— Что это за место? — опомнился Габриэль, старательно обходя лужу по краю.
Ребекка помедлила.
— У него нет названия. Как-то раз я спрашивала у господина Клера, не попадалось ли ему подобное в горах Альдамаса, но он посмотрел на меня с удивлением и напомнил, что это сон. Всего лишь обыкновенный сон, и вряд ли стоит принимать его за настоящее странствие.
— Получается, он тебе не верит? — нахмурился рыцарь. — Видит, сколько странных вещей с тобой происходит, видит, как много ты спишь, и не верит?
Девочка отшатнулась от каменного свода, пропуская блекло мерцающего паука и прикидывая, как бы избежать его паутины, потому что она — голубоватыми блестящими нитями — была натянута прямо вдоль выбранного пути.
— Думаю, сейчас уже верит. Но еще месяц назад все это казалось ему сущей глупостью — пока я не явилась в его сон и не потребовала объяснить, какого Дьявола он такой черствый. Не искренне, разумеется, — Ребекка обернулась и убедилась, что с Габриэлем все хорошо. — Потому что на самом деле господин Клер очень добрый. Но ты же знаешь, как гномы относятся к магам. Господин Клер не исключение, он полагает, что если бы в мире не было «паршивых колдунов», то мирным сабернийцам жилось бы куда уютнее, чем при условии их наличия.
Коридор все никак не хотел заканчиваться, а сталактиты стали больше и как будто острее. Желтые грибы на сводах увеличились и походили на искаженные фонари, а паутина оплетала едва ли не все, до чего могла дотянуться. Пауки размеренно копошились в каждом углу, и Габриэль пожалел, что у него нет при себе ни парных мечей, ни хотя бы рогатки, чтобы в случае опасности сшибать проклятых местных жителей камнями — благо на полу их было достаточно.
— Куда мы идем? — негромко осведомился рыцарь, наклоняясь, чтобы его не задела растрепанная голубоватая сеть.
— Мимо, — в тон ему отозвалась Ребекка. — Бояться нечего. Эти пауки не трогают людей, пока люди не срывают их коконы.
…собственно коконы гроздью висели под каменными сводами — небольшие, плотно обтянутые серебристыми нитями, смутно похожие на нерожденных бабочек. Говарду, подумал Габриэль, наверняка бы это понравилось, и он бы остановился, чтобы занести еще одну картину в свою тетрадь; но Говард неизвестно где, он, возможно, прямо сейчас поднимает меч против какого-то проклятого талайнийца, и все его черты выражают ледяное презрение. Он умеет уважать противника, но уважению место на турнире и на дуэли, а вот на войне становится просто не до него.
Лужи пропали, от стен повеяло приятным теплом, голубоватая паутина боязливо спряталась в тенях — а тени, в свою очередь, послушно попятились от огня медленно угасающих факелов. Теплые красноватые вспышки затанцевали на промасленной ветоши, запах копоти и дыма призывно защекотал ноздри — как если бы рядом находилось жилье, и Габриэль шагал по тропинке, ведущей к распахнутой двери.
— Мы идем, — предположил он, — к хозяину этого подземелья?
— Точно, — согласилась Ребекка. — Думаю, ты будешь потрясен.
Сталактиты исчезли, каменный потолок утонул во мраке, а стены раздались вширь, и теперь сориентироваться можно было только по умирающим огням факелов — сплошные багровые искорки у основания бережно обработанных колонн. Чьи руки их возвели и кому вообще понадобилось что-то строить глубоко под землей, Габриэль не догадывался, а Ребекка не объясняла; еще спустя какое-то время тусклый неубедительный свет начал выхватывать из абсолютного черного ничто опустевшие квадратные постаменты.
Статуи валялись на каменном полу бесформенными серыми грудами, изредка на постаментах были смутно видны гранитные стопы и закрученные ремешки сандалий. Рыцаря преследовало острое чувство, что ему не положено шагать по этой пещере, что ему не положено любоваться этими колоннами и этими огрызками раньше великолепных созданий; он почему-то не сомневался, что они были великолепны, и что огромная каменная пещера была обитаемым городом, где смеялись дети и болтали женщины, а мужчины старались не убирать ладони с рукоятей мечей. Угроза, едва различимая древняя угроза тенью нависала над руинами крохотных домов, и Габриэль снова пожалел, что, кроме слов, у него нет никакого оружия.
Потом вновь показался хищный гребень сталактитов высоко вверху; по ним, попеременно отливая голубым, серебряным и ослепительно белым, ползли тонкие ленты ручейков. Дорога пошла в обход заполненной то ли жидкостью, то ли туманом ниши, куда с потолка медленно, как зимние снежинки, срывались идеально круглые, вроде бы влажные шарики.
Габриэль не сразу понял, что его смущает — а когда понял, у него шевельнулись волосы на затылке. То, что текло по каменному гребню — текло, не издавая ни звука; жидкость либо туман в озере тоже хранила напряженную тишину, и глухое безмолвие скиталось по всей пещере, больно давило на уши и как будто насмехалось над рыцарем, который посмел явиться в эти подземные залы.
— Не забывай, — громко и уверенно окликнула своего спутника Ребекка, — что это всего лишь сон. Мы во сне. Твое настоящее тело все еще на Мительноре, а тут, как ни посмотри, ты званый гость, потому что я — твоя проводница. Повторяю, Габриэль — бояться нечего. Доверься мне, я ни за что тебя не подведу.
— Все в порядке, — пожал плечами он. — Просто… знаешь, я столько лет шатался по Тринне, столько лет охотился на чудовищ — и все равно не видел подобных мест. Это не просто необычно, — он с удовольствием огляделся, — это страшно. И потрясающе, ты права.
Девочка улыбнулась ему в ответ:
— Ну еще бы.
Они шли вдоль заполненной туманом ниши, и не было даже эха, не говоря уж о мягком шелесте кожаных подошв. Ручейки на сталактитах бледно светились, бесконечно падали вниз идеально круглые шарики, мертвое затишье следовало за рыцарем и его спутницей по пятам. Ребекка выглядела спокойной, как если бы это чертово подземелье было ее родным домом; рыцарь то и дело ежился и оборачивался, но потом лишь упрямо щурил свои темно-зеленые глаза: мол, нет, я не испугаюсь!
А потом перед ними возник мост. На шипастых поручнях, цепляясь когтями за выступы грубого базальта, сидели уродливые горгульи; Габриэлю почудилось, что одна из них настороженно повела крыльями и встопорщила темные перья на изгибе шеи. А может, и не почудилось, потому что Ребекка взяла своего спутника за руку и немного виновато произнесла:
— Не трогайте, он со мной.
Горгульи возвышались — обломки базальта на обломках базальта, неподвижные и холодные, как лед. Но по телу рыцаря словно бы шарили чужие внимательные взгляды, не способные как следует его оценить, потому что никто — за исключением, конечно, Ребекки, — не спускался в эти подземные коридоры вот уже сотни лет.
То ли волны, то ли клочья облаков рассеянно колебались внизу, облизывая покрытые трещинами арки. Тусклые пятна света лежали на безучастных лицах горгулий, пока последняя из них, с выщербленной дырой вместо левой лапы, не осталась далеко позади.
Противоположный берег тонул во мраке, но впереди, где своды образовали собой некое подобие купола, по каменным стенам радостно плясали тысячи багровых, синих, карминовых и золотых отблесков. Габриэлю вспомнились погибшие звезды, вспомнилась россыпь обреченных искр — и поросший дикими травами курган, хотя здесь, глубоко под землей, вряд ли кого-то когда-то хоронили. По крайней мере, не таким образом.
…в центре очередного колоссального зала, расслабленно о чем-то рассказывая, лежал отчаянно некрасивый человек в потрепанной дорожной куртке и безнадежно грязных штанах. Застывшая под коленями кровь его, кажется, не смущала; впрочем, у него не было и реального собеседника, и он неизвестно что втолковывал самому себе.
Десятки тысяч огней носились по каменному полу и стенам — десятки тысяч разноцветных огней; они складывались в маленькие живые силуэты, размахивали руками, смеялись и переглядывались, они сталкивались между собой и возмущенно кричали, они хватали своих братьев и сестер за локти и спрашивали: ты куда? А можно ли мне с тобой? И они были не похожи на бесплотных духов, они были не похожи на творение колдунов, и вообще, пожалуй — не были похожи ни на одну знакомую Габриэлю вещь. В зале нельзя было и шагу ступить, не боясь кого-нибудь размазать по своей подошве, и рыцарь остановился, позволяя крохотным живым огням перепрыгивать носки его сапог или со счастливым визгом кататься на шнуровке, с обожанием косясь на якобы званого гостя.
