Талер ни о чем не подозревал, пока не посетил душ и не приготовился читать новый фантастический роман, тем самым признавая свою беспомощность перед хищными лапами бессонницы. Но на обшивке пола возле его койки сидела уже вымытая и переодетая в синий махровый халат Лойд, и она посмотрела на своего опекуна с таким обожанием, что выворачиваться было смерти подобно.
— Я тебе немножко почитаю, — заявила девочка, нисколько не сомневаясь, что капитан Хвет уважает бобров не меньше — а то и больше! — чем она. — Ложись. Тут много любопытного…
Он засыпал, терпеливо слушая, как именно бобры выбирают место, где будет построена плотина. Лойд читала выразительно и со вкусом, и ее голос, кажется, потом сохранился даже в его сне, только там девочка сидела в кресле адвоката и объясняла судье, почему ее клиента нельзя обвинять в убийстве старых высохших сосен, а крупный сосредоточенный грызун восклицал: «Да! Какого Дьявола вы пришиваете мне это нелепое обвинение?!»
Девочка была так счастлива, что проворочалась до утра, то и дело нащупывая под жесткой подушкой книгу или обнимая плюшевого бобра. Она очень боялась, что плюшевый бобер исчезнет — и восторженно думала, что человека добрее, красивее и вернее, чем капитан Хвет, во всей этой галактике просто не существует.
А ближе к утру ей стало невыносимо грустно, что она обнимает не его.
Потом были полгода, проведенные в космосе, в погоне за преступниками; сначала воспитанница капитана Хвета опасливо пряталась по углам, стараясь никому не мешать и вообще не попадаться под ноги, а затем привыкла, и Талер все чаще находил ее за чтением статей о ворах, маньяках и убийцах. Причем Лойд выглядела так, словно ее с минуты на минуту вырвет, но оборачивалась к своему опекуну совершенно невозмутимо и даже пыталась улыбаться: мол, вот, посмотри, я всеми силами стараюсь тебя понять!
— Возможно, тебе стоило все-таки сдать ее в детский дом, — припечатала капитана молодая желтоглазая женщина в красных прямоугольных очках, со светлыми волосами, у затылка прихваченными «крабиком». — По-твоему, что эта девочка потеряла в полиции? Лично тебя и твою паршивую команду? Не спорю, моментами в них проскальзывают славные качества, но я бы не предоставила им постоянное место на корабле только ради таких моментов. Извини, Талер, — она неожиданно запнулась и перевела виноватый взгляд на серебряные полумесяцы в уголках его темно-зеленого воротника. — В последнее время я часто бываю довольно грубой. Сказывается работа. Накануне привезли мальчика, совсем еще кроху, ему не было и четырех. Но какая-то сволочь пальнула ему в затылок из револьвера…
Она помолчала, выдавила из себя улыбку и продолжила:
— Пожалуй, страшнее всего было смотреть на его мать. Я еще никогда не видела такого отчаяния. Ты уверен, что хочешь заставить эту… Лойд испытать что-нибудь похожее? Как насчет устроить ее в университет? Пускай учится на биолога, ей же нравится. Напишет диссертацию о бобрах, представляешь, как будет весело?
Талер бесконечно любил эти ее глаза. Никто особо не замечал, что у них как будто нет постоянного определенного цвета — они то выгорают до абсолютно желтых, как сейчас, то становятся зелеными, то колеблются между тем и другим, утопая в разных оттенках. А Талер замечал, потому что Рози была первым человеком, научившим его быть внимательным.
Не так топорно и прямолинейно, как Адриан, а в мелочах. Она так и не дождалась от лучшего ученика на курсе ответного признания, но это ее не огорчило, наоборот — как будто вполне устроило; они были не то что близкими друзьями, а скорее давно уже родными людьми, понимавшими друг друга едва ли не с полуслова.
Талер искренне восхищался ее стойкостью и упорством, ее увлечением своей работой — потому что мало кто сдавал итоговые тесты на кафедре судебной медицины, хотя на первом курсе конкурентов у Рози было хоть отбавляй.
Рози искренне восхищалась его храбростью и слабой восприимчивостью к боли, потому что, хотя в полицию после Академии взяли почти всех, эти «все» безучастно осели в штабах и занимались документацией, а если им предлагали выползти в космос и взять на себя настоящее расследование, суеверно крестились: да вы что? Головой ударились?!
— Думаю, мне надо поговорить с ней лично, — признал капитан Хвет. — Спасибо, что выслушала.
— Обращайся, — кивнула его бывшая однокурсница. — Ты ведь знаешь, я всегда тебе рада. И еще я соскучилась, — она требовательно сдвинула брови. — Возьми отпуск, а? И прилетай, мне жутко одиноко на этой гребаной станции.
…стоило хозяину «Asphodelus-а» предложить своей воспитаннице пойти в университет, как она впервые на него обиделась. Нет, она не кричала и не плакала, просто разочарованно отвернулась — и он ощутил, как у него под ногами пропадает обшивка, как он словно бы тонет в черном вязком болоте — и не может выбраться, хоть убей.
— По-твоему, — холодно произнесла Лойд, — я трусиха?
— Нет, — едва различимо отозвался он.
После этого они весь день взаимно друг друга избегали. Читать о мироустройстве полуводных млекопитающих девочка не пришла, а Талер отпустил отдыхать ночного дежурного и сам устроился в уютном кожаном кресле у развернутого экрана. Подвинул к себе стеклянную пепельницу, вытащил из кармана фирменные сигареты и закурил.
У него было много таких длинных муторных ночей. Когда вполглаза наблюдаешь за звездной картой, а она неизменно пуста и равнодушна, и датчики фиксируют лишь размеренное космическое дыхание.
Он знал, что все это глупости, что все это лишь игра уставшего воображения, но всякий раз, когда он сидел и следил за показаниями приборов, размеренное глухое шипение напоминало ему работу чужих колоссальных легких, упорно выполняющих свою основную функцию. И он прикидывал — а что, если все эти планеты и все эти туманности находятся в чужом организме, что, если однажды их выдохнут? Где они окажутся, если такое произойдет?
Он сам не заметил, какую весомую роль в его жизни получила маленькая беловолосая девочка, поначалу так страстно желавшая вернуться домой. Какую невероятно важную роль.
Сдвоенные серебряные полумесяцы на зеленом воротнике; десятки опасных расследований, постоянные поиски, сокрушительная усталость. Он понял, что отобранный у фанатиков ребенок обязательно будет рядом, какая бы угроза не висела над «Asphodelus-ом» — и невольно задавался вопросом: а что, если все-таки стоило передать Лойд на попечение профессиональных нянек, что, если все-таки стоило доверить ее настойчивым докторам? Что, если они сделали бы из нее нормальную девочку, способную весело смеяться наравне со своими сверстниками и учиться в какой-нибудь благотворительной школе? Что, если ее удочерила бы хорошая семья, что, если бы так она была счастливее?.. Порой капитана Хвета мутило от этих мыслей, и он старательно отвлекал себя очередным сумасшедшим делом.
Он изображал из себя все того же неуклюжего опекуна, но для девочки разница была очевидна. И однажды утром она традиционно поймала хозяина «Asphodelus-а» за рукав.
— Талер, — голос у нее был крайне серьезный, как если бы она разговаривала с подсудимым, — это мой выбор, а не твой.
Он посмотрел на нее несколько удивленно — и, наверное, благодарно, потому что она усмехнулась и протянула ему отвоеванную у механика ореховую конфету.
Через полгода начальство одобрило его отпуск. Он разогнал экипаж по семьям и по друзьям, оставил «Asphodelus» в полицейском порту и поехал к Рози, а Лойд забавно шагала по улицам, ни на секунду не выпуская из левой руки его прохладные пальцы.
От него пахло одеколоном и сигаретами, а еще — тем самым травяным шампунем. Он боялся, что его спутницу кто-нибудь заденет в толпе, и настороженно оглядывался, а еще ему было некомфортно без темно-зеленой полицейской формы и сдвоенных серебряных полумесяцев. Лойд видела, как он рассеянно гладит воротник серой выходной рубашки — но притворялась, что ее это ни капли не беспокоит.
С ней, конечно, приехал в гости к неизвестной пока Рози ее любимый плюшевый бобр. А потрепанная книжка лежала в крохотном кожаном портфеле, окруженная запасными футболками и штанами — если платья воспитанница Талера еще иногда носила, то юбки отказывалась напрочь.
