выдернуть — и спасти, потому что иначе она бы уничтожила сама себя.

Стало тихо. Блестящая соль катилась по загоревшим щекам бывшего хозяина замка Льяно, а ресницы Уильяма были абсолютно сухими, как если бы его нельзя было ничем задеть.

Чертово колесо уходило в темноту орбиты. У кодовой панели безнадежно горела надпись: «ПРИСТЕГНИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, РЕМНИ».

Железные волки вынудили команду «Asphodelus-а» рассыпаться по тропическому лесу, и отважная беловолосая девочка закрыла собой измотанного полковника. Наглого и противного, но если Талер сказал, что надо спасать людей, то из этого правила не стоит вычеркивать даже такую неприятную личность.