Девочка молчала. Девочка едва заметно покачивалась в красноватом теплом тумане, хотя на самом деле стояла ровно и смотрела на капитана корабля с чем-то вроде беспокойства.
— Лойд? — растерянно окликнул он.
Она отвела свои неуловимо потемневшие серые глаза.
— Что произошло?
— Я боюсь, — голос был неуверенный и несколько виноватый, потому что она не знала, имеет ли право находиться в одной каюте с этим человеком и можно ли ей о нем беспокоиться, если с момента выхода в космос прошло от силы часа два.
От силы часа два, а сектор «W-L» остался далеко позади, и утробно гудели маневровые двигатели «Asphodelus-а», и притихший пилот сидел у приборной панели, отслеживая последние показания. Мигала звездная карта, сопел штурман, уютно устроившись на диване у низенького стола, а пожилой механик сердито копался в банке с рыбными консервами.
Никто, кроме этого человека, не собирался идти спать. Но никто и не возмущался, потому что с такой температурой и такими замедленными реакциями толку от него было бы куда меньше, чем от шмеля со сломанными крыльями.
— Чего ты боишься? — терпеливо уточнил он.
Девочка помнила, как этот человек обнимал ее у запертого шлюза, как обещал, что вне сектора фанатиков она будет свободнее и наверняка счастливее. Девочка помнила, как спрашивала у него: «А ты — будешь?..», но теперь он лежал на двух старых подушках и выглядел таким слабым, что ей хотелось опуститься на пол в углу и как следует побиться головой об стену.
Ведь это ее сородичи посмели его ударить.
— Можно, — все-таки рискнула она, — я посижу с тобой?
Он улыбнулся. Искренне и невероятно тепло.
— Конечно.
Она забралась на койку у его ног, села, деловито поправила тонкое льняное платье. Он по-прежнему наблюдал за ней с тенью интереса, но тень была такая смутная и хлипкая, будто и на месте маленькой беловолосой девочки он видел всего лишь блеклое размытое пятно.
— Спи, — скомандовала она. — Я буду тебя охранять.
— Не то, чтобы кто-то мог навредить мне на моем же собственном корабле, — глухо рассмеялся он. — Но спасибо.
Обычно он тратил целую ночь, чтобы вынудить себя хотя бы уснуть, но сегодня ему, кажется, хватило одной минуты. И он еще успел различить, как маленькая беловолосая девочка горестно шмыгает носом, как будто ее подопечный лежит на смертном одре, а не ждет сигнала будильника в 7:15 утра.
Ближе к середине ночи на ее хрупкие плечи тоже легла усталость. Она покосилась на темно-синюю световую панель, строго сказала себе, что находится на борту железного корабля, а не в одной из комнат храма, и опустила веки.
Девочке снилось, что она обнимает свою старшую сестру — такого же обреченного «грязного» ребенка, как и все в крохотном заснеженном поселении.
Капитану снился размытый образ немолодой уже медсестры, которая читала ему сказки и убеждала хоть полчасика подремать, когда он лежал в больнице. Ему было что-то около тринадцати, и он увлеченно слушал, как торгуются между собой злые огненные драконы, как они воруют беззащитных принцесс и уносят в свои логова, а потом у входа появляется рыцарь и воинственно кричит: эй, чудовище! Выходи на смертный бой!
В те времена ему упрямо казалось, что он знает о драконах и рыцарях намного больше участливой седой сказочницы. Вот и сейчас, во сне, он привычно улыбнулся и подумал — она умница, она была для меня всем, она меня здорово спасла, но ей не приходилось видеть настоящих небесных ящеров. А мне…
Иногда над малертийскими памятными площадями ревела и захлебывалась огнем колоссальная тварь в чешуе цвета выгоревшего на солнце песка. Он все еще не забыл, как ее лапы с явным удовольствием оторвали белый шпиль городского храма и швырнули куда-то в пустошь, как усмехалась рогатая зеленоглазая морда: мол, хорошо-о…
Они проснулись в обнимку — маленькая беловолосая девочка и капитан корабля, одинаково измотанные боем на лишенной солнца планете. Самая яркая звезда в секторе «W-L» погасла еще до рождения одинокого «чистого» ребенка, и фанатики были вынуждены слепо скитаться во мраке, изредка поднимая такие драгоценные факелы и настороженно вглядываясь в морозную зимнюю темноту.
Поначалу он ни капли не волновался, потому что вдыхал травяной запах вроде бы своего любимого шампуня. Затем понял, что нос ему щекочет белая пушистая прядь, осторожно от нее отодвинулся… и сообразил, что все это время чужая изящная ладонь крепко сжимала его запястье.
Девочка моргнула, с недоумением нахмурилась… и так резво соскочила с капитанского одеяла, что на его хозяина тут же обрушился безумный приступ головокружения. Пока он бестолково шарил пальцами по краешку своего пристанища и вспоминал, каково это — нормально ходить, а потом долго и мучительно шнуровал ботинки, отобранный у фанатиков ребенок добежал до туалета, осознал, что в чем-то ошибается, и вернулся, чтобы неуверенно помяться у входа в рубку.
— А Талер там?
— Нет, — не особенно дружелюбно отозвался пилот. — Пока что нет.
Доверительных отношений между членами экипажа не было, потому что и этот сосредоточенный на показаниях приборов мужчина, и его коллега-штурман, и механик, и подсунутый командирами понурый корабельный доктор отдавали себе отчет в том, что являются временной частью команды. Что как только молодому капитану Хвету попадутся более перспективные люди, как их тут же заменят на посту.
Нет, они, конечно, обсуждали текущие проблемы, спорили, кто займется приготовлением ужина и кто первый закроется в санузле, но их сложно было назвать товарищами. Они все попали на «Asphodelus» по приказу начальства — и все этим приказом тяготились, поскольку если бы не он, и пилот, и штурман, и механик могли бы найти постоянную работу, могли бы найти именно своего капитана, с которым каждому из них было бы комфортно и под которого не пришлось бы подстраиваться.
Талеру тоже это не нравилось, но деваться было некуда. Либо начальство убедится, что новый капитан «Asphodelus-a» действительно достоин звания капитана, либо ему придется обо всем забыть и развозить по всей галактике пассажиров или ценные грузы, а серебряные полицейские полумесяцы покорно сдать одному из генералов Совета.
Лойд переступила с ноги на ногу и медленно обернулась. Позади не было ничего, кроме тяжелых запертых шлюзов и голубых световых панелей.
К ее облегчению, миновала секунда, и капитан Хвет наконец-то показался в узком коридоре. Потрогал безнадежно мокрые бинты, скривился и отправился на поиски доктора, едва заметно прихрамывая на левую ногу.
Завтракали они вместе.
Штурман приготовил пиццу, и никто из экипажа не был намерен выбираться из-за стола, пока она не закончится. Механик заварил чай и на волне хорошего настроения рассказал девочке десяток презабавных историй о своей учебе в школе, объевшийся и подобревший пилот обнаружил в холодильнике две порции шоколадного мороженого и великодушно предложил их «самому младшему члену экипажа». Создатель пиццы так и норовил подсунуть Лойд огромный остров тонкого теста, поверх усыпанный беконом, зеленью, грибами и сыром, при этом убеждая, что если она не будет хорошо питаться, то так и останется маленькой и беспомощной.
Талер постепенно мрачнел и все больше горбился над своей тарелкой, а потом извинился и вышел, клятвенно пообещав, что вернется через десять минут. И что в кофе он, разумеется, нуждается больше, чем заболевший чумой человек — в экспериментальной вакцине.
— Искин, — на всякий случай приказал он, активируя свой рабочий планшет и набирая восемнадцать заученных цифр на панели вызова, — заблокировать шлюз.
Ему долго не отвечали — видимо, абонент, коротавший полуденные часы на какой-то орбитальной станции, в кои-то веки занимался работой. Когда на экране все-таки возникло изображение, растрепанный кареглазый парень со сдвоенными черными звездами на воротнике мундира уставился на капитана Хвета из-под залежей нудных документов, заверенных подписью тамошнего бургомистра. По мнению Талера, с тех пор, как он звонил этому парню в последний раз, залежи ни капли не изменились, на них даже пауки свили себе уютную сеть и терпеливо ждали подношения в лице мух.
