— Мы не знаем, что с ним было до автокатастрофы, — горячо убеждала девушка. — И не можем рисковать. Мало ли, что произойдет, если мы зайдем к нему в палату и брякнем: «Эй, Талер, как ты себя чувствуешь? Нормально? Слушай, мы были бы весьма довольны, если бы ты сообщил, по какому такому Шелю скучаешь».

Шестая пара закончилась без каких-либо происшествий. Талер повеселел, Адриан, обнаружив это, повеселел тоже; Рози присела в некоем подобии реверанса, а мальчишки, подыгрывая, низко ей поклонились.

— Прекрасная госпожа, — разошелся Адриан, — позвольте заранее осведомиться, какое мороженое вам сегодня по душе? Потому что в интернете ходят слухи о любопытных новинках, и если вы согласитесь попробовать их в альянсе со мной, я буду вам буквально молиться. И даже возведу храм, поскольку денег у меня пока хватает и, наверное, хватит на восемь жизней вперед…

— Что ж, — серьезно отозвалась Рози, — если так, то я вынуждена принять ваше предложение.

За воротами их ждала Лара. С ней разговаривал какой-то невысокий парень со старших курсов, и на щеках Адриана выступил румянец, предательски выдав совершенно все — по его мнению, не менее предательские! — чувства.

Лара находчиво притворилась, что не заметила. На ее удачу — или неудачу, — она понятия не имела, что в телефоне и рабочем планшете кареглазого мальчишки ее номер записан под именем «Шоколад», и что он обожает эти ее темные, темнее, чем у него самого, глаза, и эти ее кудрявые волосы, и родинку в уголке нежно-розовых губ. И поэтому спокойно шла рядом, рассуждая о всякой ерунде и вызывая у Рози ухмылку, полную скрытого сочувствия.

Ливень закончился, но у горизонта все еще били молнии. Талер следил за ними завороженно и внимательно, с оторопью, но без малейшего намека на страх. Они были прекрасны. Они были… восхитительны.

И день тоже был восхитительный, и Лара, и смешно притихший, покрасневший Адриан, и Рози, и пахнущие дождем улицы, и капли на траве и цветах, и первые ночные фонари — скопления блеклого желтоватого пламени. И прохожие — во всяком случае, Талер так полагал, пока им навстречу с порога местной поликлиники не выскочила откровенно злая супружеская пара с ребенком, чьи глаза были небрежно перетянуты чистыми, пропитанными какой-то мазью бинтами.

Впрочем, нет. Злился мужчина — высокий, хорошо одетый, с измятой пачкой сигарет в ухоженных тонких пальцах. А женщина… женщина была в отчаянии.

Это уже не плач, подумал Талер. Это рыдания, это почти истерика, это… грань, беспощадно сломанная грань, за которой человека не собрать заново, не починить и не заставить дальше работать, как, допустим, заставляют работать часовой механизм. И этому не помочь, это навсегда, это… скверно.

Она кричала. Не обращая внимания на компанию полицейских — хотя какие из них полицейские этим вечером, темно-зеленая форма осталась там, за воротами, как и обруганный кареглазым мальчишкой парень со старших курсов, — не обращая внимания на пожилую супружескую пару, спорившую, какой товар на витрине универсального магазина более привлекателен. И не выпуская из своей ладони хрупкую ладонь мальчика — спокойного, едва ли не равнодушного мальчика, который либо старался не вникать в ее сгоряча брошенные фразы, либо действительно совсем о них не переживал.

— Диагональное искажение! — Женщина смотрела на мужа с такой горечью, будто знала его с детства, а потом он кого-то убил и невозмутимо пожал плечами, мол: «Ну и что?». — Может, у тебя есть идеи насчет того, как он будет жить?! Специальные очки, процедуры, терапия, но где, черт возьми, гарантия, что это поможет?! А все ты! — в сердцах она ударила мужчину в грудь свободной рукой. — Все, Дьявол забери, ты! Я тебя ненавижу, будь ты проклят, я хочу, чтобы ты умер! Из-за тебя мой ребенок — инвалид, из-за тебя он все равно, что покойник!

Крупные соленые капли катились по ее щекам. Мужчина поглядел на нее, как на грязь, отвернулся и не спеша двинулся вдоль сверкающего ряда вывесок.

Мальчик с плотным слоем повязок на верхней половине лица поджал губы. И безупречно вежливо произнес:

— Мама, нам пора домой.

Она опомнилась. И упала перед ним на колени, пачкая дорогое узкое платье.

— Да, конечно, — мальчик не дрогнул, хотя она прижала его к себе и начала гладить по наискось остриженным русым волосам. — Прости, пожалуйста. Я так испугалась и так расстроилась, что нечаянно вышла из себя. Ты в порядке? У тебя еще есть успокоительные? Хорошо. Сейчас поймаем такси.

— Талер, — с недоумением окликнула Рози. — Ну чего ты застрял?

Он поправил тугой воротник рубашки и бледно улыбнулся:

— Ничего.

В кафе было шумно и довольно тесно — хорошо, что Адриан заранее позвонил тамошнему распорядителю, и компании студентов достался отдельный столик у огромного окна. Как следует покопавшись в меню и до хрипоты наспорившись, они решили стартовать с пиццей, а финишировать с мороженым — Адриан и Рози выбрали шоколадное, Лара — клубничное, а Талер виновато попросил порцию обыкновенного пломбира.

После пиццы Рози благодушно притихла, понаблюдала за неуклюжим кареглазым мальчишкой еще немного и внезапно заявила:

— Я обожаю сыр. Эй, Адриан, смотри и учись, это делается вот так. Я обожаю сыр, — повторила она, — и еще я обожаю тебя, Талер.

Он растерянно поднял брови.

— В том плане, что ты хотела бы меня съесть?

— Угу, — подтвердила девушка. А затем, явно подражая какому-то преподавателю, перешла на деловой тон: — И еще в том, что вы, рядовой Хвет, с первого дня учебы мне нравитесь.

…Это был по-настоящему восхитительный день. И по-настоящему восхитительный вечер.

Он сидел за невысоким стеклянным столиком, пока сердитое небо швыряло вниз обжигающие копья молний.

И был абсолютно счастлив.

========== Глава девятая, в которой Габриэль знакомится с деревянной цитаделью ==========

Ночное чаепитие в трапезной сопровождалось потрескиванием свечей и сдавленным смехом некого господина Венарты. На скулах этого господина были нарисованы заостренные багровые линии, похожие на клыки, а одевался он во все черное и поэтому произвел на Габриэля, привыкшего к серебряному блеску доспехов, гнетущее впечатление. Как хайли, но они хотя бы носили строгую военную форму, а не зауженные — в полном соответствии с последней модой — ниже колена штаны и шелковые рубашки.

— Короче говоря, — подвел итог рыцарь, — ты хотел украсть мою Ру, но заклятие сбойнуло из-за того, что мы — близнецы? Из-за того, что в момент… эм-м, как же ты это говорил… в момент активации она была слишком близко?

— Именно, — сокрушенно кивал Его императорское Величество, и черный венец на его светлых волосах ловил оранжевые отблески огня в камине. — Прости.

Габриэль ненадолго задумался.

Поначалу ему, конечно, хотелось убить неизвестного похитителя. Какой-то блеклый, непримечательный, слабый, а все туда же — тянет свои жадные лапы к его Гертруде, к его драгоценной, милой, чудесной Гертруде, к его единственному близкому человеку! Потом эмоции поутихли, и бывший (или теперь — не бывший?!) рыцарь соизволил проявить к юному повелителю какой-то там цитадели — он особо не прислушивался — хотя бы намек на интерес. И выяснил, что на его Ру позарился не абы кто, а целый император, и что заклятие настраивалось не на определенную девушку, а на самую красивую девушку в мире. Получается, Гертруда и есть — самая красивая? Получается, она достойна сидеть на троне и носить такой же венец, а если этот ей не понравится, то и какой угодно еще?

Да, обреченно соглашался юный император. Да, все так. И в сотый раз повторялся: мне очень жаль, что вместо нее мое заклятие выдернуло из дома тебя, я действительно этого не хотел, это ошибка, это нелепая случайность.

— Нет, — неожиданно — в том числе и для самого себя, — возразил Габриэль. — Это не может быть случайностью. По-моему, это…

— Судьба? — предположил Его императорское Величество. — Угу, разумеется. Если бы я хотел оправдаться, я бы тоже так сказал.