— А ну стой, – тихим рыком я шикнул на Хагрида, который медленно доставал арбалет из-за спины, плавно дергая за ремень.
— Не уберег… – подвывал лесник в такт медленной поступи опасной хищницы.
— Хагрид, мать твою за ногу да через хребет Хвостороги, не трожь арбалет!
— Чего? – с побелевшим лицом и глазами, расширенными в ужасе, промямлил лесник.
— Быстро сел на землю! Живо, оглобля волосатая! – и, подав пример, сам бухнулся на задницу.
Увидев, что и великан повторил за мной, я тут же стрельнул в него глазами и, поймав его взгляд, сказал:
— Делай, как я, и ни звука.
Резко поднеся ладонь ко рту, я изо всех сил укусил себя, отодрав пласт кожи и проследив за тем, как Хагрид сделает то же самое, лег на спину, расставив руки.
— Гарри, я не понимаю… – тихо шептал паникующий здоровяк.
— А ну заткнулся, и не шевелись, как подойдет, вообще не дыши, понял?!
— Да-а, – промямлил здоровяк и начал сопеть потише.
Что я делаю? Я и не знаю, но все мое естество кричит, что так правильно, я был расслаблен и в то же время напряжен как тетива лука, натянутая ловким стрелком. Я был готов сорваться в полет паники, словно та самая стрела, улетев в свой последний путь.
Тихие шаги и тяжелое дыхание приблизились ко мне, через пару секунд я ощутил горячее дыхание у себя возле щеки и открыл глаза. Они встретились с багровыми омутами адской бездны, в которых все же читалась жизнь. Обнюхав меня, она подошла к левой руке и слизала кровь, шероховатый язык рвал рану и сдирал кожу, но я молчал, содрогаясь от волн боли. Пару минут пытки – и она отошла от ладони, что горела диким пламенем, но я все еще лежал без движения, боясь спровоцировать хищницу. Через пару минут я услышал тихое клокочущее мурчание огромной кошки и медленно сел. Покрутив глазами, я увидел бледного Хагрида, что так же сидел, не отрывая взгляда от разлегшейся рядом хищницы: она прилегла на бок, тяжело дыша, её надутый живот резко сокращался, а она тихо подвывала.
— Хагрид, ты у котов роды принимал? – хриплым голосом спросил я у застывшего в ступоре великана: он со страхом и разгорающимся обожанием смотрел на опасное существо, что могло разорвать необученного мага и огромную также необученную гору мяса за пару секунд.
— Не-е, только у фестралов.
— Снимай пальто, да поживей.
— Зачем?
— Снимай говорю! – прорычал я и, подойдя к великану, начал ему помогать. Стащив тяжелое пальто, я медленно под внимательным взглядом достал палочку: – Реласио.
Из кончика палочки полилась струя кипятка, пропитывая исходящей паром водой огромное и мешковатое пальто. Тут же ударив себя по лбу, я подскочил к нему и начал рыться в кармашках, обжигая руки:
— Где же чертовы перчатки? Хагрид, где перчатки из драконьей кожи, ну те, которыми ты хвалился?!
— Лиловый, такой с вышитой зеленой нитью биркой.
Найдя чертов кармашек, я вытащил огромные перчатки – постаревшие и местами облупившиеся от времени, но все же из драконьей кожи.
— А теперь слушай внимательно, слушаешь? – и, подтянув за бороду непонимающего, что происходит, великана, придвинул его к себе, чтобы наши глаза встретились:
— Сейчас ты идешь к дому, берешь огромный таз и много-много бинтов, также мне все равно где, но ты найдешь упитанного бычка и ведешь сюда. Понял?
На что он лишь закивал головой и, выцарапав мои пальцы из косматой бороды, спросил:
— А как же я тебя оставлю, она же может съесть тебя, опасно…
Стукнув его костяшками пальцев по лбу, я прошипел:
— Котята мы её теперь, не убьет. Да и хрен знает, когда родит, видишь, как завывает и мурчит? Ничего мне не будет, а теперь давай, живо.
— А может ты пойдешь, а я останусь?
Треснув его еще раз:
— Дубина, я леса не знаю, заплутаю, да и где я тебе быка найду?
— Верно говоришь, – задумался великан и тут же спохватившись шепнул: – Сейчас вернусь.
Он бросил на меня последний взгляд и гоночным болидом размером с танк побежал, вламываясь в редкий лесок, перепрыгивая коряги огромными прыжками. Мантикора удивленно всхрапнула, на что я посмотрел ей в глаза:
— Скоро вернется, вот увидишь…
Подойдя к ней сзади, перепрыгивая и уворачиваясь от качающегося костяного хвоста с жалом-наконечником, я подстелил ей горячий от кипятка плащ и медленно переложил ей ноги на него, что было очень трудно. Она лишь порыкивала, но позволила мне это сделать, всего лишь пару раз откинув меня на три метра своим хвостом. Сплевывая кровь из разбитой губы, я начал рвать на себе мантию, позже обматывая рассеченную переднюю лапу: след от когтей гиппогрифа был глубок и обильно кровоточил, пусть я и уверен, что она зализывала рану.
Закончив, я сел прямо перед её мордой и, положив руку на шероховатые пластины маски-лица, гипнотизировал её взглядом, изредка отлучаясь снова «прокипятить» пальто. Сидел я так пару часов, а может и больше – все слилось в неопределенную череду воспоминаний, пока я не услышал грузной поступи бегущего лесника. За ним тащилась замотанная в плащ-палатку огромная туша быка. Лесник перебросил веревку через плечо и пер как бур не разбирая дороги. Его глаза горели азартом, а лицо, не скрытое растительностью, пылало огнем, градинки пота катились по его лбу, а из горла вырывался хрип. Подбежав к нам и увидев, что со мной все в порядке, он осел наземь и начал часто дышать:
— Ты… Это… Молодец… И я молодец… Успел…
С протяжным воем мантикора начала содрогаться, царапая передними лапами землю, схватки начались…
========== Глава 13 ==========
— Лезут! Лезут, родимые! – голосил лесник, в то время как мантикора выла и рычала, отстукивая скрученным хвостом по земле.
— Да не лезут, рождаются они, – устало прохрипел я.
Роды длились больше четырех часов, и за это время я успел изрядно продрогнуть, успел полетать, поваляться на земле и даже слегка истечь кровью из рассаженной брови – при попытке обезопасить новорожденных от дикой хвостовой пляски мне взбрело в голову попробовать смотать хвост кольцами, как я не раз проделывал с Зеброй. Полет был недолгим, а посадка и вовсе не мягкой – думал, расшибусь об толстый древесный столб, для обхвата которого потребовалось бы пятнадцать маленьких Гарри Поттеров. Итого: у меня рассаженная бровь, а дереву хоть бы хны, но с мрачной решимостью я повторил задуманное, и теперь все нормально. Хагрид приплясывал рядом с расстеленным пальто, на котором лежало трое маленьких и стремноватых котят: они были пока слепыми, слизь покрывала их тельца, а маленькие крылышки словно у летучей мыши подергивались вместе с тонким хвостиком, на котором еще не выросло жало.
— Хагрид, ты это, принеси, пожалуйста, поесть и хоть какую-нибудь теплую одежду.
— Да! Хорошо, Гарри, я еще сгоняю в Лондон, камеру куплю, это надо запечатлеть. Да ты подумай… – весело щебетал великан на бегу, несясь словно носорог, да еще и подвыпивший.
Привалившись к боку мантикоры, я устало закрыл глаза и заснул тревожным сном, пару раз просыпаясь от того, что хищница начинала вылизывать котят. Или правильно назвать их мантикорятами?..
Три дня мы неустанно просидели рядом с молодой мамой. Хагрид успел пару раз сфотографировать грязного и всклокоченного меня рядом с огромной хищницей, также я пару раз щелкнул его и, напоследок поставив фото-агрегат, а огромную штуку размером с чемодан да еще и с дикой вспышкой – которую мы выкинули подальше под одобрительный рык молодой мамы, – щелкнулись вместе. Мантикора – Хагрид нежно называл ее «Кисонькой» – успела оприходовать половину бычка, и мы стали думать, что делать дальше.
— Смотри, в заповедник она не пойдет – сожрет всех за милую душу, а то и сама погибнет вместе с котятами. В лесу её оставлять не вариант: кентавры охотиться будут – ты говорил, для них это дело принципа…
Тихий рык мантикоры совпал с легким перестуком копыт.
— Вы правы, молодой человек, мы не можем оставить её здесь. Это наша земля. Говоривший был кентавром, нижняя часть туловища была лошадиной – черного цвета с редкими серыми яблоками на крупе, а верхняя была похожа на человеческий торс, но более грубый, серый, словно выточенный из камня, лицо с покатым лбом и заостренными ушами, длинные волосы, заплетенные в косы, перевитые перьями и полосками кожи, и огромные темные омуты глаз.
