Нацепив первое, что попалось на глаза, а именно пёстрый шерстяной халат, Ойтеш даже не посмотрелся в зеркало. Его раскрасневшееся лицо возбуждало в нём грустные чувства. Зеркало было слегка отвёрнуто от кровати, и только оттуда Ойтеш и смотрел в него. Так ему думалось, что плохо освещённое помещение успокаивающе пустует. Зеркало будто оберегало Ойтеша от его собственного ненавистного ему отражения.

Капризные волосы никак не желали укладываться, как бы Ойтеш ни причёсывал их. Вконец отчаявшись, он даже попробовал пристыдить их: "Послушайте, множественные господа, причешетесь вы или нет? Кто же разговаривает с волосами? Не будь хотя бы безумцем". Ойтеш скривился. По обыкновению, скомканным прядям будто нарочно вздумалось показать все изъяны его пухловатой рожицы. Ойтеш и без того был весьма плюгавеньким и низкорослым мужичком, что не добавляло ему обаяния, а тут ещё эти проклятые волосы. Ему хотелось выглядеть хотя бы прилично, не говоря уже о том, чтобы выглядеть привлекательно. Покончив с тщетными попытками привести себя в порядок, Ойтеш открыл дверь. За ней стояли двое высоких стражников, и Ойтеш ощутил их презрительные взгляды, когда он шёл по коридору к лестнице, а они сопровождали его, оставаясь на почтительном расстоянии.

На первом этаже королевского особняка располагался роскошнейший холл, и сегодня там было как никогда много людей. Они толпились, толкались и наперебой выкрикивали что-то, чего Ойтеш не слышал, но догадывался, что причиной их недовольства является именно он. Ойтеш предстал перед толпой и громко попросил тишины. Все умолкли, но перешёптывания, доносившиеся откуда-то сзади, не прекратились.

Настал ещё один день "королевских выслушиваний", как их про себя называл Ойтеш. Люди требовали, просили, молили и сетовали, а Ойтеш слушал. Он неуклюже мялся перед ними, стараясь втолковать, что не в его возможности сделать их счастливыми. Так происходило каждую неделю уже в течение нескольких месяцев с того дня, как прежний король исчез неизвестно куда, но никто так и не захотел занять его место. Народ будто устраивала подобная неразбериха и сумятица. Но "простонародцы" всё одно считали обязательным высказывать Ойтешу, что их заела нужда, да и знатные господа и вельможи не любили попросту наслаждаться их положением дольше отведённого времени, которое они сами почему-то и назначали. "Повсюду разруха, ваша ясность", – кричали одни. "Где нам взять еду, если ваши богатеи всё поели, ваша ясность?" – вторили им другие. А его ясность господин Ойтеш не хотел всего этого слушать, он хотел только одного – запереться у себя в спальне, залезть под одеяла и не вылезать оттуда никогда.

Пропавший король Ойай приходился Ойтешу ни много ни мало родным дядей. Собственно, Ойтеша пропажа дядюшки подкосила, конечно, больше всех остальных. А ему вдобавок сделалось необходимым замещать пропавшего короля, вернётся ли который, никого не волновало. Никого, кроме Ойтеша. Все обращались к нему: "Ваша ясность, ваша ясность", хотя что означало это обращение, ни Ойтешу и никому другому не было ясно. Его ясность пытался делать хоть что-то для поддержания порядка в королевстве, но у него это плохо получалось, тем более что он не выходил за пределы поместья.

"Король бы такого не допустил", – рассуждал про себя Ойтеш, окидывая взглядом переполненный взволнованный холл. "При нём эти бестолочи не осмелились бы вломиться в королевский особняк в такую рань. А стража? Куда они смотрят, эти проклятые стражники? Им будто всё равно. А вдруг этим простолюдинам вздумается разорвать меня на кусочки, так и не защитит никто бедного Ойтеша. Думаю, стража ещё и порадуется необдуманному поступку этих дурней. Или обдуманному?"

– А вот и почтенный и достопочтенный господин знать, собственной персоной, – перед Ойтешем из ниоткуда появился Тьюкс, почти что беспрестанно смеющийся молодой мужчина, и захохотал.

– Господин Ойтеш, – напомнил Ойтеш.

– Да, да, ваша ясность. Ну и дурноваты же вы сегодня. Неужели поднялись с утра пораньше, дабы королевством воротить? А оно-то не спит, не храпит, а вы спите так долго, так долго, – Тьюкс захохотал. Самое роскошное облачение наиболее вульгарной из присутствующих дам не было даже вполовину столь же заметным, как яркий халат Ойтеша. – А вы вырядились так, будто хотите есть с королём из одной миски, ваша ясность!

– Ваша ясность, да вы же совсем не слушаете нас! – донеслось из толпы.

– Да его ясности плевать на нас, мы слишком скучны для него!

– Ваша ясность, а наряд ваш, хочу заметить, весьма непрост. Ну и королевский же у вас вид! Вам бы только корону, ваша ясность, – Тьюкс изнемогал от хохота. – Подать корону королю Ойтешу!

– Ах, он корону захотел? – выкрикнула какая-то женщина с корзиной, она стояла достаточно близко, чтобы Ойтеш её услышал. – А еды нам кто-нибудь пожалует? Моя корзина пуста, наполните её вашим враньём, ваша ясность!

– Гнать его отсюда и дело с концом! – рявкнул кто-то. – До наших бед и горестей ему дела нет, он вон как отъелся, пока мы голодаем!

– Мы не хотим жить в одном городе с этими выродками!

После этих слов все притихли, только Тьюкс не перестал ухмыляться. Ойтеш, наконец, очнулся и понял, что все смотрят на него, нетерпеливо затаив дыхание, ожидая, что же он скажет на это. А Это было совсем другое дело.

– О чём это вы толкуете? – спросил Ойтеш. Тут из толпы вышел какой-то старичок и приблизился к Ойтешу, стража даже не думала преградить ему путь.

– Ваша ясность, – Ойтеш впервые услышал учтивость в этих словах. – Вы, верно, не знаете…

– Разумеется, не знает! – перебила женщина с корзиной. – Откуда ему знать? Его ясность даже в самом городе не бывал!

Старик медленно повернулся и так впился в неё глазами, что женщина стыдливо сморщилась.

– Ваша ясность, я говорю о выродках, – продолжил старик. – Об этих омерзительных тварях, что поселились среди нас.

– Да, я что-то такое слышал. Но чем же они вам так неугодны?

– Ваша ясность, это проклятые создания. Им не место здесь, эту скверну нужно искоренить. Возможно, она и является первопричиной всех бед, что заставляют нас молиться Неизвестным богам усерднее и усерднее.

– Поэтому у нас и нет короля! – крикнул кто-то.

– Ведь кто захочет встать во главе выродочьего королевства? – закончил старик. Раздались одобрительные возгласы, но вечно весёлая физиономия Тьюкса искривилась.

– Позвольте, но я даже не король. Не вправе я распоряжаться судьбой других.

– Ваша ясность, я и не прошу вас распоряжаться.

– О чём же вы тогда просите? – спросил Ойтеш.

– Я прошу лишь об услуге королевству и его подданным, которые будут превозносить вас, если ваша ясность откликнется на их страдания.

Ойтеш помолчал немного, затем заглянул в лицо старику и спросил:

– Как твоё имя?

– Гегес, ваша ясность.

День близился к концу. Уставший от собственного возмущения народ понемногу разошёлся по домам, но у Ойтеша ещё было, над чем подумать. В королевских апартаментах было тепло и душно, наверное, даже слишком, и Ойтеш думал не о предстоящем утомительном разговоре, а о том, как бы поскорее взобраться на прохладную постель. Он устроился в дядином кресле поудобнее и незаинтересованно слушал то, о чём Гегес выразил намерение рассказать исключительно наедине, он настоял на личной аудиенции. Впрочем, Ойтеш был не из тех, с кем непозволительно на чём-либо настаивать.

– Ваша ясность, как я уже говорил, выродки заполонили Таргерт. Недавно мне довелось отлучиться к дальним родственникам и в пути я замечал их на каждом тракте, в каждой небольшой деревушке. Они вторгаются туда, где люди не способны отказать в пристанище в силу того, что сами находятся в том же положении, а может, и ввиду опасений. Ясно только одно – эти отродья скоро вытеснят нас из наших же домов. Я слышу ропот среди горожан, ваша ясность. Если бы и вы захаживали в местные трактиры, на постоялые дворы или просто настороженно слушали бы, что говорит тот или иной житель, вы бы сами удостоверились в моих словах.